поцеловать Милу, чтобы она вернее поняла, кто для него что-то значит, а кто – нет. Он должен засмеяться и поцеловать её... Он должен. Но эту картинку её мозг отказался рисовать.
25.
Сердитый голос Алёны вывел Милу из болезненно сладкого транса. Обстановка за столом, пока она грезила, изменилась. Существует ведь грань, за которую никак не перебраться! И с Тимофея, и с девушек стала спадать эйфория игры в падишаха и его гарем. Девушки несколько поутихли и разнежились. А тут ещё погодки! Это на них зашумела сердитым голосом Алёна. Им давно пора спать! Что им тут надо? Кыш!
Однако Тимофей принял их чуть ли не с распростёртыми объятиями.
– О-о-о! – воскликнул он, – Нашему полку прибыло! Приветствую вас, юные рыцари! Девочки, не обижайте рыцарей. Рыцари, чай пить будете?
Юные рыцари, конечно же, изъявили желание пить чай. Они очень шустро (вот змеюки какие! – ахнула Катя) протиснулись к Тимофею, оттесняя от него девушек.
– Эй, вы! Куда лезете?! Места им мало! – возмутилась Катя и, ухватив Гришку за бока, отсадила его от Тимофея, пристроив его по другую от себя сторону. Мишка своих позиций не сдал – Ира Киселёва не тот противник, перед которым пасуют. Гришка улегся животом на стол и, изогнувшись, через Катю спросил у Тимофея:
– А бинты ты ещё не снял? Нет? Папа говорит, какие раны, а то и пять дней проходишь перевязанный!
– Целых пять дней?! – ужаснулся Тимофей. – Ты меня пугаешь. Когда же мне купаться?
– Не знаю. – Озадаченно протянул Гришка. Видимо, эта сторона такого геройского дела – быть красиво перевязанным – им с Мишкой в голову не приходила.
– Придётся немедленно снять с себя всю эту дрянь. Правда, Григорий? А? Михаил, а ты как считаешь? – Тимофей заглянул в глаза каждому из ребят по очереди.
– Царапанный весь будешь. Всё равно плохо, все увидят. – Гришка озабоченно поджал губы.
– Ах вы, несносные младенцы! – Катя тоже облокотилась о стол и, глядя на малышей нахмуренным взором, грозно покачала головой. – Он будет купаться ночью, когда его никто не видит. Понятно?
Это им было понятно и внесло в их души видимое облегчение. Родители так и не смогли утащить их из вечеряющей компании. Они намертво прилипли к своим местам, с восторгом воспринимая атмосферу позднего застолья. Им всё нравилось. Так и пришлось угощать их и поить чаем, и последующая часть вечера прошла под эгидой этих двух "несносных младенцев", как обозвала их Катя.
***
Были моменты, когда Тимофей упускал из виду Лену, но, в общем, он "развёл эту бодягу" по большей части из-за неё. Как ей покажется его вариант Падишаха? Надо отдать ей должное, сначала она разочаровала Тимофея. Несмотря на исчезновение сонной отрешённости, по ней не очень-то было видно, как она относится ко всем этим кошачьим играм. Ему даже стало обидно – его, извините, всего затискали, зацеловали, залюбили, а ей всё равно? Ну, хорошо, пусть не совсем всё равно, но она вполне может вытерпеть такое? И ничем не выдать себя? Железная особа... Или она не любит его? Эх, вспылила бы она, заявила бы на него свои права! Он без промедления покорно признал бы их, и вечер юмора приобрёл бы черты завершённости.
Видимо, вино и кутерьма вокруг него не давали ему правильно осмыслить ни своё поведение, ни поведение Лены. Почти весь вечер она воспринимала происходящее в каком-то замедленном варианте. Успевала увидеть много неожиданного, такого, чего в обычном состоянии не узреть. Поэтому, нет, не ревность или страсть бушевали в её душе. Боль и умирание. Почти сутки безумия, когда она не могла найти его – не страшный сон, а страшная явь, где всё безысходно и безнадёжно. И вот теперь – это бесконечное, беззастенчивое вылизывание, это жадное воровство, которое он сам провоцирует! Чужие тела, чужие руки и губы касаются его, и ещё как касаются, они впиваются в него – так ей виделось! И он весь размяк. Кот! Выходит, она не та, которую можно полюбить, как мечталось. Что и говорить, пляжный роман. Временное игрище, в которое тебя вводят то одним персонажем, то другим. Обжигающая ярость чуть не задушила её – на какое-то мгновение она потеряла над собой контроль и раскрылась.
Тимофей поймал этот её взгляд, в котором сочетались непередаваемая боль и та полыхнувшая в ней ярость. После этого он быстро утих, а тут ещё прибежали мальчишки, внеся свою лепту в возврат к обыденному состоянию, добавив самой обычной прозы в такой фантастически нереальный, скачущий по опасным невидимым ухабам вечер.
И вот, как обычные отдыхающие, они пили чай; светила луна, накладывая на окружающее их пространство таинственные тени; где-то играла музыка, на веранде работал телевизор. Мальчишки оказались необыкновенно говорливыми, они успевали есть, пить и приставать к Тимофею, выясняя подробности того, как он получил свои ранения. Своими расспросами они едва не вывели его из равновесного состояния. На помощь пришла Щукина. Правда, это была очень оригинальная помощь – в ультимативной форме она потребовала от Лены, как главного специалиста по парням столь нежного возраста, немедленно унять любознательный порыв младенцев!
Лена пожала плечами и спросила у Мишки, а слабо ему попасть камнем вон по тому столбу? Дядя Тимофей – они засмеялись на слово "дядя" – пожалуй, с двух метров попадёт, а её брат, ему 8 лет, попадает по таким мишеням с 10-и метров. В ответ на такой экскурс по метательным способностям, погодки почему-то стали взахлёб рассказывать им бесконечные истории про какого-то Сеню и его собаку Джоя. Сеня плохо попадал в столбы, он и с одного метра не попадёт! Вскоре девушкам стало казаться, что они всегда знали этого противного Сеню и молча, ибо понимали, что нехорошие чувства обуревают их души, желали только одного – чтобы он, этот Сеня, провалился! Исчез! Ну, хотя бы из речей погодков!
Мальчишек, наконец, увели, применив силу. Тимофей стал прощаться, сразу предупредив, что он снял комнату, но при этом он их друг навеки и покидает их только на ночное время! С утра он опять с ними! Краем сознания он удивился радости в глазах Милы. Но такое интенсивное общение с группой девушек – один среди шести! – не прошло даром. Вместе с удивлением возникло понимание, что таким образом он убирается весьма далеко от Ленкиной раскладушки.
Девушки собрались его проводить, но он наотрез отказался и был непоколебим. По проявляющейся нервозности можно было понять, что перспектива провожания по-настоящему пугает его. Так что, в конце концов, им пришлось отстать от него. Алёна печально вздохнула и, лукаво стрельнув глазами, потребовала за это сатисфакцию – они его всего зацеловали, пусть теперь он целует их! Разве так можно – я пошёл, и всё!
Тимофей улыбчиво окинул взглядом арену действия. Лена уже успела покинуть её. Что ж, он готов удовлетворить их притязания. В милой неразберихе он перецеловал их всех и не по одному разу. В хаосе и тьме разбери, какую целовал, а какую нет – они же, знай себе, подставляли и щёчки, и губки. Мила тоже подставила щёку, он аккуратно чмокнул и как автомат развернулся к следующей девушке. Пожалуй, с большим чувством он целовал Катю. Наконец, он остановил круговращение вокруг себя, с изнеможением в голосе заявив, что по его подсчётам он перецеловал, по меньшей мере, дивизион.
– Да, кстати, а, сколько же вас на самом деле? – и он шутливо пересчитал их по головам. Потом второй раз пересчитал и заявил, что одной не хватает, что он будет просто неблагодарным злодеем, уйдя, не поцеловав недостающую.
– Её не обязательно целовать, – не удержалась Мила от ревнивого отклика. Понимала, что делает глупость, но остановиться не могла, – она тебя не целовала, и ты не обязан целовать её.
– Бог ты мой! – воскликнул Тимофей в притворном ужасе, – Ни она меня не целовала, ни я – её?! Девушки, куда же это годится! Разве это коллектив? Немедленно ищите её, у меня мало времени, мой новый хозяин оставит меня за дверью, если я приду слишком поздно!
– Вернёшься к нам! – чуть ли не хором отозвались девушки.
– Ах, вы! – погрозил он им. – Нехорошо отговариваться. Придётся искать самому.
– Она в домике. – Сказала Щукина. – Я видела, как она туда входила. Позвать?
– Позови. – Тимофей улыбчиво смотрел на неё. Улыбка давалась ему всё трудней и трудней.
– Кого ищите? – оказывается, Лена уже опять стояла рядом с ними.
– Ленка! Тебя, кого же ещё! Ты где пропадала? Я думала – ты в домике.
– Нет. Я была у Вали.
– А-а-а! Ну, целуйтесь. – Не вдаваясь в подробности, деловито разрешила Щукина. – Ты одна осталась не целованная. А мы пошли. – Она обняла Алёну и Иру Киселёву и потянула их к домику. – Пошли, пошли! Катька, пойдём!
***
Лена молча смотрела на них. Девушки уходили с неохотой, с такой неохотой, что у неё дрогнули губы в короткой полу-ухмылке. И она развернулась в сторону цветника, чтобы тоже уйти, но в другую сторону.
Тимофей негромко, но властно окликнул её:
– Елена Прекрасная, ты-то куда! Стой! Подожди.
Она остановилась.
– Выйдем за калитку. – Предложил он.
– Зачем? Целоваться я не собираюсь, а если тебе что-то надо сказать, говорить можно и здесь.
– Пойдём, прогуляемся, жалко терять такой вечер. – Будто не слыша отчуждённости в её голосе, сказал Тимофей.
– Мне не до прогулок, я устала. – Она смотрела в сторону, лицо её было бесстрастным и отрешённым.
– Лена, – он вплотную подошёл к ней, краем глаза следя, как девушки скрываются в домике, и тронул её волосы, – пойдём ко мне. Здесь недалеко. Я так соскучился по тебе! Там мы будем одни, нам никто не будет мешать.
Она вскинула на него глаза.
– Соскучился? – она пожала плечами и засмеялась, будто ей сообщили нечто крайне нелепое. – Ты разве не устал за такой насыщенный вечер? По-моему, я – это уже перебор.
Он удержал её, сжав пальцы на её плече.
– Падишах может выдержать и большее. – Нравоучительно сказал он и, не давая ей возможности ответить, грубовато поинтересовался. – А что, хорош из меня получился падишах?
Она как-то неопределённо хмыкнула.
– Безумно хорош.
– О! В таком случае я не могу тебя так оставить! Ты одна осталась не целованная ...
– Я уже слышала об этом. Конечно, это ужасно, но я как-нибудь переживу. Да и тебе пришлось бы набираться сил и духа, чтобы целовать ещё и такую, – она невольно сделала паузу, – засушенную бабочку!
– Ты сердишься? – он нежно дунул ей на волосы поверх лба, – Нет? Ревнуешь?! Ну, наконец-то! Я весь вечер так старался! – тихо рассмеявшись, он попытался обнять её.
Она тоже засмеялась.
– О! Нет! Конечно, нет. Не сержусь и не ревную! Извини, но уже поздно, я пойду. – Она высвободилась и пошла от него к домику, самая несчастная в мире девушка.
– Лена, подожди! – требовательно позвал он. – Ты не можешь так просто уйти.
Она приостановилась и, полуобернувшись, насмешливо спросила:
– Почему же? Очень даже могу.
– Нет, не можешь! Потому что мне плохо, я болен, и ты это знаешь! Кто кроме тебя полечит меня? – и он по-детски пожаловался, – У меня же все конечности отваливаются, особенно верхние, временами просто хочется стать волком, честное слово!
– Волком? – как можно безразличнее переспросила она.
– Ну да. – Он широко ей улыбнулся. – Кем же ещё. Я не знаю других так проникновенно воющих созданий.
Она неуверенно пожала плечами, отступая на шаг от Тимофея. Он шагнул вслед за ней.
– И ещё потому, что я люблю тебя, а ты
