Что-то не сходится...
Таис делает резкое движение подбородком, наклоняется и я сначала не понимаю, что она хочет сделать: поцеловать, что ли? Или дать пощечину? Она придвигается близко, очень близко, я чувствую цветочный аромат духов и сладковатый запах кожи, в вырезе видны груди, и, право слово, застываю, как сопливый мальчишка: сильное зрелище - из разряда тех видений, которые я так и не смог забыть.
Давным-давно, лаская их, я задавался вопросом: есть ли граница между нежностью, страстью и пошлостью, или эти понятия сравнимы с горизонтом, где небо и земля якобы сливаются? Меня переполняло чувство, я хотел передать всю полноту своей любви и слышал такое же желание в твоих вздохах, ощущал его в твоих пальцах - и истекал похотью, как прыщавый школьник во время поллюции. Бог мой, я еле удерживался, чтобы не сдавить изо всей силы груди в своих ладонях, мне хотелось причинить боль - и сразу же оградить от нее; каждый раз я погружался в состояние, подобное шоку - и падали звезды, глубоко в глазах взрывался настоящий звездопад, пестрейший калейдоскоп из тел небесных. Я даже интересовался, падают ли и в тебе звезды, а ты занавесила таинственные глаза и кивнула:
- Да, всегда, когда я с тобой, падают - рушится небосклон.
Погруженный в воспоминания, я очнулся от касания руки - ты качаешь головой, ты показываешь мне не прошлое, а что-то еще - и я вижу, да, теперь я отчетливо вижу, в чем дело - одна грудь, прекрасная, мраморная, совершенное творение, обезображена длинным корявым рубцом, который начинается от грудины и тянется через сосок параллельно ребру.
- Вот таким оказался мой второй муж, - жестко и тяжело говорит Таис и отодвигается, скрывая за тканью костюма безобразную метку; посетители рюмочной по-прежнему косятся на безупречную фигуру. - Садист. Ему нравилось причинять боль. Его возбуждало это. Он даже не мог заниматься сексом без насилия, ему было неинтересно. Он долго скрывался, был невероятно нежен и ласков, я даже как-то подумала, что он похож на тебя... Осыпал красивыми подарками, ухаживал просто волшебно. Какой-то комарик звенел над ухом, тревожил, но не оказалось человека рядом, чтобы ткнуть носом, предостеречь, а я словно ослепла... Хорошие кругом люди: многие общие знакомые прекрасно знали, что он подонок. Правда, прозреть пришлось быстро: он начал бить меня сразу после свадьбы, в ту же ночь. Потом я узнала, как он работает. Пишет заказуху, пасквили всякие - тем и живет. Это дает отличный доход... Злой и завистливый... Мать родную задушит, если увидит выгоду. Да, он как-то связан со спецслужбами - они через него часто сливают компромат, а он им стучит, и поэтому, кажется, его побаиваются и стараются не связываться...
- Это случайно не Н? - спросил я.
- Он.
- Я лично его не знаю. Но в наших кругах ходили про Н дурные слухи. Ты так рассказала, что я сразу понял, о ком идет речь.
- Я ушла от него через год... Мне казалось, что я любила Н. Мне померещилось, что я впервые после тебя смогла кого-то полюбить, - очень ровным голосом произнесли Таис. - И ты знаешь, я все равно ему благодарна. В какой-то момент я чувствовала себя счастливой. Пока не получила первый удар.
Я только качаю головой. Жизнь - ухабистая дорога, и бесполезно пускать грейдер - никак не заровняешь. Может быть, поэтому я и считаю - пусть прошлое сидит в чулане со всеми ослепительными взлетами и стремительными падениями; и твое явление, Таис, меня напрягает: совсем не хочется опять скакать по кочкам ни по старой памяти, ни по новому времени.
Вежливость, однако, требует ответить на откровенность, но особо рассказывать нечего: ты - свидетель, участник и инициатор самых памятных историй. Остальное - тусклое существование обычного человека. Жизнь скучна, Таис... Существовать приятно, а рассказывать- моветон...
- Я был женат пять лет, без пылких чувств. Положено быть женатым, вот и женился... Супруга в какой-то момент решила уехать в Израиль, я не согласился. Разошлись без скандалов и ссор. У нас сын, живет с ней в Тель-Авиве. По-русски почти не говорит. У них новая семья - она вышла замуж за какого-то тамошнего бравого военного... Иногда приезжают. Сын шарахается - я чужой для него человек. Ему здесь плохо. Ничего не хочет смотреть, ходит, задрав нос. Я тоже один раз съездил к ним. Взглянуть - любопытно, но жить там - увольте, совсем не мое.
В глазах девушки появляются золотые смешинки.
- А как твоя философия дна? Ты достиг его и стремительно всплыл на поверхность?
Вот ехидна.
- Каждому овощу свой сезон. То безумие давно прошло.
Я размышляю, не рассказать ли, что превращение десятилетней давности свершилось довольно быстро; в том числе по причинам, весьма от романтики далеким: едва решившись после твоего визита начать новую жизнь, я угодил на операционный стол с гнойным холециститом и полгода ничего не ел, кроме ненавистных каш. Мне еще повезло - некоторых тогдашних собутыльников уже нет в живых.
Врачи вытащили меня, но тотчас же прилетевшая стая воронья осталась разочарованной: я выгнал их прочь, и здесь точно ты виновата: очень ты хорошо научилась убеждать, внушительно; мне стало неинтересно дальше гробить себя.
Я рассчитывал произвести другое впечатление - вызвать жалость, чувство вины - твоей вины, чтобы ты страдала, чтобы у тебя болело сердце. «Ты приходишь в трепет от того, на что пошел я ради тебя, и, рыдая, бросаешься вновь в мои жаркие объятия» - такие пошлые пьяные грезы лелеял я в то время. А ты взяла и не стала рыдать... и ведь знал же, что не станешь.
Твое презрение, отвращение и разочарование ударило слишком сильно, чтобы продолжать замысел, казавшийся грандиозным, но обернувшийся мелким, сырым и бесталанным сюжетиком, выдуманным самолюбивым и слабым глупцом. Мерзок я был, что и говорить - после того, как по собственной трусости лишился тебя, я умудрился выбрать самый нелепый путь для возвращения ушедшего счастья.
Тебе не надо, пожалуй, знать, что я знаю о том, что ты это знаешь.
Ладно, минутка самоунижения закончена, тем более что нет худа без добра: я отчетливо убедился, что на дне ничего хорошего нет.
Воспоминания веселят: какие случились грандиозные обиды, когда я всех прогнал! Меня объявили сумасшедшим - я же перестал пить; не подавали демонстративно рук, пустили легенду о моей продажности и измены идеалам, правда, до сих пор не могу понять - каким. Говорили, что я - зазнался, задрал нос, убил в себе свободную личность; утверждали, что я - жуткий негодяй и прощелыга; последнее слово я часто встречал в посвященных моей скромной персоне записях в «ЖЖ». Видимо, понравилось, как звучит - и в самом деле, в слове «прощелыга» слышится что-то живое, не штампованное.
С огромным удивлением ознакомился со статьей на одном сайте, где едва знакомый мне автор проявил недюжинную фантазию: я предстал в образе лидера небольшого, но очень эффективного движения освобождения, обернувшегося провокатором, подведшим под монастырь несколько десятков человек... Евно Фишелевич Азеф, не иначе. Некоторые и сейчас, похоже, так считают.
Я давно не вступаю в споры, тем более - сетевые, но иногда обращаю внимание на посты людей, к которым отношусь по некоторым причинам заинтересованно (интерес отнюдь не означает положительного отношения). Так, известный публицист, нервно реагируя на мою статью о нынешней войне, писал: «Нет ничего удивительного, что он оказался предателем и явил свое истинное лицо врага Родины. Еще десять лет назад он сдал всю сеть своих сторонников - людей, может быть, заблуждающихся, но с горячим сердцем и искренними устремлениями; несколько десятков активистов оказались в тюрьмах по надуманному обвинению». И ссылка на тот самый сайт.
Очаровательная история - и все оттого, что я некоторое время назад бросил пить! Какие последствия! Какая драма! Вот об этом я поведал бы для увеселения беседы, чтобы оттенить рассказ про мужа-садиста. Однако воздержусь - бог с ними, с патриотами.
- Значит, ты огородился от мира? Внутренний мигрант, который из своей внутренней миграции иногда подает голос? - говорит Таис по-прежнему чуть насмешливо. - Голос, кстати говоря, очень ничего. Пишешь ты сильно - не ожидала.
- Почему?
- Извини, но мне казалось, что у тебя пороху не хватит. В особой храбрости не замечен, всегда писал на заказ то, что требовалось.... Нужно большое мужество, чтобы идти сейчас против - слишком много развелось шавок, они гавкают громко и могут больно укусить.
Таисия пристально смотрит на меня, и во взгляде мелькает что-то похожее на былую гордость: так, бывало, она глядела в молодости, радуясь моим успехам и удачам.
- Я просто пишу, что думаю, вот и все. Правду говорить легко и приятно....
- Я помню.
Намек понял. После нашего расхождения многие спрашивали, в чем дело - это же обычный рефрен: «Как же так, такая красивая пара». Лицемеры качали головами и тяжко вздыхали, злорадствуя в душе. Некоторые вздыхали искренне. Никто тогда ничего не знал, и я очень постарался, чтобы никто и не пронюхал об аборте, что вынудило меня изворачиваться и лгать - а ложь, конечно, дошла до Таис.
Я пожимаю плечами:
- Признаю, признаю - врать тоже недурственно. Тем более, что мы лихо научились этому искусству. Понимаешь, я бы и сейчас врал напропалую - но в 14-м году все изменилось. Пришло время, когда я не могу больше позволить себе этой роскоши - врать. Я даже не умею объяснить... Просто нельзя больше благодушенствовать и делать вид, что тебя ничего не касается... Нельзя больше добродушно ворчать, что во всем можно найти положительные стороны. Та жизнь - она закончилась. Нет больше ни времени, ни смысла кривить душой: шагая в пропасть, поневоле будешь правдив, хотя бы перед собой. Есть два случая, когда ложь немыслима - большое счастье и большая беда. О счастье говорить не приходится... У меня вообще странное чувство, что мы входим в вечность, и как-то не хочется отправляться туда с ложью на устах. Таис, может, я просто наконец вырос? Мы-то сегодня не ради лжи здесь встретились?
Она закусывает губу. Кажется, девушка решает в уме задачу, я хорошо помню это выражение лица: Таис вдруг исчезает, уходит в себя, внутрь обращаются глаза, морщится лоб и брови становятся треугольником. Вдруг она смеется.
- Ты не слышал о скандале, который тут бушевал вокруг моей группы?
- Нет, не довелось.
- Громкая история была с полгода назад. Нас позвали выступать в Крым, а я не смогла - приболела. Неприятно, но ничего страшного. Но нашелся болван, который развопился, что я - супруга отъявленного предателя и не поехала нарочно, демонстрируя свое отношение. Я даже сначала не поняла, какой из мужей имеется ввиду...
- И какой же?
- Ты.
- О как.
Таис веселится, откинувшись на спинку стула. Я тоже хмыкаю.
- Вот
