тебе, Тай, и ответ - почему я против. Слишком легко стали лепить ярлыки. Твою крымскую эпопею я не знал. Прямо хоть статью пиши! Сейчас даже выдумывать ничего не надо: столько сюжетов вокруг. Это меня коробит...
- Я рада, что в тебе не ошиблась, - тепло говорит Таис. - Я ведь очень долго ничего не хотела о тебе знать: наслушалась твоего бреда про дно и решила поставить на тебе крест окончательно. Да и сразу люди нашлись, которые очень убедительно толковали о том же самом - да он совсем спился, забудь о нем... Петька так толковал. Он валялся тогда в ногах, руку и сердце предлагал.
- А! Я так и думал. Он всегда был к тебе неравнодушен.
- Да, он ныл, что немедленно разведется. А у него дочка родилась недавно. Я говорю - с ребенком что будешь делать? Алименты выплачивать, отвечает, и так горько вздыхает - а глазами поедом ест, прямо чувствую, как он меня раздевает. Послала его... Обиделся, год не приходил - а затем заявился неожиданно и давай, словно ничего и не произошло, хвостом махать. «Привет, старая боевая подруга!». Так, между прочим, до сих пор и пристает.
- Муж, упорный в своих намерениях.
- Он ко мне с юности клеится - а я тебя встретила... Не повезло. Он, между прочим, обмолвился, что ты приезжал к нему в Донбасс...
Я молчу. Это правда: мы с братом крупно ссорились, когда началась война. Я тогда в запале много чего наговорил родственнику - и про «диванные войска», и про «пустые вопли патриотов». Может статься, что Петр решил доказать работой в Донбассе, что его вопли совсем не пустые. Он ведь всегда пытался что-то доказывать, с тех самых пор, когда привез Таис на берег моря, а она стала встречаться со мной...
Да, я ездил в Донецк. Петр, будучи там важным лицом, организовал вояж, когда стало потише. Я ходил по страшному, разбитому, потерянному городу, разговаривал с людьми - и написал репортаж, после которого некоторые бывшие приятели поклялись, что разыщут меня хоть в Америке, которая, по их мнению, завербовала и финансировала изменника, хоть под землей. «Мы выкопаем твои кости и бросим их бродячим собакам». С ума сошли.
Два раза мне мазали дверь всякой дрянью, рисовали свастику. Сколько разной ерунды приходило на почту, уж не говорю. Это тогда я решил ограничить контакты до предела - но двоюродному брату связь оставил: все-таки родня, не чужой человек, и теперь пожинаю плоды своей оплошности - или предусмотрительности? Вот они, плоды, райские яблочки, очень симпатично улыбаются ямочками на щеках.
- Петр сам теперь общается со мной, как шпион, идущий на явку, - сердито говорю я. - Он же раззвонил, что порвал с родственником-предателем все отношения. Даже по радио выступал - возьми и ляпни: «У меня больше нет брата».
- И ты после этого с ним видишься?
- А почему нет? Он просто хочет выжить - и я тоже.... А потом - он яркий выразитель современной российской мысли и настроений, такой, знаешь ли, концентрированный... Пусть говорит, что хочет.
- А ведь Петр тебя любит, - почти шепчет Таис. - Есть еще люди, которые тебя любят.
- Ну и с чего такие выводы?
- Как ты думаешь, почему вдруг я кинулась искать тебя? Не сочти уж за пренебрежение, но после стольких лет разлуки я бы потерпела еще год-другой... Если бы не одно «но». - Девушка достает из сумочки зеркальце и начинает смотреться в него. Мне женщины в такие моменты напоминают птиц. Я жду продолжения: пусть сама скажет «Б», коль прозвучало «А»; похоже, мы подходим к сути разговора.
Медлить она не намерена; всегда предпочитала не ходить вокруг да около, а брать быка за рога:
- Петька - он же всех знает, со всеми дружит. Он и с Н общается.
- Да, этот кретин делал с братом интервью...
- Позавчера Петька явился ко мне в полночь, сильно пьяный и очень взволнованный. Я пришла после выступления, неудачного - народ почти не ходит, дорого. Пустой зал, люди не слушают... Огорчилась. Хотела выгнать Петра и побыть одной, да он так решительно протопал на кухню и там обосновался, укоренился, потребовал коньяку... Я поняла, что он пришел не просто так. Полночи молол какую-то чепуху - что ты всегда был идиотом, глупцом, иисусиком, который ни фига не понимает жизни, не знает, к какому берегу пристать... Он говорил, что ты края не видишь. Что ты перешел черту... Потом швырнул рюмку на пол, разбил... и сказал, что пил с Н, и тот... Ты знаешь, что Н тебя всегда ненавидел, хоть вы и не знакомы? Я ему перед свадьбой, дура, рассказала про тебя - мол, лучшие дни с тобой провела. Он и озверел, даже соизволил объяснить, почему. Я его спросила: «Ты ударил меня, скажи хоть, за что бьешь?» «А чтобы ты своего … забыла», - орет. - «Потому что с ним ты была счастлива. Чтоб знала теперь свое место»... Н, короче, ликовал и рассказал Петьке, что с тобой покончено...
Таис делает паузу и вертит в руках зеркало, не знает, куда девать небольшой милый предмет. Мне хочется забрать зеркало у нее из рук - говори, говори, ну же, быстрее, чего ты ждешь?
- N сказал, что добился своего: тебя собираются через несколько дней брать. Кажется, за экстремизм... - девушка глядит круглыми, как у совы, глазами, в которых бьются молниями золотые всполохи. - Петька, конечно, все рассчитал. Он правильно понял, что после такого разговора я кинусь тебя искать. Он ушел, и я нашла на столе бумажку с твоим мэйлом...
Мне кажется, или последние слова Таис звучат в абсолютной тишине? Все застыло, как стоп-кадр в кино - замолчали местные алкоголики у стройки, группа болельщиков за угловым столиком, и даже известный писатель, который незадолго до того зашел за ежедневной порцией пива с чипсами.
Заглох шум, проникавший в рюмочную через большие пыльные окна; застыла на полувзмахе старинная дверь с ногой посетителя в стоптанном ботинке и протертых в колене брюках. Габаритная румяная тетка за стойкой замерла вполоборота к пивному крану, в котором замерзла янтарная жидкость - рядом на тарелке громоздились без движения горка серых котлет, порция яйца под майонезом и коробка с масляной селедкой. Пылинки в солнечном луче прекратили плясать, сложившись в мраморный узор. Желтая, как яичный порошок, машина такси встала, мигая «аварийкой», напротив окна, на котором неподвижно сидела и тягуче жужжала жирная муха.
Таис сидела, выпрямив спину, с бледным и тревожным лицом - девушка, в третий раз преломившая, как тростинку, ход моей жизни. Вот как происходит конец света - не в громах и молниях, не от великого катаклизма. Современный конец света таков: из прошлого появляется красивая женщина и являет будущее, и старое уходит, и начинается новое, совсем новое, и становится страшно и жутко, как будто стоишь на огромной горе, у крутого обрыва, смотришь на невообразимую голубоватую даль (не случайно, видать, я всегда страдал акрофобией); под ногами кричат орлы - женщина подталкивает тебя в пропасть, вперед, вперед, легким касанием изящных ладоней, и нет времени даже оглянуться на твердую поверхность - а я так ценю спокойствие; здесь, в рюмочной, так хорошо, так уютно.
Конец света приходит в рюмочной.
Я собрал в кулак волю, весь не слишком-то твердый характер, чтобы разбить застывшее пространство.
- Так. Вот оно как.
У меня запрыгали губы. Это, наверное, неприятно наблюдать. Я увидел вдруг себя со стороны Таис - грузный седой мужчина, когда-то любимый, не очень умный, довольно добрый, с отекшим лицом и мешками под глазами, который час пытался строить из себя мачо, этакого фанфарона, задравшего нос и косящего во все стороны хитрым взглядом в бесконечном поиске подвоха - и, как всегда, искал не там, где надо.
Зачем ты пришла, Таис? Вот как надо было спросить с самого начала, едва женщина переступила порог рюмочной, куда я, дурак, решил ее пригласить, чтобы поставить очередной мелкий, унизительный эксперимент. Не валять дурака, не прощупывать атмосферу в осторожном пошло-игривом диалоге - а узнать прямо и честно, потому что ясно, что не ради сентиментальных воспоминаний ты просила о встрече.... Ах, болван, самоуверенный самец! Даже подсознательно я отторгал мысль о том, что повод - нечто, касающееся меня самого, а не слезливая бабья болтовня, не просьба о помощи, не нытье на плече о том, как не сложилось...
Видно, никогда мне не избавиться от трусости - меня ведь сразу насторожил призыв после стольких лет молчания. Нет, я убедил себя, что это ты бежишь под крыло, как цыпленок - к курице, и настроился мудро и важно вещать, покачивать головой, нравоучительно изрекать - с высоты своего опыта, накопленных знаний, ценности собственной персоны, жалкой храбрости мышонка, иногда выглядывающего из норки... Все оказалось наоборот. Волосы седые, а ума так и не набрался...
Я ведь знал, что хожу по краю, потому что сейчас такое время, что все ходят по краю, а если выступать против, то канат под ногами превращается в тонкую ниточку, которую очень легко порвать. Знал - и не верил. Но как я мог предположить, что ты окажешься вестником?
Ты пришла спасти меня, Таис... Как я тебя недооценил, девочка.
Прошлое не должно касаться настоящего, подумал я, но настоящее, извиваясь, прорастает из прошлого, как ни уничтожай его: это то ружье на стене, которое обязательно выстрелит. А будущее творится прямо сейчас - и, кажется, теперь простирается куда-то гораздо дальше ретродвери. Мне надо благодарить Таис за появление будущего - или проклясть ее.
- Тебе надо что-то срочно сделать, - быстро говорит Таис, пока я мучаюсь рефлексиями. - Тебе надо уехать. У тебя есть загранпаспорт? Виза?
- Есть, я недавно в Вену ездил, - киваю я растерянно: необходимо срочно прийти в себя. Когда ломается мир, первое дело - прийти в себя. Возьми себя в руки, тряпка!
- Деньги?
- Немного, но найду.
- Я добавлю. - Таис елозит пальцем по экрану айпада.
- Что ты хочешь делать? - спрашиваю я тоненьким голосом, совсем не похожим на тот, которым встречал тебя, наблюдая, как обитатели заведения сворачивают шеи, следя за покачиванием плавных бедер.
- Смотрю аэропорты. У тебя австрийский шенген? Значит, лучше всего полететь в Вену. - Таис вдруг хихикает. - Это же накатанный эмигрантский маршрут. Извини...
Мне не до смеха. Меня бесит муха, которая жужжит на уличном стекле.
- Погоди. Ты что... Ты хочешь сказать, что мне надо уезжать прямо сейчас?
- Конечно, - Таис, когда доходит до дела, уверена и энергична. - Сегодня, пока они не очухались. Кстати, ты же можешь поехать в Израиль к бывшей супруге... Там вообще без виз.
Она поднимает голову и ждет реакции, а я молчу - я ошеломлен и выбит из колеи, не могу сориентироваться в пространстве. Только два раза в жизни со мной происходило нечто подобное - когда Таис не вернулась из больницы после аборта, и когда она обожгла меня, спивающегося, опустившегося дурака, презрением. Но тогда я располагал временем, чтобы сообразить, что к чему.
- Израиль...
