вменялось обследовать все объекты, выявить, указать, заклеймить, лишить и досрочно отчитаться по результатам проверки.
В.В. Фрудко назначили пятым заместителем председателя комиссии. Он отвечал за то, что было к чаю. Особенно ему следовало обратить внимание на пирожки, пирожные, булочки, кренделя, печенье, конфеты и пресечь путём изъятия и в целях экономии рабочего времени почему-то трестовской стоматологической поликлиники.
Комиссия сразу включилась в работу. В первой же бытовке второго закрытого объекта к разочарованию Фрудко третьим замом, а не им, были обнаружены два гранёных стакана по 7 копеек за штуку, что и вызвало подозрение. После тщательного досмотра были выявлены дополнительные подробности, и комиссия в акте отметила:
«В тумбочке находились следующие предметы: пустая банка «Завтрак туриста» в количестве одного раза, порожняя бутылка «Старорусской» в том же количестве, хлеб кусочками, надкусанными (примерно 25 грамм каждый) в количестве трёх раз. Не смотря на то, что заварка не обнаружена, а вышеуказанные предметы под приказ не подпадают, есть веские основания считать, что чай рабочие всё-таки пьют, хотя конкретно, где и когда пьют, комиссия пока установить не может».
К 16 часам первого дня измотанные кропотливой проверкой, члены комиссии вернулись в здание Пылевого Столпа. Все валились с ног от усталости. Поэтому председателю пришлось заварить чай покрепче, так называемый «купчик». Второй заместитель принёс посуду, а В.В. Фрудко послал Бундыка в срочном порядке в кулинарию, после чего плотно закрыли за собой двери и принялись за отчёт. Комиссия по обывательским пережиткам провалилась успешно. Злостные нарушители и факты не обнаружены. Все работники треста захвачены единой целью - завершить строительство коммунизма, и устремлены в светлое мирное будущее. Отчёт в обратном приказу порядке был выслан очень высокому руководству.
Казалось бы, всё, проблема исчерпана. Но не тут-то было. От очень высокого руководства спустилась лаконичная резолюция, трезво оценивающая обстановку. Всего шесть слов: «Не верю! Виновные должны быть наказаны!»
В.В. Фрудко первым осознал, что члены допустили грубейшую ошибку: хоть кого-то, фиктивного, чёрта лысого надо было придумать, выявить и наказать, а потом уж браться за отчёт. Опасениями он поделился с председателем, но председатель странным Макаром упёрся и долдонил одно: «Решение принято, обжалованию не подлежит!» А в следующем отчёте отметил: «Не пьём, и любителей чая презираем!»
Завязалась переписка. Острая, как гильотина. Сверху шли указания и даже предупреждения. Вскоре в тресте поняли, что председателя уволят по статье за профнепригодность, как злоупотребляющего грузинским чаем Рязанского развеса. Но чайное пятно, упавшее приказом сверху на дружный коллектив треста отстирать было невозможно. Мнение у вышестоящих уже создалось.
Вот почему запрет пить в рабочее время чай занесли навечно, так сказать, на Доску Почёта, рядом с грамотами и вымпелами. Приказ по своей значимости и важности стоял в одном ряду с трудовыми победами. Такие высокие чины были задействованы в переписке!
Валерию Вильевичу после случая с нерадивым председателем пришлось бросить нелегальное чаепитие совсем, дабы не дразнить Марийца. Но чая ему всегда хотелось, как бабу - бойцу. Приятен даже не чай, а сам процесс покручивания ложечкой: сильно-сильно раскрутить до глубокой воронки чай в одну сторону, а затем двигать ложечкой против шерсти. Балдёж. А балдёж – производная счастья.
В последнее время он нашёл эффективный заменитель чая. Чтобы шибко не травить душу и крепко не уснуть после полдника «всухомятку», Фрудко зажёвывал страстную привычку жевательной резинкой. Из осторожности и патриотических порывов он пользовался жевательными резинками только производства местной обувной фабрики. По пятнадцать копеек за штуку – вместо сдачи.
Здесь был важен так же сам процесс. Сперва он производил разминку, как бы отвлекая внимание резинки, нехотя посасывал и перекатывал камешек из правой в левую щёку и обратно. Затем осторожно и ласково надкусывал, перекатывал, снова надкусывал. И вдруг молниеносно, сломя голову, атаковал. Зубы трещали. О чае в эти звёздные минуты он забывал. В полость рта твёрдокаменно внедрялась цель, которую следовало разжевать и выплюнуть, точно лазутчика. Шла война. Минуты свистели…
За пять минут до конца рабочего дня, когда он, измотанный, измочаленный в борьбе с продукцией Прудовской обувной фабрики, счастливо поглядывал на мусорную корзину в предвкушении плевка, затрясся телефон. « Это Мариец», - подумал Валерий Вильевич и нежным фальцетом произнёс: - Алл-лё-ёо-оу, кто говорит?
- Если я скажу кто, тебе душно станет,- отреагировало в трубке,- ну, как на счёт сделки?
- Какой ещё сделки, - явно звонил не Мариец. В.В. Фрудко добавил в голос строгости в границах положенного и немного застоялой официальности, но полностью исключил субординацию,- объясни-ка?
- Сам знаешь, урод. Последний раз предлагаю бельтинговые трусы поменять на запачканный мундирчик.
Фрудко окончательно вспомнил и даже зримо представил старикашку и имя его вспомнилось.
- Послушай, как тебя там, Тимошка? – Фрудко вынес себе постановление немного разозлиться: - Этот номер тебе, пенсионер проклятый, не пройдёт. Ты у меня в ногах валяться будешь, и бельтинговые трусы не помогут!
- Во первых: не Тимошка, а Тимоня, - прорычало в трубке,- во вторых: Ба-а-а-а-а, да у тебя ещё и голосок прорезался ?! И в третьих: это замечательная идейка – в ногах поваляться. У меня всё! Пережёвывай на здоровье! – в телефонной трубке закоротили гудки.
Валерий Вильевич от возмущения шмыгнул и стая перелётных гусей прокричала у него в носу в унисон мысли: « Надо же, до такой наглости обуреть, чтобы звонить ему, издеваться и запугивать. Теперь-то ясно, что это агент, хитро подосланный для порчи мундира, настроения, морального измора и угроз».
Трубку он продолжал сжимать в побелевшем кулаке, жевательная резинка закатилась под язык. Он пристально глядел на телефон и к нему тягуче пришвартовывалось сознание, что звонок был местного значения, т.е внутритрестовский. И когда окончательно пришвартовалось, он живо задвигался, набрал три цифры и задумался: что бы такое сказать? На том конце отрапортовали: - Постовая Кизябеков через проходной автопарком телефонный трубка смотрит!
- Это…, как его?.. Приказываю горбатого мужика пожилого возраста через проходную не выпускать! Всегда! По мере возможности попытаться обыскать! О передвижении данного объекта предварительно информировать! Дальнейших распоряжений ждать! Всё!
Эх, ещё бы дать команду на поражение! Но кому? Вбив бы хада! Хотя не это главное. Главное – вовремя предупредить события, а Фрудко всё-таки ещё что-то может. Такая мелкая пакость, а приятно.
Он позвонил по городскому домой. Жена была дома и готовила на ужин жареную картошку на сале, о чём ему по секрету сообщила. Фрудко предупредил, что работы невпроворот, зарылся в бумагах, устал, как собака, но по производственной необходимости придётся задержаться ещё часа на четыре или шесть,- и добавил после продолжительной паузы,- с половиной.
Потом он набрал номер телефона Инги Анатольевны, никто упрямо не подходил и Фрудко начал облегчённо подумывать, что приговор переносится на завтра. Без тройственного союза, плюс Кричалина и Можайский, или в отсутствие одного из упомянутых, всуе Мариец не решится взвалить на себя груз обвинений. Фрудко – не какая-нибудь пешка, он – точёный конь, холёный призовой скакун. И то, что ему дали время до утра – уже значит, что его репутация весома и кредит не исчерпан до основания.
Обычно страх за участь, представшего во всей красе положения, как резко хватал В.В. Фрудко за отведённое для хватания в душе места, так же резко и отпускал. Он мог часами думать, изводить себя назойливой мыслью о неизбежности наказания, о самом трагедийном исходе, терял в живом весе, кропотливо занимался поиском седых волос перед зеркалом, и вдруг возвращался к привычному выводу, что трагедия, в переводе с греческого – песнь козлов. А конь козлу – не товарищ. Бросал заниматься душевным мазохизмом и переходил к оздоровительному бегу по гостям и знакомым.
Была у него одна маленькая отдушина, одна неприметная слабость с «французским» уклоном. И пользовался он ею только «по-французски» - по-маленькому, но часто. Слабость эта жила под именем Эмма (по паспорту – Клавдия Маципура) на улице Советской, в полуквартале от Пылевого Столпа.
Чем отдушина была хороша – о ней в тресте знали все. Когда никто не знает, тогда много хуже. Потому что, если не знают, то предполагают. А в тресте могли предположить чёрт знает что и разнести такие сплетни! Но когда знают все, и даже больше, чем знают, то неожиданно, по непонятным ещё для социологов причинам, сплотившийся коллектив почему-то взваливает на себя обет молчания. Все радостно молчат, как пленённые партизаны. То ли давая понять, что за их молчанием стоит китайской стеной солидарность и соблюдение обряда секретности, то ли поголовная информированность о проказнике теряет в коллективе остроту и интерес. Так или иначе, В.В. Фрудко имел неофициальное , но всеобщее одобрение. Или нет: соизволение руководства «с закрытыми глазами» на отдушину.
Но мало кто знал в тресте, что Эмма имела изрядный недостаток, а вернее – непозволительную роскошь (иначе, вряд ли простили бы Фрудко столь частые посещения квартиры на улице Советской). На упругом, точёном, как у цирковой кобылицы, взбитом и подтянутом теле непозволительно, вместо рудимента, находилась умнейшая голова авантюристки. Расчётливой, деловой, хищной бабы со всеми вытекающими последствиями.
Она жила в двухкомнатной квартире, на втором этаже, одна с престарелым котом, который каждую весну, в марте, уходил подыхать, но через неделю возвращался с откушенными ушами, разодранной мордой и чувством исполненного долга. Возвращался, чтобы снова подыхать до следующей весны. Был он астматиком грязно-рыжей расцветки, чем до невероятия бесил соседей, поскольку в близлежащих районах в последнее время кошек других расцветок невозможно было отыскать. А этот цвет основательно приелся и набил оскомину. Словом, пенсионер был буйных кровей и любил жизнь.
Но Валерия Вильевича не любил и относился к нему, как к врагу народа, с презренным испугом. В свою очередь «пенсионер» всегда наводил на В.В. Фрудко уныние и пакостные воспоминания о скрытых им от юриспруденции правонарушениях.
В половине седьмого астматический кот ждал его уже, бомбардируя из под халата хозяйки коварными взглядами. Произошёл обычный мелкий территориальный конфликт. Валерий Вильевич, точно авианосец с нейтральной полосы, ввалился в квартиру, жарко придавил к груди хозяйский остов вместе с халатом и тут же, одновременно, предательски успел пнуть подыхающего кота в морду. Пенсионер ждал этого удара, но относил его на более позднее время – где-то в течение вечера, может ночи, может, между ужином и телефильмом. Короче, не сразу. И - нате вам! Вышло так: мол, мы к вам в
