"± 7" - не для чтения - роман

явно перегружающего рассудок балласта. Он не шел, он бежал к сердцу предприятия - в компрессорный цех, он не стеснялся высокопарных слов - он бежал туда, где оставлял и кусочек своего.
Отлитое в разные формы железо сытно и натруженно осуществляло в своих чревах аммиачные, термодинамические процессы: туманные - непосвященному - энтропии и энтальпии, точно следуя инженерной логике в паутине замысловатых диаграмм от холодного объема к горячему, - преодолевало стремление природы к равновесию. За огромным стеклом желтые, красные, зеленые лампочки в автоматическом режиме контролировали эти самые процессы, превращая обслуживающий персонал в неплохо оплачиваемых статистов в чистых халатах. Машинисты приветствовали директора уважительным вставанием из-за стола, с приспущенными (и за то спасибо!) флагами на лицах.
- Здорово, мужики! - Антон бодро возразил молчаливому реквиему. Пожал руки. Распахнув полы дубленки, уселся на свободный стул между ними. - Садитесь и рассказывайте!..
Тот, который пошустрее и по внешнему виду тоже, приземляясь первым (и с хитринкой между бровями), пригласил к привалу и второго, позаимствовав у передвижника Перова почесывание за ухом, под кепкой.
- А было это на станкостроительном, года два назад, работал я тогда наладчиком в сборочном. И был у нас такой случай. - Он заговорщически собрал взоры в центр стола. - Приняли одного парня в коммунисты в день свадьбы, устроили, так сказать, двойной праздник, с шумом, с помпой, в красном уголке. Партбилет вручили и цветной телевизор, так сказать от всей партийной организации завода. Прошла одна неделя, другая, глядим, что-то посмурнел наш жених. Мы к нему с расспросами: ну расскажи, мол, и расскажи, в чем дело, почему в медовый месяц столько печали. Долго он отнекивался, а потом и спрашивает: "А никому не расскажите? Поклянитесь!" Ну мы, знамо дело, ему - чесно пионерское. Понимаете, говорит, братцы, сплю я с женой в маленькой спаленке, а пройти туда можно через большую столовую, а там спит теща. Скинет с себя одеяло во сне, и такие сдобные телеса при ней, мимо пройти ну никак невозможно, не то что у дочки. А мы ему: дурачок ты, мол, дурачок, думаешь, спит она? ждет, когда ты догадаешься, и справишь свою мужицкую обязанность. Так, мол, во всех семьях без хозяина положено... Да что вы, говорит, неудобно как-то перед женой, да и приборчик мой для такой роскоши ну никак не подходит, не справлюсь я. А мы ему - выход есть. Поймай пчелу, посади загодя, и вперед!.. Ну мало ли много ли времени прошло, а приходим как-то на смену, глядим, лежит наш жених на спине и орет благим матом, а из мотни синий баклажан торчит, увезли на скорой...
- Ну и чем все кончилось - то? - после теннисной пересмешки спросил второй машинист.
- А тем и кончилось, что исключили беднягу из партии.
- За что?
- За нарушение партийного уставу, - ответил он машинисту, и, передвинув стрелки бровей приблизительно на два часа без десяти, - посерьезнев, с силой опустил свою руку на колено Антона. - Еще не вечер! Вы не переживайте, все они там такие - с пчелами. Я вам так скажу, не зря в народе говорят: что Бог ни делает, все к лучшему. По своему опыту знаю, не зря говорят...
Мираж?.. В голубой толще стекла волновались машинисты, лампочки, и сам Антон; за стеклом убегали в перспективу два ряда компрессоров, чтобы там пересечься в точку...
- Да-а-а, - Антон как бы постарался дотянуться до нее, - а все-таки немало сделано. Есть чем... - "гордиться!" - прозвучало бы нескромно. Он замер, подбирая нужное выражение; на помощь спешил второй машинист.
- Не то слово! Помню, по пояс в масле, на ручном режиме, в противогазах, мороженое плывет, все ругаются, кошмар! Смену сдашь, и с ног валишься. Душа нет, в автобусе народ как от прокаженного шарахается. Да что там душ, дома из ванны вылезешь, а дети носы воротят - нашатырем несет. А щас - прямо курорт!
Через внезапно открывшуюся дверь шум протолкнул впереди себя Марину.
Слева я, слева, вот тут под лопаткой - напомнило Антону о себе сердце, и запрыгало, и зачавкало (да-да-да!) всасывающим клапаном от недостатка притока крови. Антон внимательно всмотрелся в себя на ее лице, и оцепенел от неразрешимого противоречия: ее нарумяненные щечки отливали потолочной белизной; из таежного существительного бурелома под коркой сознание выхватило контрастную пару: надежду и равнодушие.
- Антон Сергеевич! Вас давно разыскивают! - Марина тщательно вырезала из запасной, для особенно назойливых посетителей, гортанной жестянки каждую буковку в отдельности, включая и восклицательные знаки, и в строгой последовательности.
Прочертив в воздухе чересчур прямолинейный ответ, Антон натолкнулся на тоже жестяночное недоумение, и поджал руку, зализывая, в скобках - невидимках, кровоточащую рану.
- Да, - обреченно согласился он, - надо как надо! - Нарушая писанную им же для дежурной смены инструкцию, он вырвал из вахтенного журнала пронумерованную страницу, линованную, грубую, со следами древесного происхождения, написал заявление на имя начальника объединения: по собственному желанию, и, прикрепив к нему устный комментарий, - пусть составляют любой акт, я подпишу! - вышел в цех, и крутнул вокруг каблука на все триста шестьдесят градусов, и больше, чтобы направиться к запасному выходу - в длинную сторону.
Самостоятельно, на его лице выстраивалась странная комбинация: мышцы под кожей сокращались в совершенно непривычном направлении, смещая  и подталкивая приметы на поверхности к, вероятно, ужасной гримасе. Безуспешно разгоняя черты по свои местам, он наступил пальцами на один ручеек, на другой - он плакал? "Мама! - прошептали губы. - Мама!.."
Как всегда Антошке доставалось больше всех, во всяком случае, так считала мама. Особенно не повезло ему, когда великовозрастному оболтусу - соседу попала в руки единственная, сумевшая его заинтересовать, книжка: "Начинающему самбисту". Тот по слогам прочитывал строчки, и ставил Антошку в бесконечные позиции до тех пор, пока не сломал ему руку... Сумерки: уже не вечер, но еще и не ночь, тишина осторожно  пробирается  через яблоневый, сочувственный трепет за окном в комнату. Согнутый в кочергу гипс бледнеет на одеяле. Рядом, на табуретке, мама. Она завороженно раскачивается губами над кочергой, и он через окаменевшую толщу чувствует ее нежное дыхание. "Тебе так легче?" - спрашивает она. Он молчит, потому что боится испугать - всё! Всё - это всё! Позднее, в школе, он в план сочинения по Тургеневу впишет единственную строчку: "Планы Базарова на всё". "Сочинение пять, - подведет итог учительница, - план к нему - единица, в результате в журнале - среднеарифметическое".
На улице, из застоялого состояния, ринулся навстречу механик, и в удивлении сделал шаг назад.
- Вы плачете?
- Нет! - соврал Антон, - утечка аммиака.
- Понимаю... - сокрушился тот, - теперь меня уж точно сожрут! Этот ваш полковник так и вьется пчелой на мед вокруг нового директора.
Антон, объединив двух разных пчел в одну, как-то сразу почувствовал себя облегченным, рассмеялся невероятному киносценарию с ужаливанием (или ужалением?) и вызовом скорой помощи.
- Главное, Коля, - он обнял его за плечи, - ты толковый! - Другой рукой отмахнулся от роем налетевших сомнений (быть может, у него сложится карьера по-другому!). - И пошли они, с этими своими пчелами, куда подальше! Всё (опять всё!), что Бог ни делает, Коля, всё, - он опять рассмеялся, - к лучшему!
- Понимаю, - резюмировал тот, - это у вас нервное...
"Нервное почти верное" - и посему Антон не возражал: этот очевидный, простенький диагноз специалиста по железкам окончательно подрубил хиленькие вокруг него опоры, и невероятная тяжесть пала на плечи Антона.
- Пожалуйста, организуй мне, прямо сейчас, поездку домой, в Орехово. С "Волгой" связываться не хочется...
Механик на минуту задумался.
- "Жигуленок" на ходу, но нет водителя, - и тут же, наступая седым, обожженным о паровую батарею, ботинком на незамысловатую ниточку рассуждения, возрадовался. - А я могу и сам! Не возражаете? Вы, пока, директор, за приказ я, пока, не расписывался.
Одна неподдельная радость перевесила два удручающих "пока". Антон украдкой сел в машину там, где линия забора комбината отворачивала в сторону от подозрительной оптической консоли, защемленной в переносице дежурного охранника, там, где свершались по ночам свои, криминального характера, фокусы, и до которых теперь ему не было никакого дела.
Механик долго и сосредоточенно сопел до поста ГАИ, но за ним, к сожалению, раскрепостился, да еще и до такой степени.
- Антон Сергеевич! Вот теперь вы мне, можно сказать, никто! Видимся в последний раз, как в поезде, поговорили и разошлись. Поэтому можно поговорить до конца откровенно. Можно?..
- До конца вряд ли получится, но попробовать можно. - "Терпи! - сказал себе Антон, - не деньгами же расплачиваться за услугу. - А вдруг возьмет? - он разочаровывался? - Ну нет же, не может быть!" -  он с готовностью разворачивался в заинтересованного собеседника. - Валяй!..
- Вот вы как руководили?.. Квартиру там, на! Премию, путевку там, на! Или пожалеть там кого, приголубить, да людишки-то все не те... Собрали нас сегодня утречком, представить нового директора, и бросились все новую задницу лизать, и полковник ваш в первых рядах - его даже не приглашали, и секретарша ваша проститутка, и партком, и профком, и заместители ваши... И чем все кончилось? Тем, что зайцем в машину садились?
"Как там, в книжках? Черная лента асфальта, бегущие навстречу сосенки, кружащийся белыми хлопьями снег, нависшие над головой облака... Неправда, вместо облаков ровная, серая пелена - но и про это есть в книжках. - Антон прикрыл, и снова открыл глаза, и опять, - черная лента асфальта..."
- Значит что? - подытожил механик. - Неправильно руководили!
- Было это... - Антон встрепенулся, - встревать-то можно? - И получив одобрительную отмашку небритым профилем, продолжил. - Приблизительно в твои годы, может чуточку раньше. Распределился я в Загорск, и так мне хотелось сделать карьеру, и побыстрее, а начинать приходилось не по специальности, с обыкновенного мастера ремонтно - строительного участка. И попал мне в подчинение изолировщик Мусякин, на всю оставшуюся жизнь запомнил его фамилию, - пьянчужка, каких свет не видывал. Я его отчитываю, а он: "Сынок ты мне, сынок!" - ему до пенсии год оставался. Влепил я ему два выговора, на третий уволил по статье, благо, КЗОТ на моей стороне. Главный инженер возражал, тому тоже до пенсии год оставался, так вот я его возражения отнес на понятную возрастную солидарность, да и чего там темнить, мечтал я на его место попасть. - Антон передвинул внезапно затекшие ноги влево, вправо, насколько позволял выстланный пористой резиной карман, такого неудобства не наблюдалось в просторной "Волге", отмечая и то, что вот теперь придется привыкать и не к таким неудобствам. - Директор с ним тоже не контачил и поддержал меня... Через несколько дней вызывает меня главный и говорит: "Умер твой Мусякин, а у него парализованная жена, дочка без мужа, две внучки, и... Вы свободны!" - сказал он как-то так объемно, что не просто предлагал мне выйти из кабинета, а что я волен был выбирать в каком-то глобальном, космическом что ли масштабе.
- Ну а