Комментарий к сказке Гофмана "Щелкунчик и мышиный король"

обходили Семь раз вокруг стен Иерихона Семь свечей у светильника, седьмой год — шмита .
    В Талмуде приводится множество сказаний, в которых фигурирует число Семь: Семь предметов скрыты от людей, Семь творений созданы были до сотворения мира, и проч.
Примеры числа 7 в иудаизме:
     • шаббат - седьмой день недели;
     • в Израиле семь дней празднуют Песах и Суккот;
     • после похорон близкого родственника в течение семи дней шива родные должны оставаться в доме и сидеть на низких стульях;
     • Моисей родился и умер в один и тот же день - в седьмой день Адара;
     • менора - храмовый светильник с семью ветвями;
    • в еврейском году семь праздников: Рош-Гашана, Иом-Кипур, Суккот, Ханука, Пурим, Песах и Шавуот;
    • на еврейской свадьбе читают семь благословений -  «Шева Брахот»;
    • Моисей - потомок Авраама в седьмом поколении;
    • каждая казнь египетская продолжалась семь дней;
    • Господь сотворил семь уровней небес (отсюда выражение «Я на седьмом небе!»);
    • в девятнадцатилетнем годовом цикле еврейского лунно-солнечного календаря есть двенадцать «простых» и семь високосных годов;
     • в Талмуде перечислено семь пророчиц: Сара, Мириам, Дебора, Хана, Авигель, Хульда и Эсфирь.
   
    Число «семь» имеет особое значение в иудаизме: «все седьмое любимо».
    Это свойство семерки, выражающее присущую ей особую святость, выявляется наиболее ярко в двух знаменитых «семерках»: в седьмом дне недели, субботе, и в седьмом, «субботнем», годе. Их называют «суббота человека» и «суббота земли». Швиит или шмита — тоже названия субботнего года.
    Законы, связанные с этим годом, разнообразны и сложны, и в течение многих столетий о них написано множество книг. В самом общем виде законы эти можно свести к трем:
    1) запрещено обрабатывать землю в год шмита;
    2) все, что рождает земля в этот год, считается hефкер (бесхозным);
    3) шмита отменяет все денежные задолженности.
    В книге «Ваикра» (гл. 25) сконцентрированы законы швиит. В частности, там сказано: «Когда придете в страну, которую Я даю вам, будет земля покоиться в субботу во имя Господа. Шесть лет засевай свое поле и шесть лет обрезай свой виноградник и собирай все плоды своей земли, а в седьмой год — суббота суббот будет земле, суббота во имя Г-спода: поле твое не засевай и виноградник твой не обрезай…»
   
    Однако, истоки таинства числа семь, все же заключены в семи днях творения. Трудно сказать, мог Господь Моисея сотворить мир за семь дней, однако сам Моисей вполне мог закончить первую книгу пятикнижия за неделю. Видимо, сотворение мира следует с моисеевской терминологии понимать как сотворение иудаизма. В таком случае, Семь шагов (семь дней) назад – это гофмановский символ уничтожения иудаизма.
    Фраза короля: «И не давайте ему вина, а то, как бы он не споткнулся, когда, словно рак, будет пятиться семь шагов» несколько настораживает. А в самом деле, почему именно задом. Самое простое объяснение.
    Маленький отрывочек из «Забавного евангелия» Лео Таксиля о храме Яхве:
   
    …Прежде всего в самой середине святейшего места, между огромным семисвечником и столиком со святым хлебом, помещался золотой алтарь. Что скажете? Это ли не роскошь? Великолепное святилище было отделено занавесом от другого помещения, которое называлось святая святых. Оно считалось еще более священным, потому что именно там, скрытый от взоров, пребывал могущественный бог Яхве, иначе называемый Иеговой, или всевышним, или богом Саваофом.
    Входить в святая святых разрешалось не всякому: право на это имел только кадильщик. Когда он появлялся в Иерусалимском храме, толпа начинала петь радостные гимны, в храме зажигали светильники, все почтительно расступались; кадильщик, оставляя поющих за барьером, один поднимался на ступени святилища и по знаку первосвященника бросал в огонь благовония: то был чистейший ладан – символ молитв, воссылаемых верующими. Отвесив поклон, кадильщик направлялся к святая святых; выходя, он пятился задом, чтобы, упаси бог, не оказаться спиною к алтарю. Колокольчик возвещал его выход из святая святых и сопровождал благословение, которое он давал народу. Левиты тотчас начинали голосить молитвы под аккомпанемент священной какофонии. О, это было поистине великолепно, величественно, грандиозно – ну просто не передать!
    Итак, замечательно наша уродливая принцесса Пирлипат сравниввется не много ни мало, как с самим Яхве! Но сожрав (уничтожив) орех Кракатук, она вдруг становится красавицей и излечивается от своей тяжкой болезни и из Яхве превращается… в кого бы думали? В арийскую языческую богиню!
   
    Как известно, в иврите буквы пишутся справа налево, в отличие от санскрита, русского и всех основных европейских языков. В этом смысле буквы иврита действительно «пятятся, как раки».
   
    Можно конечно предположить, что семь шагов назад юного Дроссельмейера символизируют чтение первой книги пятикнижия Моисея задом наперед, как это принято в таинствах сатанистов.
    Однако автор готов предложить другую интересную гипотезу на сей счёт. Попробуем написать словосочетание «семь шаги» на иврите. Это будет писаться так:
      - ШИВА АШУРИ
    А теперь попробуем записать ту же последовательность фонем буквами санскрита ( теперь уже слева направо, как вы догадались). Это будет выглядеть так письмом деванагари:
    - ШИВА АСУРЙА  -   («Шива божественный» в переводе).
    Таким образом словосочетание «семь шаги», произнесённое евреем, индус может легко спутать по звучанию с фразой: «Шива божественный», которая для иудея равносильна восхвалению Сатаны, и, следовательно, отрицанию пятикнижия Моисея!
   
    Остаются нерешёнными два вопроса: почему юный Дроссельмейер должен подойти к принцессе Пирлипат небритым, и почему он должен быть в башмаках, а не в сапогах.
    Продолжим чтение сказки.
   
              КОНЕЦ СКАЗКИ О ТВЕРДОМ ОРЕХЕ
   
    И в самом деле, на следующий день вечером, только зажгли свечи, явился крестный Дроссельмейер и так продолжал свой рассказ:
    — Дроссельмейер и придворный звездочет странствовали уже пятнадцать лет и все еще не напали на след ореха Кракатук. Где они побывали, какие диковинные приключения испытали, не пересказать, детки, и за целый месяц. Этого я делать и не собираюсь, а прямо скажу вам, что, погруженный в глубокое уныние, Дроссельмейер сильно стосковался по родине, по милому своему Нюрнбергу. Особенно сильная тоска напала на него как-то раз в Азии, в дремучем лесу, где он вместе со своим спутником присел выкурить трубочку кнастера.
    «О дивный, дивный Нюрнберг мой, кто не знаком еще с тобой, пусть побывал он даже в Вене, в Париже и Петервардейне, душою будет он томиться, к тебе, о Нюрнберг, стремиться — чудесный городок, где в ряд красивые дома стоят».
    Жалобные причитания Дроссельмейера вызвали глубокое сочувствие у звездочета, и он тоже разревелся так горько, что его слышно было на всю Азию. Но он взял себя в руки, вытер слезы и спросил:
    — Досточтимый коллега, чего же мы здесь сидим и ревем? Чего не идем в Нюрнберг? Не все ли равно, где и как искать злополучный орех Кракатук?
    — И то правда, — ответил, сразу утешившись, Дроссельмейер.
    Оба сейчас же встали, выколотили трубки и из леса в глубине Азии прямехонько отправились в Нюрнберг.
    Как только они прибыли, Дроссельмейер сейчас же побежал к своему двоюродному брату — игрушечному мастеру, токарю по дереву, лакировщику и позолотчику Кристофу Захариусу Дроссельмейеру, с которым не виделся уже много-много лет. Ему-то и рассказал часовщик всю историю про принцессу Пирлипат, госпожу Мышильду и орех Кракатук, а тот то и дело всплескивал руками и несколько раз в удивлении воскликнул:
    — Ах, братец, братец, ну и чудеса!
    Дроссельмейер рассказал о приключениях на своем долгом пути, рассказал, как провел два года у Финикового короля, как обидел и выгнал его Миндальный принц, как тщетно запрашивал он общество естествоиспытателей в городе Белок, — короче говоря, как ему нигде не удалось напасть на след ореха Кракатук. Во время рассказа Кристоф Захариус не раз прищелкивал пальцами, вертелся на одной ножке, причмокивал губами и приговаривал:
    — Гм, гм! Эге! Вот так штука!
    Наконец он подбросил к потолку колпак вместе с париком, горячо обнял двоюродного брата и воскликнул:
    — Братец, братец, вы спасены, спасены, говорю я! Слушайте: или я жестоко ошибаюсь, или орех Кракатук у меня!
    Он тотчас же принос шкатулочку, откуда вытащил позолоченный орех средней величины.
    — Взгляните, — сказал он, показывая орех двоюродному брату, — взгляните на этот орех. История его такова. Много лет тому назад, в сочельник, пришел сюда неизвестный человек с полным мешком орехов, которые он принес на продажу. У самых дверей моей лавки с игрушками он поставил мешок наземь, чтоб легче было действовать, так как у него произошла стычка со здешним продавцом орехов, который не мог потерпеть чужого торговца. В эту минуту мешок переехала тяжело нагруженная фура. Все орехи были передавлены, за исключением одного, который чужеземец, странно улыбаясь, и предложил уступить мне за цванцигер тысяча семьсот двадцатого года. Мне это показалось загадочным, но я нашел у себя в кармане как раз такой цванцигер, какой он просил, купил орех и позолотил его. Сам хорошенько не знаю, почему я так дорого заплатил за орех, а потом так берег его.
    Всякое сомнение в том, что орех двоюродного брата — это действительно орех Кракатук, который они так долго искали, тут же рассеялось, когда подоспевший на зов придворный звездочет аккуратно соскоблил с ореха позолоту и отыскал на скорлупе слово «Кракатук», вырезанное китайскими письменами.
   
    ГАНЦА (ГАНЦКОПФ) – так иногда называли австрийскую серебрянную монету в 20 крейцеров (ЦВАНЦИГЕР) . Цванцигер, это от немецкого слова Zwanzig  - двадцать, двадцатка.
    20 крейцеров серебром – это действительно непомерно большая цена, тем более за один орех! Ориентировочно один австрийский талер того времени соответствовал  90 долларам США по состоянию курса валют на 1988 год. В талере было 120 крейсеров. Таким образом, цванцигер (20 крейцеров) но покупательной способности соответствовал примерно 15 долларам или сумме около нынешних 500 российских рублей. Но дело в том, что за четверть века сам доллар значительно обесценился и 15 тогдашних (1988 г.) давно соответствуют 20 - 22 сегодняшним долларам. Потому реальная стоимость тогдашнего цванцигера  соответствует примерно 650 – 700 российских рублей 2013 года. Это действительно совершенно фантастическая цена за один единственный орех!
    Что же касается реальной стоимости самой серебряной монеты, как нумизматического товара, то она, конечно, значительно выше, где то в районе от 1200 рублей до 5000 рублей, в зависимости от года чеканки и состояния монеты.
    Но в любом случае, каждый согласится даже и 650 руб за один единственный орех – это цена совершенно фантастическая и неправдоподобная. Однако, если мы внимательно перечтём этот фрагмент сказки, то поймем, что речь идет не о продаже, как таковой, а об обмене! Если бы речь шла о простой продаже, то продавцу неважно было бы, какими монетами ему заплатят указанную сумму 20