заскучал о нём, о нет я никогда не водил большой дружбы с тем ма-леньким негодником. Просто прослышал я, что стал он среди лемуров первым министром. Тут и взы-грало во мне нездоровое любопытство. Интересным показалось мне взглянуть на этого замухрышку, ровным счётом ничего смолоду не обещавшего, но необъяснимым образом сумевшего оседлать ка-призного конька удачи и быстро доскакать на нём туда, где нагло торжествуют неомрачённая сопро-тивлением власть, вызывающе подозрительное богатство, неудержимая лесть и дорогие подношения.
Как мог он, ничтожный, достигнуть высот, недоступных для меня, набитого редкими талантами и яркими способностями, как стручок гороха полновесными горошинами!
Несколько раз стучал я в тяжёлые чугунные ворота, охраняющие домашний уют изнемогающе-го от служения обществу министра. Молчание было мне ответом. На четвёртый день высунулась из окошка караульни какая-то мерзкая личность и участливо спросила:
Тебе ещё не надоело?
Нет, соврал я (потому что на самом деле очень надоело).
Тогда я тебе пособлю, если ты сумеешь быть сообразительным, сказал надёжный страж.
Я оказался сообразительным.
Не могу сказать, что добрый Алемандо взвыл от восторга, завидев мою осунувшуюся рожицу, посылающую ему самые лучезарные улыбки. Но и большого отвращения не выказал. И на том спаси-бо.
Так чего тебе нужно? спросил он, ловко уклоняясь от моих дружеских объятий. Хотя я не думаю, что сумею тебе чем-нибудь помочь.
Можно подумать, я крепко надеялся!
А я вовсе не за помощью сюда пришёл, поспешил я успокоить его.
От такой благой вести лицо моего дорогого друга сразу потеплело. И я тоже приободрился:
Помнишь, я в детстве неплохо писал стихи?
Конечно, помню, сказал министр. Я даже завидовал тебе немного.
Так вот: приближается день рождения Великого Лемура. Естественно, в этот день он особенно рассчитывает на выразительные знаки преданности и покорного доброжелательства всякого рода. Не хочешь ли ты подарить ему поздравление, написанное самыми лучшими стихами, на которые спо-собна современная поэзия?
На самом деле я надеялся всучить другу превосходное творение, созданное по сходному случаю замечательным итальянским поэтом Торквато Тассо. Разумеется, Алемандо, занятый по уши делами своего министерства, никогда не читал этого поэта, да и имени его не знал. Так что риска не было.
Увы, с литературным даром ничего не получилось.
Нет, нет, замахал руками главный министр. Великий Лемур смыслит в поэзии меньше, чем я в тонкостях лесосплава. Соваться к нему со стихами может только полный недотёпа. Единст-венное, что интересует его сейчас, так это общество юных и красивых девушек.
Большой оригинал! подумалось мне.
Тогда можно предложить ему съездить в Майскую Долину, подсказал я. Там такие красот-ки, что от восторга можно с ног свалиться.
Вот это подходит, просиял Алемандо. Он даже похлопал меня по плечу!
Природная стеснительность помешала мне признаться всесильному фавориту, что в Майской Долине живёт совсем немного милых созданий. Если быть точным, то ровно восемь беззубых стару-шек. Всё бы ничего, но нрав у них был просто отвратительный.
Не прошло и недели, как Алемандо и Великий Лемур в коляске увитой свежими цветами ука-тили в Майскую Долину. За экипажем весело бежали три белые борзые, от усердия далеко высунув-шие тонкие розовые языки. Позади скакали гвардейцы в алых кафтанах и чёрных треуголках, укра-шенных страусовыми перьями.
И уже на следующий день у лемуров появился новый первый министр. Безутешного Алемандо отправили пересчитывать дождевых червей, а Великий Лемур стал заикой.
К сожалению, мне больше не пришлось встречаться с другом детства.
Напиши ещё что-нибудь про лемуров, попросил меня Посторонний.
Если писатель имеет хотя бы одного читателя, он просто обязан писать. Вот так и стал я исто-риком лемуров.
ПИСЬМО ТРЕТЬЕ
В отличие от людей мы, гномы, в большинстве своём удивительно скромны. Никогда не увиди-те нашего брата яростно колотящим себя кулачком в грудь и противненьким голоском заклинающего всех поверить, что его несовершенное существо является единственно достойным управителем или законодателем, потому что остальные претенденты совсем уж плохи.
А вот в стране лемуров случился один такой. Его в младенчестве нечаянно уронили темечком прямо на твёрдый камешек, и от того у него с годами возникла болезненная потребность врать на-пропалую. Он открывал рот только в двух случаях: либо покушать, либо соврать. Он врал утром, он врал вечером, он врал солнечным днём и тёмной ночью. Он врал жарким летом на цветущем лугу и холодной зимой среди леденящих сугробов. Он врал ненавистным врагам и ещё больше врал люби-мым друзьям. Более всего он врал самому себе.
С таким талантом он недолго оставался в тени. Не успели мы моргнуть глазом, как его назначи-ли Главным Правительственным Сеятелем Надежд. Вот тут он и разошёлся. Сначала пообещал род-ному народу от имени властей, что совсем невдолге все будут осыпаны щедрыми дарами. Тем, кому этого показалось мало, он пообещал, что всех сверх того особо покладистых и сговорчивых поддан-ных назначат депутатами различных советов. Потом было новое обещание совсем уж необыкновен-ного счастья, которое только Данте смог бы описать, если бы захотел.
Увы, он не захотел.
Вы можете поинтересоваться, зачем правительству понадобилась такое грандиозное истечение посул. Ведь лемуры скромны и неприхотливы. Им нужно так мало, что просто смешно. Но обычно так бывает, что как раз этого малого заботливым властям недостаёт, и тогда любимому простонаро-дью обязательно нужно взамен дать Надежду.
Забавно, конечно. Выглядит всё точно так, как у людей. И у лемуров, как оказалось, самая большая слабость бесконечная готовность верить в то, во что очень сильно хочется верить.
И ещё вот какая деталь: лемурам присуща готовность не просто беспричинно и беззаветно ве-рить в соответствии с потребностями собственной души, а главным образом в то, во что верят другие. Неясно только, в этом слабость или сила лемуров.
Тут и ежу понятно, что в их стране Сеятель Надежд стоит неизмеримо выше и застенчивого Министра Лемурного Образования, и молодцеватого Министра Надёжной Обороны Лемуров.
Всё было хорошо. Всё было чудесно. Но был один поганенький лемурчик, звали его Фертом, что на их языке означает большого любителя чужого добра. В своё время Ферт сам метил на место Сеятеля и был незаслуженно обойден более удачливым соперником. Уязвлённый в самое сердце не-простительным триумфом наглеца он затаился и стал выжидать удобного случая подставить обидчи-ку подножку. Он хорошо знал, что у каждого порядочного лемура есть слабости, которые нужно вы-искать, а потом употребить в благородное дело исправления несправедливости.
Когда лемурам надоедает скучать, они устраивают весёлые пирушки, где дешёвое винцо льётся рекой и каждый может вволю попрыгать под грохочущую музыку, а ещё вплести в общий шум и свой голос. Вот тогда-то и удаётся рассказать, если найдутся слушатели, много хорошего о себе и много плохого о тех, кто тебе не нравится.
В один из таких вечеров приметила разгулявшаяся публика, что Ферт, всегда отличавшийся по-казной удалью и даже дерзостью (как-то раз он так лихо плясал, что вывихнул ногу), приуныл и с са-мым грустным видом сидит в уголке, не откликаясь на призывы друзей и подруг.
Да что это с тобою сегодня приключилось? стали спрашивать его.
Ферт долго отнекивался, но потом всё же неохотно признался, какая тоска его грызёт.
Беспокоюсь я, однако, о нашем Сеятеле Надежд, с трудом выговорил опечаленный Ферт.
А чего о нём беспокоиться? загорланила захмелевшая компания. Здоров, как бык, богат, как персидский царь, знаменит, как оперный тенор, а уж какие славные речи произносит, так тут нам остаётся только радоваться и радоваться. Ещё совсем немного, и всем будет ох как хорошо, так и го-ворит он. Чего же тут грустить?
Как бы хотел я думать, как вы, покачал головой Ферт, но дошли до меня слухи (я готов отдать правую руку или левую, лишь бы они оказались ложными), что наш любимый Сеятель болен.
А кто из нас не бывает больным? Полежишь день-другой, глядишь хворь и опустит.
Ах, если бы так! воскликнул Ферт и, не сдержавшись, уронил слезу.
Тут уже даже самые тупые из пирующих стали догадываться, что дела Сеятеля и впрямь сильно плоховаты. А Ферт вдруг приободрился, смахнул с ресниц предательскую влагу и твёрдо сказал:
Да что это я и впрямь разнервничался? Ерунда всё это. Конечно, наш замечательный Сеятель полностью здоров и совершенно благополучен. Что за охота верить разным дурацким слухам! Отбро-сим же прочь ненужные подозрения и снова предадимся веселью.
Оно конечно хорошо бы так, сказали наиболее трезвые и оттого наиболее осторожные гуля-ки, но только такие слухи сами по себе не появляются. Значит, есть что-то нехорошее.
И сразу нашлось несколько лемуров, которые всегда всё знают и немало тем гордятся. Они тут же на месте подтвердили, что им давно и надёжно известно, только не хотелось этой тайной с други-ми делиться, чтобы народ заранее не огорчать, что Сеятель болен очень тяжёлой болезнью.
Надеюсь, эта болезнь излечима? срывающимся от рыданий голосом спросил Ферт.
Увы, носители важных бережно хранимых тайн при всём желании не смогли подбодрить несча-стного. С самым озабоченным видом они сообщили, что надежды на исцеление уже не осталось.
Столь печальные вести совсем доконали бедного Ферта. Он стал громко плакать и размазывать по лицу обильнейшие слёзы. К его воплям присоединились взволнованные женщины и испуганные дети. В результате стенания народа достигли ушей Великого Лемура. Тот отложил в сторону кури-ную косточку, которую не успел обгрызть, и поинтересовался, кто это так громко убивается.
Это добрейший Ферт страдает из-за болезни Сеятеля, доложили ему.
А что приключилось с Сеятелем? в полнейшем недоумении вопросил главный любимец на-рода. Я сегодня утром видел его и не заметил ничего необычного. Может он днём под лошадь по-пал или волки его съели?
Придворные подсуетились, порасспросили очевидцев и к вечеру доложили владыке, что верный ему Сеятель под лошадь не попал и волчий голод не утолил, но всё равно готовится торжественно отдать душу в самое непродолжительное время, поскольку последний час его пришёл самым несо-мненным образом, чему есть тьма свидетелей.
Жаль-жаль, сказал Великий Лемур. Нам без Сеятеля никак нельзя. Кто же без него будет народ нужным словом увещевать и недовольных сладкими песнями усмирять?
Стенания Ферта за дворцовой стеной усилились.
Кажется, я придумал, сказал Великий Лемур.
А когда пришло новое утро, прежний Сеятель (он ещё не знал, что он прежний), отправился, как всегда во
