им не до нас будет. А унюхает, так всегда можно сказать, что в туалете было накурено. Или они тебя в машине задымили. Попробуй. Я всегда так делаю.
Рука Прошки потянулась к сигарете, пальцы аккуратно вытащили из пачки тонкую белую палочку. Подержал. Плотная. Но хрупкая. Тоненький бумажный листочек сдерживает сухую измельчённую траву, канцерогены и никотин. Во рту твёрдая трубочка тут же отдала рецепторам свой вкус. От предвкушения и страха по будущему курильщику пробежала щекочущая дрожь и скрылась в обдавшем его жаре. Прошка глянул в зеркало, чтобы полюбоваться на свой взрослый крутой вид, и едва не выронил сигарету изо рта: там, прислонившись спиной к двери кабинки, стоял бледный, напряжённый Глебка. И вид у него почему-то был совершенно страдающий. Прошка в испуге обернулся… Нет никого. И в зеркале уже нет… Он не заметил, как его совратитель Каспер Сыроватченко вслед за ним бросил быстрый взгляд в зеркало, потом на кабинку. Поморщился, досадливо дёрнул верхней губой, ехидно показал кабинке кончик языка. И снова обволок вниманием Прошку.
– Глянь, какой череп, а? – похвастался он зажигалкой. – Батя подарил. Из Лорей-де-Мара привёз, класс, да?
– Ага… А где это?
– В Испании. Курорт шикинский у моря. Бывал?
Прошка хмыкнул.
– Как бы я там побывал? У матери денег ни шиша.
Каспер Ненаглядный Сокол недоверчиво хмыкнул.
– Это у Колонтай-то?! У Алексии?! Она твоя маза?
– … Кто?
– Маза. Мать по-американски, – растолковал насмешливый Каспер. – Ты чё, в школе английский не учишь?
– Ну… учу, – согласился Прошка. – Просто ты как-то… ну… по-русски сказал.
Ненаглядный Сокол хихикнул и повторил:
– Так что – Алексия Колонтай – твоя маза?
– Ну, моя, – нерешительно пожал плечами Прошка Галушкин. – Кажется.
– Когда кажется, плеваться надо, – посоветовал Каспер и снова щёлкнул зажигалкой.
Из челюсти черепа вырвалось острое, будто кинжал, голубое гудящее пламя.
– Видал, какая штука? Пьезо. Потому и гудит. Ни один ветер не задует, такое мощное пламя! Как в аду. А твоя маза, между прочим, неплохие бабки тянет. И батя твой своего не упустит. Так что странно, что ты в Испанию не катался. Там сейчас модно появляться на публике.
– Кому модно? – пролепетал Прошка.
– Нам, «звёздам».
– Разве мы тоже «звёзды»? – с сомнением спросил Прошка и услышал высокомерное:
– А как же! И, раз мы «звёзды», нам всё дозволено!
– Почему это?
– Потому! Потому, что мы далеко от простого народа – свинопасов и кухарок. И это, братан, кайф, кайфовее которого не бывает ничего! Ну, закуривай, я для тебя уже третий раз огонь щёлкаю!
Прошка послушно приблизил лицо к миниатюрной газовой горелке. Кончик сигареты обжёгся, затлел.
– Вдыхай! – властно велел Каспер.
Прошка вдохнул. И обмер. Он, понятное дело, слышал, что первые сигареты совсем не кайфовые. У него закружилась голова, потемнело в глазах, затошнило, ноги задрожали. Сигарета влажным кончиком повисла на нижней губе и мягко, беззвучно шлёпнулась на пол. Каспер обидно захихикал.
– Ну, ты слабак, Прохор! А ещё «звезда»! Учись, пока я жив!
И он артистично пустил дым в Прошкино лицо.
– Ты чего?! – возмутился Прошка, слабый от первой ядовитой затяжки. – В «колёсах» застрял?! Мне и так фигово, а ты в меня дымишь! Скопытить меня хочешь?!
Каспер примирительно промурлыкал, убрав руку с сигаретой за спину:
– Да чего ты, я пошутил ваще! Я, наоборот, тебе помогаю, а ты рычишь. Сбрендил, что ли? Знаешь, как теперь модно курить? Ваще капец! А если не куришь, все смеются.
Прошку едва не затуманило его словами. Потом вспомнил двоюродного дела, мучительно скончавшегося полтора года назад. Какой он был старый и страшный! Иссохший, морщинистый, чёрный, облезлый какой-то… И всё стонал почти без перерыва. И часто кричал. А пахло от него как! Фу! Тошнотворно! Дед маялся, но не сразу помер. И как-то хриплым, едва слышным голосом проскрипел Прошке: «Не кури никогда… обман это…». Почему не курить – с одной стороны, понятно. На деда глянешь, нюхнёшь исходящий от него дух, и пятьсот раз откажешься от индейской заразы, которую Колумб в Европу приволок (об этом мама… старая мама – Прошке рассказывала). А почему – обман? Этого Прошка не понимал. Спросил у деда, а тот уж и говорить не может, даже хрипом. Только чёрные глаза слезами истекают…
В общем, пришёл Прошка в себя, кран открыл, умылся и напился холодной водой. Полегче ему стало.
– Ну, чё, малец? Пожертвуешь здоровьем ради этого… престижа? – настойчиво повторил Каспер Ненаглядный Сокол.
– Может, потом как-нибудь, – неловко пробормотал Прошка, зная наперёд, что ни в жизнь не курнёт; узнать бы вот, что за обман в сигарете – реклама, что ли?
Каспер хмыкнул, открыл рот, чтобы сказать что-то, и не успел. Дверь в туалет распахнулась, и пронзительный пьяноватый женский голос требовательно позвал:
– Каська, ты тут? Каська-а! Со-окол! Чего молчишь-то? Или ты не тут? Ты тут?
«Ну, и гримаса у этого парня! – подивился Галушкин. – Кто его может звать, что у него такая гримаса? Нянька, что ли? Не техничка же!».
Каспер презрительно молчал на призывы пронзительной женщины. Не выдержав «прессинга», Прошка выкрикнул:
– Вам кто нужен-то?
– Каська! – мгновенно откликнулся женский голос. – Каспер Ненаглядный Сокол. Он тут?
Прошка повернулся к Сыроватченко и мотнул головой в сторону двери: мол, чего не откликаешься, раз зовут? Каспер упрямо поджал губы.
– Эй, мальчик! Скажи, пожалуйста, Каська с тобой? – продолжал выпрашивать пронзительный женский голос.
Пожалев Каспера, Прошка хотел сказать, что никакого Каськи в пространствах туалета не имеется, но за дверью послышался мужской голос, спрашивающей, что тут за дамское сборище возле буквы «М», и Прошка увидел фигуру с животом.
– Это папан, – самодовольно объяснил Каспер.
«Папан» Сергей Сыроватченко увидел Каспера и крикнул:
– Здесь твой Ненаглядный Сокол!
Прищурился на сына:
– Курил?
– Ты что?! – возмутился Каспер. – Мне здоровье дороже! Мужики какие-то накурили, и я сразу тебе виноват! Разобрался бы сначала.
– Я и разбираюсь, – невозмутимо сообщил Сергей Денисович. – Мне по должности положено – обстоятельно разбираться, поскольку я начальник городской полиции. А как ты думаешь? Пара вопросиков, и ты мне сам всё расскажешь.
– Ну, па-ап! – испуганно закончил Каспер. – Я тут, правда, ваще не при пардоне. Это вот этот виноват! – и он указал на спокойного Прошку.
Прошка вздрогнул, захлопал глазами.
– Чего-о?! – обескуражено протянул он.
Каспер затараторил, будто он зашёл в туалет, вышел из кабинки, а этот пацан уже курил, а он сказал, что курить плохо, яд же, а этот смеялся, что Каспер лялька и слабак, и унижал Каспера, но Каспер не поддался, а вот – видишь, па-ап, сигарета на полу? Это он бросил, это его сигарета, а Каспер совершенно не при пардоне!
Сергей Денисович сверлил Прошку неприязненным взглядом, и все вопли праведного гнева сглотнулись комком и упали в живот.
– Ты чей? – повелительно спросил старший Сыроватченко.
– Мамин… в смысле, Галуш… то есть, Алексии Колонтай, – промямлил Прошка, путаясь в показаниях, будто обличаемый преступник.
– Я поговорю с твоей матерью, – пообещал начальник налоговой полиции и приказал: – А ты марш отсюда, и от нас ни на шаг. Усёк?
– Усёк, – покорно пролепетал Каспер и улизнул.
Ничего себе! Враль! Он улизнул, а Прошка виноватым остался! И накажут, чего доброго, за то, в чём он не виноват ни ногтем, ни чихом! А кто его знает, как наказывает мама Алексия? Старая мама его не особо наказывала. Ну, скажет нравоучительное. Укорит. Прослезится от огорчения. Подумаешь! В угол не ставит, по «пятой точке» не шлёпает, мокрой тряпкой не хлещет. А тут… Новая мама – новые порядки. Запросто наказания введёт – мало не покажется!
Глава 5.
Прошка вздохнул горько-горько. Мельком глянул на проклятую сигарету, испортившую ему всю жизнь. Смотрел, смотрел, ничего не высмотрел. Сколько можно смотреть? Не сидеть же в туалете, пока его чукча Костя не разыщет! Оправдывайся потом, что у тебя не понос…
Он вымыл напоследок лицо и вернулся в зал, к барной стойке. Там с презрительнейшим видом восседала Миллианера и через соломинку, подражая взрослым, тянула из высокого бокала пузырчатую газировку. Он хотел ей показать язык, но тут его схватила за плечо чья-то рука, и от неожиданности он его прикусил.
– Ой-ёй-ёй! – вскрикнул Прошка и услышал в ухе женское шипение:
– Ты чего вопишь?! Где ты вообще пропадал? У меня из-за тебя съёмка срывается! Если что пойдёт не так, я тебя вздую, понял? И почему от тебя сигаретами несёт? Куришь, что ли? Сдурел совсем курить в клубе! Курил бы себе дома, никто слова не скажет… Ну, всё, Евангелина с камерой! Улыбайся и выражайся культурно!
Мама Алексия преувеличенно ласково обняла Прошку и, поцеловав его в щёку, проворковала:
– Да ты мой сладенький малыш, мой умненький сыночек! Конфетка моя!..
Краем глаза Прошка заметил, как мрачно скривилась Миллианера, с силой сжав соломинку, торчащую из бокала. А потом Прошке стало некогда, потому что его тискали, вертели, приглаживали, спрашивали, снимали, а затем вручили чукче Косте, и уж тот больше не выпускал его из виду и не давал делать ничего лишнего и неприличного вроде того, чтобы показать заносчивой Миллианере язык и врезать Касперу между лопаток за подставу.
А тусовка набирала обороты. Выдворили ушлых папарацци, обожающих приколы, и разгулялись вовсю. Пели, пили, прыгали, висли друг на друге, целовались, разметали бутерброды с икрой, лососем, бужениной, креветками – в общем, со всем тем, что Прошке пробовать не доводилось. От бьющих по ушам барабанов в электронной музыке без слов (правда, старая мама вряд ли бы назвала бабахающий гам музыкой, она ценила гармонию, мелодичность, смысл, душевность, а в бабахе, кроме ритма, и нет ничего; бедный бабах…)... от грохотанья барабанов у Прошки заложило уши, разболелась голова.
Да… Конечно, тусоваться с королями эстрады, их королевами, принцами и принцессами круто… но болезненно как-то. Или, может, Прошка чего-то не понял? Всю крутизну этого, жеманного бедлама? Слушайте! А вдруг это не настоящая тусовка, а? Вдруг настоящая тусовка в другом месте, и собирает иных «звёзд», не похожих на этих?!
Костя ненавязчиво, но бдительно охранял Прошкину персону и не забывал следить за местонахождением хозяйки. Прошка развалился на диванчике, перед которым стоял столик с объедками и пустыми грязными стаканами, и часто зевал.
«Вот бы сейчас поспать! – мечтал Прошка. – И чтоб голова не болела: «звёзды» – это, конечно, круто… но без барабанов…» и уснул, как в дыру провалился. А в дыре – тусовка-массовка. Под утро, в самый сладкий сон, он увидел Глебку. Он совсем не изменился: такой же бледный и печальный.
– Ты опять откуда взялся? – со стоном спросил Прошка в своём сне. – И почему в туалете испарился? Мог бы хоть сигарету у меня отобрать!
Глеб во сне светился так, что синие глаза его казались окошечками в ясное летнее небо. Он немного отдалился от Прошки и удивился:
– У тебя, что ли у самого ума нету – курить? Или за тобою бегать надо, за ручки поддерживать, ножки одну за другой переставлять, учиться за тебя, одеваться, думать? Ну, и прочее всякое. Кажется, большой парень, в третьем классе, об Иисусе Христе знаешь, о заповедях Божиих тебе мама рассказывала, а ты будто забыл всё!
