компенсировались отчасти моей врожденной интеллигентностью. Лобные доли, отвечавшие за поведение в общественных местах, еще не были поражены оперативным вмешательством, и не плескались еще под черепом пол литра мозгов, грозясь превратить меня в гениального вождя Мирового пролетариата и неуемного матершинника.
Так сразу, на третьем году совместной жизни, я не хотел открываться и убивать последнюю надежду жены. «Пусть помучается в догадках, почему даже за рулем автомобиля я оперировал пограничными словами: «козел», «жопа в шляпе», «бляха-муха» и «блин-компот».
Да, еще: «японский городовой», «эпическая сила», «высранный пидором под шхонку» и «пилат, мурда, бессоусный, гумна». Ведь материться за рулем, что одаривать рублем. Но я был всегда сдержан, воспитан и осторожен в выборе слов и выражений.
- Эх, едри твою за ногу! – обозначил свою печаль Дядя Балдей. – Вы мне сегодня хотя бы полстакана консультации дадите? Иначе, я все электроприборы подряд начну ощупывать.
- Не шуми – овцу дам! – успокоил тесть Дядю Балдея и пошел за бутылью с самогоном.
- Только, чур, без подвоха. Горячую не неси. В прошлый раз я прожег мочевой пузырь и ошпарил ноги. Бери, которая отстоялась, - напутствовал Дядя Балдей.
- Тебе-то, Балдейка, какая разница? Ты все едино помрешь от цирроза печени. И пяти лет не пройдет, приговорил Дядю Балдея дед.
- Ты мне сон растолковываешь или просто припугнуть желаешь?
- А что сон? Сон твой – к утопленнику. Я в женском соннике подсмотрел, у Гарлушей. Сонники не врут, - погрозил кривым пальцем дед.
- Фу, спасибо, успокоил. Сон – в руку. Исполнился. Утопленник у нас уже есть.
- Кто? – искренне удивился дед.
- Как кто? Гарлуша уже не в счет?
- А кто сказал, что он утопленник? – продолжил удивляться и удивлять нас дед.
- Ты!
- Я не называл Гарлушу утопленником. Я только сказал, что он в сетях запутался.
- В таком случае - все село сказало.
- Брешут, - уверенно обвинил сельчан дед. – Они Гарлуше пульс щупали? Зеркало к носу подставляли? То-то же! И что мы имеем на сегодняшний момент? На сегодня мы имеем брезентовые штаны и майку, а самого Гарлушу не имеем, - бросился в рассуждения дед: - У штанов пульс не нащупывается и у майки – тоже. Значит, что?
- Что? – в предвкушении раскрытия тайны, в унисон спросили мы.
- Да хрен его знает, что? – после некоторой паузы разочарованно сознался дед в том, что бездарно потерял нить рассуждения. – Штаны, майка, чего еще там было?
- Овоскопа не было? – вспомнил о своем изобретении Дядя Балдей. Месяц назад он случайно наткнулся на журнал «Здоровье» и, разочаровавшись несовершенством диагностики в современной медицине, сконструировал портативный овоскоп из двух ячеек, на батарейке и с контактным крепежом. Чтобы регулярно следить за свежестью своего организма, надо было лишь оттянуть резинку трусов – сразу загоралась лампочка, и овоскоп выдавал информацию о состоянии здоровья. Овоскоп он подарил Гарлуше, как лицу, крайне нуждающемуся в его изобретении.
- Нет, не было овоскопа. С собой унес, наверно, - напрягся дед. – Майка была, штаны были…
- Что было, то было, - решил помочь деду Дядя Балдей, - а вот, чего не было – это очень важно, - и не дождавшись вопроса, восторженно, по слогам произнес: - Васьки Сраком не было! Был бы Васька Сраком, он живо Гарлушу отыскал бы. Они – не разлей-вода.
Васька работал в бригаде халтурщиков у Гарлуши. Дружили они крепко – до кровавых соплей по пьяной лавочке и, соответственно, изводили себя своей крепкой дружбой и все село.
Они были абсолютно разными людьми по характеру и физиологии.
Гарлуша – маленький, драчливый армянин, подбитый густой шерстью по периметру всего тела.
Васька Сраком – безнадежно лысый, с кожаным мешком вместо головы, медлительный детина размером с трансформаторную будку.
Гарлуша был лютым бабником: находился в постоянном поиске возможностей оплодотворить весь мир. В его присутствии женщинам даже пошевелиться было опасно, потому что они моментально становились потенциальными жертвами. Используя тактику вероломного нападения и учитывая прежние ошибки захватчиков, действовал он быстро, решительно, и до зимы не откладывал реализацию своих намерений.
Васька Сраком вообще не имел опыта сексуальных отношений и, в отличие от Гарлуши, готов был себя отдать в жертву добропорядочной, воспитанной, образованной, как его учительница по химии, красивой и ласковой девственнице. Идеально подходила ему санитарка Руда из кинофильма «Четыре танкиста и собака».
У Васьки была, как он говорил, единственная ущербность в организме – пясть правой руки, которая вымахала по причине какой-то акромегалии до размеров дорожного знака, что висел на хозяйственном магазине, возле центральной площади.
И вообще, Ваську раньше звали Клешней, но после одного случая, дед точно определил и повесил на него новое пожизненное прозвище.
Однажды Васька на перроне ж/д вокзала районного центра, увидел наглого самонадеянного предпринимателя, который из серьезной торговли вареными раками устроил публичное посмешище. К предпринимателям, как любой нормальный колхозник, Васька испытывал отвращение на генетическом уровне, хотя подозревал, что среди ненавистных торгашей могли оказаться и неплохие люди.
Наглое поведение торговца взбесило Ваську. Молодой парень с нетронутой еще антифризом печенью и не свисающими до асфальта почками орал на весь перрон:
- Всего за 10 рублей разрешаю взять столько раков, сколько сумеете зачерпнуть одной рукой!
Предусмотрительно обернув свою лапищу тряпкой – вдруг у парня окажутся подельники – Васька спрятал ее за спину, левой рукой отслюнявил задорному, самонадеянному «ноухауисту» червонец и стал примеряться к ведру.
Парень, наверно, думал, что еще один лох, хоть и деревенский – а они, как правило, за деньги раков никогда не берут – попался на рекламный трюк.
Но Васька насторожил торговца необычным предложением:
- Ты ведро с горкой раками насыпь, - и напустил туману, - то из неполного ведра брать неудобно.
Парень усмехнулся, вытряхнул из мешка раков еще с полведра и утрамбовал вареный продукт в пирамидку.
Дальше, по рассказу Васьки, парень медленно перешел в «просрацию», потому что еще медленнее, будто глумясь, со сладостным предвкушением позорного бегства с перрона ошалелого предпринимателя, Васька начал разматывать тряпку.
Сделав лапой круговое движение, точно соскребая со стенок ведра случайную накипь, Васька зачерпнул всех, без остатка, раков, недовольно отметил про себя, что поместилось бы в ладони еще четыре-пять штук и, покачивая перед носом торгаша рукой, точно ковшом экскаватора, потребовал у того мешок и непременно повторного захода.
Парень догадался, что не только рекламной кампании, за счет которой он избавился от конкурентов на привокзальной точке, но и всей его дальнейшей торговле грозил крах и полное обнищание.
И правильно догадался. У Васьки натура такая: он не позволил бы всяким кооператорам умереть спокойно от старости или запоя. По Васькиной милой, равнодушной роже можно было усвоить, что наезды из села станут регулярными, целевыми и приобретут характер и форму аграрного рэкета.
Парень предложил Ваське решить проблему с раками полюбовно, то есть взять его в долю в качестве живой рекламы и охранника одновременно.
Два летних месяца в году Васька был занят тем, что к проходящим поездам выходил в трико и домашних тапочках на перрон под видом своего в доску попутчика и раззадоривал пассажиров своими экскаваторными манипуляциями, играя у мужчин на эгоистическом чувстве соперничества.
Народ весело и охотно делился отпускными за попытку потягаться с чудо-хапугой, некоторые просили по таксе заснять на фотоаппарат момент, когда они дают «на лапу» Ваське, а одна убогая старушка однажды просто положила червонец ему под ноги, потому что торопилась к поезду,но не могла безболезненно преодолеть Васькину руку, растопыренную пальмовой ветвью.
Вечерами три мешка раков обменивались без напряга на пол мешка червонцев. Соотношение хорошее, даже при диком, необузданном капитализме в ранней стадии.
Но 2-го августа лафа для предпринимателя заканчивалась.
По строго установленному правилу Васька Сраком откровенно клал на шоу-бизнес и возвращался в бригаду Гарлуши.
А сколько было проведено переговоров предпринимателя с Гарлушей, какие сулил он гонорары председателю колхоза – за сто лет столько не украсть! Васька – ни в какую: с детства запуганный сказками и суевериями, упрямо талдычил:
- Всё! С раком – полный нихт! Илья-пророк в водоемы поссал! Нельзя ни купаться, ни раков ловить, ни травить обоссанной продукцией наивных пассажиров поездов!
- Эх, знал бы ты, чем раки питаются! – орал на него Гарлуша.
- Знаю, - спокойно отвечал Васька, - с раком вы, похоже, питаетесь одним и тем же, - и указывал Гарлуше на настенный плакат с изображением женского локона волос, свисающего с золоченого ободка рюмки, и подписью: «Оберегайтесь случайных встреч!»
Обычно, сразу же начиналась потасовка.
С застрявшим в горле хриплым возгласом с армянским акцентом: «Опять на святое посягнул!» Гарлуша кидался на защиту всех женщин планеты, кроме жены, конечно, и бился так отчаянно, что Ваське приходилось, в конце концов, пускать в ход правую руку, чтоб потом полдня приводить друга в чувства и отпаивать Гарлушу коньяком, купленным на свои средства.
Только полная противоположность характеров смогла так крепко, как сиамских близнецов, спаять их мужской дружбой.
Васька чуял друга на большом расстоянии, притягивался к нему, точно Гарлуша к бабам, и всегда безошибочно находил его в самых необычных местах, благодаря четырем заросшим ранкам во лбу – след от стальной вилки, оставленный Гарлушей просто так, из потребности испытать Васькин кожаный мешок на прочность. Раны на голове Васьки работали по принципу коротковолнового радиоприемника, настроенного на вражескую волну – чем четче определялся объект, тем сильнее включались «глушилки».
По нарастающему треску и тарахтению в ушах мог он легко определить близкое местонахождение Гарлуши.
Постоянно угнетаемый усиленным половым влечением, Гарлуша частенько исчезал из дома, оставляя семью без средств к существованию, но с непременной угрозой, что скоро вернется: чуть поправит пошатнувшуюся психику, сбросит физическое напряжение – и тут же вернется.
«Я только на чужих бабах начинаю нежно думать о своей жене», - грустно он делился с бригадой о своем недуге. Одни ему завидовали, другие упрекали, но понимали его все. Все, кроме Васьки Сраком, потому что Васька истинным другом был. А так бы оставался как все – собутыльником и подчиненным бригадира Гарлуши.
Тесть вынес четыре пустых стакана, яблоко, ломоть хлеба; расставил все на крыльце в схематической форме предстоящего сражения с Зеленым Змием; полюбовался сверху, оценив свой стратегический гений, и, тяжело вздохнув, вновь направился в дом.
- Борисыч, ты чего как в глисторане, изводишь нас ожиданием? Диету всякую носишь, а главную пищу прячешь! – возмутился Дядя Балдей.
- Не гунди в партизанском отряде! Все село в штыки поднимешь! – огрызнулся тесть.
- А-а,
