- Ну, - откинулся на спинку стула. – Главное, что восемнадцать есть, а там… Ты тоже у меня не старушкой была.
Виновато опустила голову.
- Ванесс, пусть они сами разбираются. Главное, - ехидный смех, - лишь бы все в пределах закона, не хотелось бы свои связи подключать, дабы его из тюрьмы потом вытаскивать.
- О чем говорим? Чего грустим? – раздался вдруг голос мужчины. Георгий. Конечно, кто как не этот докучливый дяденька (а возрастом он даже постарше Лени будет).
- Да это… - тотчас отозвался мой муженек. – Меню рассматриваем. Думаем, что на десерт.
- А… - присел рядом. Беглый взор по сторонам, выискивая, видимо, свою даму, и вперил взор на товарища: - Это пусть наши дамы решают. Мы же с тобой на другой десертной диете, - гоготнул.
Раздраженно вскинула я бровями, но смолчала. Пошлые намеки от Жоры – та еще тонкая работа мастера, хоть записывай и цитируй.
- Чего-то моя мамзель и вовсе затерялась, - горестно (наигранно) вздохнул Георгий и принялся и дальше уплетать свой ужин.
- Я ее поищу, - будто черт из табакерки, вскочила я с места.
***
- Я думала, ты и не догадаешься прийти сюда, - вместо удивления, выпалила мне Рогожина, едва я нырнула в уборную.
В растерянности взор по сторонам – и покорно шаг ближе.
- А… э… прости.
- Ну, спрашивай, - вызовом обронила та вновь мне, поторапливая мое занудство. – А то весь вечер поедаешь глазами, - ироническая усмешка.
- Ты же Рогожина? – невольно дрогнул голос, едва заветное слово обронила вслух.
Ухмыльнулась:
- Я тебя тоже узнала. Ты – Ваня, да?
Закивала я поспешно головой, пряча от стыда очи:
- Только муж не любит, когда так коверкают мое имя. Ванесса, Несса.
- Понятно, - скривилась на мгновение девушка.
- К-как там… - запнулась я, глотнув звук; учтиво подняла взор, уставившись ей в лицо, – Н-ника?
- Ника или Федя? – саркастический смех.
Поежилась я от правды.
- Об-ба. Оба, конечно, - заикнулась.
- Да что им?.. Одна учится, здесь, как и я, в городе. На переводчика поступила. А брательник – сидит, не кашляет: семь расписных лет на гос. обеспечении - лафа.
Жуткое, терзающее как душу, так и плоть молчание. Взгляд по сторонам, проводя заодно невольных слушателей на выход, как, едва я вновь осмелилась заговорить, тотчас перебила меня Рита:
- Только можно просьбу?
Запнулась я в удивлении. Мгновение – и лихорадочно закивала в одобрении:
- Да, конечно.
- Только не говори, что ты меня знаешь. Ну…
- Уже, - испуганно обронила я, но в момент осеклась, закусив от стыда губу.
- Б***ь! – окоченела та в возмущении, гневно скривившись. – И про брата?
- Н-нет! – в ужасе замотала я головой.
- И не надо! – приказом. - Не хочу, чтоб Жора знал… из какого дерьма я вылезла! Хорошо? – не менее грозным требованием.
Обмерла я… не имея возможности до конца осознать, внять услышанному.
Но еще секунды – и покорно закивала.
«Дерьма»?
***
Сдружились. Волей, али неволей – но очень сдружились мы с Ритой. Она была тайной моей ниточкой с прошлым, с Рожиными… с моим Федькой, даже если и отрицала все это, скрывала и ненавидела. Даже если впредь я никогда не осмеливалась вновь о Них заговорить, Маргарита стала глотком свежего воздуха… в моей камере смертников, где уже выкачали кислород и вот-вот пустят газ.
А Леня только и был счастлив. Теперь он не нервничал, что я переживала, когда он отправлялся на свои «дружеские попойки», и даже на сих раутах больше не была обузой. Едва переступали порог заведения – как тотчас меня благополучно спихивали на мою «новую подругу» Риту, а сами отправлялись пробовать «новые сорта коньяка» (будто наизусть вы их уже не выучили!). Да и всего-то… из дорогих и «…стоящих, - как тот же Серебров и выражается, - раз, два и обчелся».
***
Но недолго счастье было. Не прошло и полгода, как Жора «устал» от постоянства, «рутины», «однотипности». А попросту, кобель ушел в загул.
И, что самое, наверно, страшное, обидное, Рита готова была ему это прощать. Да только… только Георгию сие не надобно было.
На следующий «раут» Матросов привел уже новую «пассию». Причем, судя по виду, еще моложе Рогожиной. Одна надежда, что Леня прав, и тот следит, дабы «девочкам» было восемнадцать.
Мерзкий ублюдок. Не зря меня от него тошнило. И что в нем такого нашел Серебров – непонятно, ведь по характеру и отношению к жизни – сплошная противоположность.
Часть Шестая. Преступление и наказание
Глава 26. Призраки прошлого
***
А дальше… дальше и вовсе пришла беда на мой порог. Да только нет худа без добра: маски пали… и на многие ответы я получила уже окончательные ответы. Как говорится, ху из ху.
Как и боялся отец, так и свершилось. И пусть он удержался на должности, на работе (вопреки всем запретам врачей), за жизнь удержаться - так и не смог.
Малому только-только три года исполнилось, как пришла жуткая, убийственная (как для меня новость): Соколова Николая Артуровича не стало. Папы не стало.
И если я убивалась от горя потери (даже не смотря на прежние обиды и размолвки) столь близкого, горячо любимого человека, то… остальные пришли в шок от последующего за всем этим сюрприза - завещания. Покойный оставил распоряжение, согласно которому практически все отходило его новой жене Аннет и их маленькому сыну.
Я же (как я это для себя оправдываю) - уже пристроенная взрослая личность, и у меня есть муж, который всем меня и наших детей обеспечит, а потому – по нулям.
Вот только Леня никак не ожидал такого поворота событий. Как и мать, они пришли на оглашение «приговора» боярами, желающими получить если не всё, то львиную долю богатств, а ушли…
Да ладно вечно сетующая на отца мать сорвалась и начала его грязью полевать! Взорвался в негодовании и Серебров. Столь разъяренным и разочарованным в жизни я его еще никогда не видела:
- Вот теперь всё сходится! – бешено выплюнул мне спьяну в лицо, едва мы добрались после бара домой. – Ты даже папане на*** не нужна! Даже он считал, что ты глупая, бесполезная тварь, не стоящая ни копейки! Потому и спихнул! Потому и бросил вас! Ушел из семьи и матери вернул! А я, наивный баран, повелся: выгодный брак! Обоюдное преумножение! Стерпится, слюбится! Сколько придури, дерьма твоего терпел! И вот она – благодарность. Получите, распишитесь!
- Леня, не надо… прошу! – отчаянно взмолилась я, уже захлебываясь слезами. – Не при ребенке же, - попытка обнять малыша, как тотчас вырвался тот из моей хватки – и к отцу.
- Да пусть знает! – проигнорировал движение сына, но и не оттолкнул. – Каким дед у него оказался г**доном! И мать шл*ха! Небось, все знала?! Да?! Что болел, что осталось недолго?! Что дох*ра на больницы спустил! А остальное, - едкое, заливаясь сарказмом, - п*зде этой своей… Аннет, ***ть ее * **т! Да з**бали! З**бало все ваше семейство! И ты в первую очередь!
Виновато опустила я голову. Молчу.
- Пусть только хоть раз к нему на могилу поедешь – собственными руками тебя удушу. ПОНЯЛА? – бешено, сплюнув мне в лицо.
- Поняла, - покорно.
- Всё, не было его в нашей жизни – и вовек не будет! Мрази кусок! Это же надо! Все своему малому ублюдку, а этой - *** лысый! Ну-ну… - шумное, надрывистое дыхание. – Чего замерла?! – вдруг вновь ожил, рявкнул мне в лицо. – Жрать иди готовь! Голодный я! Или что, тоже на всех *** забьешь, как папенька твой?!
Поспешный, покорный разворот – и шмыгнула из коридора на кухню.
- А ты уйди, - вдруг гребанул мальчика, оттолкнул от себя. – Не до тебя сейчас, - уже более сдержано. – Буду у себя в кабинете.
***
Но не выгнал. Не прогнал меня, да и… орал, зло сгонял не столь уж долго.
Конечно, проследил, чтоб ни на сорок дней не попала к отцу, ни на годовщины (день рождения, смерти), а в остальном – «простил», смирился.
Как потом однажды вновь спьяну сознался, что хоть «вариант навязали нормальный».
Деньги. Плацдарм всей нашей семьи – сделка, желание иметь много денег.
А я-то думала, все голову ломала, почему… почему вопреки всему он терпел и подстраивался, уступал. Да даже гордость где? Коль видишь, что живешь с тем, кто тобой брезгует, кто тебя ненавидит (по крайней мере, поначалу), терпит.
А вон оно – «приданное» ждал.
Ну что ж, папенька. Тут я с Леней солидарна: продать ты меня продал, вот только… ценного ничего не приложил, ведь без твоего наследства и связей, как выяснилось, я и яйца выеденного не стою.
И пусть мама откровенную войну объявила Аннет (суды, попытки опровергнуть подлинность завещания), я же ее не ненавижу. Это их выбор, да и… по сути, муж позаботился о своей семье как есть. А мы, я - это так… ошибка, пробник, который явно не удался. Разочаровал. А потому и вышло, как вышло.
Зла не держу, но и одобрять сложно.
***
Этот день изначально как-то не задался. И хоть за окном еще вчера бродило бабье лето: сегодня же пасмурно, холодно и безумно ветрено. Вот-вот пойдет дождь.
- Зай, вставай, - окинула заспанным взглядом детскую, а затем уставилась на малыша.
Голова гудит, тошно как-то даже, дурно, но обязанности есть обязанности.
Пора выдвигаться в сад, да поскорее, если не хотим опоздать.
Да что ж это такое?! Нет, ну ладно бы хоть погода была нормальная, ан нет! Да какой там сад! Нужно срочно прокатиться на горке, да все качели обойти!
- Сына, родной мой! Зая, ну пошли уже в садик! Кашку кушать! Там детки, друзья твои ждут!
- Не-а, - коварный взгляд и кинулся к песочнице.
Да Ежкин кот! Да никогда еще такого не было! Всегда кроткий по утрам, послушный. А тут – сам не свой. Знала бы, сто раз бы другую дорогу выбрала! А то умудрилась по привычке сократить путь.
- Малыш, ну, - отчаянная попытка достучаться до вредины.
Облокотилась на деревянную лестницу, вперила в сына взгляд.
- За-ец, а то папе позвоню, - не унимаюсь я. - Ты же знаешь, нашего папу злить нельзя!
- Не нано папу! – обмер на миг, в тревоге уставив на меня взгляд.
- А кто тут маму не слушается, а? - от этого голоса за спиной меня тотчас передернуло на месте, внутри сковав всё коркой льда.
Мигом обернулась и в ужасе уставилась нежданному гостю в лицо. И звука не смогла выдавить. Задыхаюсь. Будто кто за шею схватил и принялся отчаянно душить.
- Привет, - несмело, роняя на уста робкую, озорную, родную улыбку.
- Мама! Мама, ну не плаць! - прилип ко мне малыш. - Я поду, поду! Только не плаць!
[justify]Невольно рассмеялась я,