часам к десяти, не позже. Обо всём с ними договорился, принёс всё необходимое. Вместе с Надеждой Петровной обсудил меню, даже повозился с ней на кухне, взяв на себя чёрную работу.
У них комната – просто загляденье! Ещё никто не обижался, снимали её в основном ищущие уединения парочки – до того она уютна. И сад за окном! А маленький столик за ажурной решёткой под навесом из винограда? Он казался вышедшим из сказки, особенно сейчас, когда Надежда Петровна со вкусом сервировала его, войдя в роль сказочницы. И вот, на тебе! В первый же вечер неурядица. Она ещё не подозревала, до какой степени хлопотным окажется её жилец!
Её муж вернулся в компании трёх человек – девушки и двух парней. Причём один парень нёс другого на руках, прижимая его к себе как маленького ребёнка. Надежда Петровна испугалась, как не пугалась уже давно. Несли их нового квартиранта. Одна рука его, зажатая в плече рукой нёсшего его парня, свисала, безжизненно вздрагивая при движении, другая лежала наискосок по телу. Глаза на рассечённом, как ей показалось в полутьме, лице были открыты. Больше всего её ужаснуло почему-то именно это – открытые неподвижные глаза в сочетании с безжизненной рукой. Чисто по-детски она зажмурилась и не видела, как эти поразившие её глаза вполне по земному мигнули и медленно закрылись.
– Наденька, приготовь ... – Андрей Иванович оглянулся на парней, – ну, ты сама всё знаешь, что в таких случаях надо. – Сказал он тоном, пресекающим расспросы и возможные возражения.
– Несите его в дом. Вот сюда. – Обратился он к Лене и Николаю.
Они прошли в комнату, приготовленную для них – для Тимофея и Лены. В комнате, справа от входа, стояла полутороспальная деревянная кровать и полированная тумбочка, слева – платяной шкаф и мягкий диван. У окна стоял столик, на нём – яркий, вольготно раскинувшийся букет из роз в керамической вазе. Два стула довершали меблировку комнаты. На стенах, оклеенных светлыми нарядными обоями, висели репродукции картин Айвазовского и Куинджи. Особый уют комнате придавала пёстрая тканая дорожка на полу.
Андрей Иванович зажёг верхний свет.
– Кладите его на кровать. – Сказал он.
– Надо бы что-нибудь подстелить. У вас так чисто. – Лена огляделась и вопросительно робко посмотрела на хозяина дома. Всё вокруг было необыкновенно чистое, а они, особенно Тимофей, не блистали этим качеством.
– Может, лучше его на диван? – неуверенно предложил Николай и скосил глаза вниз, на человека в своих руках. Он осторожно перехватил Тимофея удобнее. Даже его хвалёные руки стали уставать. Может быть, это от избыточного напряжения, оттого что он боялся сделать больно, ненароком надавив на повреждённое место.
Андрей Иванович, кивнув им, вышел из комнаты и почти сразу вернулся, неся в руках старое покрывало. Он постелил его на кровать.
– Здесь удобнее. – Сказал он и, посмотрев на Тимофея, сокрушённо с жалостливой досадой покачал головой. – Через несколько домов от нас живет врач, Анна Георгиевна. Она сейчас подойдёт. Надя, моя жена, попросила соседского парнишку сбегать за ней.
Николай аккуратно опустил свою ношу на покрывало и окинул взглядом комнату. Он потёр руки, разминая их, и опустил глаза на Тимофея. Он тупо смотрел на него, как бы издалека отмечая бессилие распластанной на кровати фигуры человека. А каким он был среди девчонок на пляже! Тонкий, стройный, с отлично развитыми плечами и пластичный, с шикарной, словно живой, массой волос – загляденье! Не то, чтобы картинка, нет, он бы так его не определил. Картинкой скорее был Алексей. Что-то другое гнездилось в душе Николая. Если бы он мог сейчас анализировать, он бы определил это другое, как категорию неброскую, но эстетически высокую, которую они и довершили, хотя своими действиями попытались испоганить, безуспешно низводя до другого уровня.
Тимофей зашевелился, его рука чуть приподнялась и упала, глаза неожиданно ясно глянули на Николая. И того вдруг охватило смутное волнение, ибо где-то на уровне подсознания мелькнул искажённо иконописный образ, сродни картинам старых мастеров – это не тот лубок, что рисуется при слове картинка, – и образ игрушки, именно так – заманчивой, запретной игрушки, мелькнул и чётко обозначился, оттеснив первый образ. И Николай дрогнул, отвернувшись, чтобы никто не видел его лица. Ну да, да, этот парень и оказался волею их самих, Николая и его друзей, игрушкой, живой и оттого остро привлекательной – они и шли-то не просто так, а поиграть, и всласть поиграли, безжалостно проверяя её на прочность!
В комнату вошла хозяйка; вместе с ней – энергичная, чуть запыхавшаяся от быстрого шага, молодая женщина. Произошло небольшое столпотворение, когда в комнате оказалось сразу пятеро человек. Надежда Петровна и её спутница поспешили поставить в известность молодых людей, что она, Надежда Петровна, бывшая медсестра, сейчас она пенсионерка, но это пусть их не пугает, ведь ничего не забывается! А это – Анна Георгиевна, врач, хирург из местной поликлиники.
Никто никого не выпроваживал из комнаты, но Николай сразу почувствовал, что он здесь лишний. Тоже самое, видимо, почувствовал и хозяин дома. Они пригодились бы, только если на подхвате... Волнуясь, чуть покашливая, Николай шёпотом попросил женщин помочь этим ребятам, пусть они будут очень внимательны с парнем, пусть осмотрят его всего, обязательно всего! Им помочь перевернуть его? И если надо, он сбегает к телефону и вызовет скорую...
– Скорую? – Спросил Андрей Иванович. – Но я надеюсь, что не так уж катастрофично, да? И они справятся. А если что, ну, тогда вызовем скорую. Надя?
Та в ответ утвердительно кивнула и сказала:
- Посмотрим.
Анна Георгиевна ни на кого, кроме Тимофея, не глядя тоже кивнула.
С неимоверной тяжестью в душе Николай вышел из комнаты. Он сел во дворе на скамью и понурился, упёршись локтями в колени и обхватив голову руками. Потом он распрямился, откинулся назад, к стене, засунул руки в карманы брюк и закрыл глаза.
Женщины тем временем раздели Тимофея, сняв с него абсолютно всё. Тимофей в какой-то момент попытался воспротивиться, но куда ему справиться с двумя опытными медиками!
Андрей Иванович собрал одежду и вынес её из комнаты. Он присоединился к Николаю. Они сидели в темноте вдвоём на скамье и молчали, так было проще и легче; прислушивались к тому, что происходило в доме, и время от времени поднимали глаза к звёздному небу, словно там могли найти ответ на свои думы.
Очнулся Тимофей гораздо позднее. Не то чтобы он полностью отключался от всего или терял сознание, нет. Он помнил всё: как его раздевали, осторожно поворачивая, протирали чем-то. Он со своей стороны не проявлял никакой инициативы, став, как кукла – вертите, как хотите! – впав в апатию. Он дался им, этим женщинам, как дался одному из «сукиных сынов», вдруг впавшему в сострадание! Он дался донести себя на руках. Эти железные руки с лёгкостью могли расправиться с ним, напряги их хозяин мышцы и посильнее сдави повреждённую грудь. Тимофей чувствовал их силу, очень контрастную по сравнению с его бессилием. Но эти руки несли и несли его, мягко сжимая, старательно удерживая голову на плече.
Неприятие угасло, когда туманящая мозг, вызывающая неприятие метаморфоза – милосердный, прямо-таки нежный сподручник палача, умерла, сошла на нет, от сжавшего душу понимания – он всё-таки простил его, простил в сердце.
Он помнил, как ласковые женские руки бережно трогали его, ощупывая, мягко касаясь пальцами его тела, иногда чуть посильнее надавливая на криминальные участки. Лена без конца пошмыгивала носом и всхлипывала, как тоскующий щенок – его мозг равнодушно отметил, что выглядит она при этом комично. Женщина, хозяйка дома – он забыл, как её зовут – сопровождала свой осмотр еле слышными сокрушёнными вздохами, причитаниями и возмущённым бормотанием. Другая, молодая, была более молчалива, говорила лишь тогда, когда ей что-нибудь требовалось от её помощниц. Они, эти женщины и Лена, еле слышно переговаривались, они что-то прикладывали к его лицу, шее, ране на груди, долго возились с его руками и ногами, с его сбитыми коленями...
Всё это воспринималось и вспоминалось теперь как в тумане. Самый неудобный и болезненный момент был, когда его со всяческими предосторожностями уложили лицом вниз. С дурманящим отчаянием он думал тогда, что ещё одно движение, и он разорвётся изнутри от резкой колющей боли или вывернется наизнанку от подкатившей к горлу тошноты. Но, к счастью, со спиной разобрались сравнительно быстро, не довели до страшившего момента – просто осмотрели сзади его ребра и поясницу, там, где прошлась нога Алексея. Под конец его рёбра туго стянули чем-то, и на этом его мучения кончились.
В комнате было полутемно. Горел ночник – микро-лампочка под малюсеньким пластмассовым красным абажуром. Тимофей лежал на спине, слегка согнув ноги в коленях, под которые заботливо что-то подложили. Он был укрыт тонким одеялом, заправленным в хрустящий белый пододеяльник. Ощущение чистоты было необыкновенно сильным, осязаемым, перекрывающим все остальные ощущения. Что-то холодное давило на живот, но и это не нарушало чувства чистоты и в какой-то степени комфортности.
Тихо скрипнула половица. Наверное, он и очнулся от присутствия людей. Какое-то время он был один, а сейчас в комнату вошли двое... да, двое.
– Пожалуй, хватит держать. Как вы думаете? – голос незнакомый и неюный. – Господи, что это я! Конечно, хватит.
Над ним склонились и, приподняв одеяло, сняли с его живота это холодное нечто. Он открыл глаза.
– Как вы? – незнакомые женские глаза под взметнувшимися бровями участливо глядели на него. Практически сразу он сообразил, что над ним склонилась хозяйка дома. В руках она держала обычную резиновую грелку.
– Терпимо. – Шёпотом ответил Тимофей и осторожно кашлянул, прочищая горло.
– Терпимо! – повторила женщина, как говорят: "Эх, ты!", – будто он сам нарочно ввёл себя в такое состояние, и сочувственно улыбнулась ему. Она тяжело вздохнула и поправила на нём одеяло. За её спиной, прижав руки к груди, стояла Лена и тоже смотрела на него.
– Утром вызовем скорую. Всё, что можно сделать на первый момент, мы сделали. У вас сломаны ребра. – Сообщила она и провела ладонью поверх одеяла над его стянутой грудью. – Да, и ещё, Анечка, то есть Анна Георгиевна, полагает наличие внутренних кровотечений. – Надежда Петровна замолчала и тут же с явной надеждой на отрицательный ответ спросила. – Тошнит?
– Не очень.
– Да? Это хорошо. – Она с сомнением окинула его быстрым взглядом. – В общем, Аня ввела вам хлористый кальций, утром она зайдёт, сделает ещё один укол и вызовет скорую. А я тут кое-что приготовила выпить на всякий случай. Знаете, травки разные. Очень хороший настой. Леночка! – женщина обернулась к Лене. – Где та чашка, что я дала вам?
Лена вздрогнула, поспешно развернулась, взяла что-то с тумбочки за своей спиной.
– Вот. – Еле слышно произнесла она, протягивая большую чашку.
Надежда Петровна приподняла голову Тимофея.
– Заодно проглотите-ка вот эту таблетку. Болеутоляющее. Не знаю, насколько она поможет, но, если хоть чуть-чуть снимет боль, и то уже хорошо.
Она поднесла к его рту сначала таблетку, потом чашку. Он медленно выпил содержимое чашки, что-то горькое и
