две.
А когда пришёл в себя, то обнаружил, что кто-то вытащил его из машины и положил на траву в стороне от дороги. И этот кто-то, похоже…
Туман застилал глаза. Так отчаянно болела голова и трудно было сосредоточиться. Но…
«Вот эти!»
Двое стояли рядом с ним. Он не мог разглядеть их лица. Туман… и солнце светило в глаза.
Он только слышал обрывки фраз.
- Точно, этот…
- Дай сюда фотографию! Лицо у него в крови. Вытри…
Один из тех двоих наклонился и платком провёл по его лицу.
И ещё Борис услышал голос Консуэлы.
- Не имеете права! Вам не сойдёт это с рук! Я офицер МВД, и вы… Верните оружие водителю!
- Сиди и не дёргайся! – ответил ей кто-то. – Мы не за вами пришли. За вас не платят!
«Не за вами» заторможено и сонно подумал Борис. «Не-за-ва… А за кем? За мной? Вот так пришли… Взяли и пришли. Я не позвонил… Ещё в Москву, родителям… Взяли и пришли. Так просто? Всё так просто?»
- Красивая девчонка, - заметил один из тех, кто стоял рядом с ним. – В их министерстве все такие красивые? Жаль, нет времени…
- Не отвлекайся! – оборвал его второй. – Не на девку смотри, а на этого… Точно он?
- Точно, - уверенно ответил напарник.
- Действуй, Карлос…
- Стойте! – крикнула Консуэла. – Этот человек под защитой…
- Нам наплевать, - спокойно ответил Карлос. – За него заплатили. Молчи, детка, и скоро я пришлю тебе открытку из Майями!
«Майями…» подумал Борис. «Там тоже тепло… пальмы… Роскошные отели… А мне нельзя, нельзя… Господи, спаси!»
Широкое, остро отточенное лезвие ножа вонзилось Борису в шею. Убийца повернул и резко выдернул нож.
Струя крови фонтаном подлетела в воздух. Борис захрипел, схватился за шею, словно пытаясь остановить тёмный, льющийся на рубашку поток. Перевернулся на живот, корчась от боли, и попытался вскочить.
Но новый удар ножом в шею, сильнейший удар, перерубивший шейные позвонки, уложил Бориса на месте.
Ударивший упёрся ногой в спину Борису и с трудом выдернул из шеи убитого нож.
- Всё, - сказал убийца, с удовлетворением поглядывая на труп. – Отработали…
- Сфотографируй его, - распорядился тот, что стоял рядом. – Как договорились, крупным планом. И уходим! Быстро уходим, Карлос!
«Аудиофайл Санта-31.
Сон.
У меня давно не было сновидений, доктор. Последние две недели сон мой был спокоен. Ничто не тревожило меня, не волновало.
Каждый вечер я проваливался в яму сна, и выбирался из неё каждое утро – ни разбитым и уставшим, ни отдохнувшим и полным сил.
Без слабости и силы, в отстранении от самого себя.
Две недели длилось равнодушие ночи.
Сон был пуст и лишён смысла. Но отсутствие смысла означало спокойствие духа, и потому бессмысленность сна отчасти меня радовала. Душа моя слаба до крайности и малейшие переживания разорвут её на куски.
Но всё же… Иногда хотелось увидеть хоть что-то. Кусочек неба, блеснувший свет. Картинку, хотя бы мельком.
Иногда я думал: «Неужели внутри меня больше ничего не осталось? Нет больше воспоминаний о прежней моей жизни, и фотоальбомы моей памяти пусты, и разум разучился рисовать цветными мелками».
Что ж… Наверное, я мог бы жить и так.
Но сила нашлась во мне, и прошлой ночью я увидел свет. Свет во сне.
Поначалу он был слабым, будто пробивающимся сквозь плотную, густую пелену серого тумана.
Я шёл на этот свет, и завеса рассеивалась, становилась всё прозрачней и прозрачней.
И свет становился сильнее и ярче. Он приобретал цвет. Тревожный и тяжкий.
Мелкие осколки камней захрустели под моими ногами, и поднимаемая порывами холодного ветра белая пыль заклубилась в воздухе.
Мне было трудно дышать, доктор. Клянусь, я до сих пор чувствую солоновато-горький вкус перетёртого в пыль камня!
Я шёл по каменистой, мёртвой долине, освещённой красно-багровыми лучами невидимого мне солнца. Именно так: невидимого!
На небе не было туч. Небо было будто затянуто алой, подсвеченной с разных сторон тканью. Иногда казалось, будто на небе я вижу складки этой ткани, но…
Солнца я не видел. Был лишь тревожный этот, тяжёлый, давящий на глаза свет.
Не помню, сколько времени брёл я по этой долине. Не знаю, куда я шёл и зачем.
Во сне всё всегда так странно, непонятно, непредсказуемо и непостижимо. У снов своя логика, понятная лишь в рамках сна, и доступная лишь мире, созданном сном.
Не знаю, путешествует ли во сне наша душа, и если путешествует, то куда именно… Не знаю! Быть может, мир сна иллюзорен и существует лишь под сводами нашего черепа.
Не знаю, где этот мир и существует ли он после того, как мы уходим из него. Но все его причины и следствия, понятные и постижимые во сне, уходят после пробуждения.
Вы понимаете меня, доктор? Понимаете, конечно! Вы сами говорили об этом…
Быть может, я просто повторяю ваши слова? У меня хорошая память, доктор! Вы сами… Да, сами говорили!
Вы знаете, куда я шёл? И зачем? Объясните мне!
(перерыв в записи – 3 минуты 42 секунды)
Продолжение.
…Увидел холм посредине равнины. С вершины холма исходил яркий, так контрастно выделяющийся на общем мрачном и тусклом фоне яркий, оранжево-белый свет.
Да, у меня была цель. Теперь я шёл на этот свет, я поднимался вверх по довольно крутому склону, хватаясь за выступавшие из плотного, слежавшегося песка острые края камней.
Ладони в мои были в порезах, но отчего кровь не текла из глубоких ран и я не чувствовал боли. Совсем, совсем не чувствовал боли!
Я остановился и с удивлением смотрел на ладони. Края разрезанной кожи далеко расходились, а между ними чёрными полосами виднелась сухая и завяленная, совершенно лишённая влаги плоть.
Моя плоть.
Я давно подозревал, что сделан из мертвечины, но не думал… В задумчивости я откусил свой палец, мизинец на левой руке, прожевал его и обнаружил, что он очень вкусен.
Я всегда любил вяленое мясо. Вот только соли было в нём много!
Подкрепившись, продолжил подъём. И на вершине холма обнаружил странный предмет, выглядевший как огромный, метров до трёх в высоту и метра два в ширину, металлический шкаф, густо усеянный разноцветными переливающимися лампочками. Самая же большая лампа, испускавшая привлекший моё внимание бело-оранжевый цвет, закреплена была на самом верху, яркой световой короной венчая загадочное это многоцветное сооружение.
Два человека с белых комбинезонах стояли возле этого прибора. Да, конечно, это был какой-то прибор, устройство…
Инженерное любопытство, доктор! Куда деться от него…
Эти люди не смотрели на меня. Они совершенно не обращали на меня внимания. Поначалу они вообще никак не отреагировали на моё появление.
С озабоченным видом они крутили какие-то ручки на корпусе прибора и дёргали рычаги.
Возможно, в ответ на их действия, а, возможно, и подчиняясь какому-то иному влиянию или заложенной в приборе программе, лампы на панели загорались и гасли, мигали, ярко вспыхивали или пригасали до едва заметного света.
Время от времени где-то внутри, в глубине огромного этого шкафа что-то начинало гудеть и тяжело ворочаться, так что прибор начинал заметно раскачиваться и подрагивать.
Но продолжалось это недолго. Секунды. Затихало…
Наконец я не выдержал и обратился к операторам. Я спросил: «Что это?»
Не знаю. почему я не поздоровался с ними. Быть может, во сне мы были уже знакомы? Они же нисколько не удивились моему появлению… Похоже, будто ждали меня.
Доктор, могли они меня ждать?
Они ответили мне: «Машина…»
Да, ветер усилился. И исходящий с неба свет стал ярче.
Они сказали: «Машина Жизни. Хочешь стать живым?»
Я ответил: «Хочу!»
Тогда они сказали мне: «Танцуй!»
И дёрнули какой-то рычаг.
Машина заиграла. Я не видел на корпусе динамиков, но звук исходил явно от неё.
Мелодия была громкая, аритмичная, грохочущая. Будто невпопад, безо всякого счёта, били кувалдой по стальному листу, и звук этот смешивался с боем барабанов, отчаянным визгом расстроенной скрипки и сиплым пением заглушенной сурдиной трубы.
Я начал танцевать, приседать и подпрыгивать. А несуразная мелодия эта звучала всё быстрее и быстрее, и лампы вспыхивали всё ярче.
Люди в комбинезонах присоединились ко мне, и мы вместе стали танцевать, прыгать вокруг машины.
А Машина Жизни тряслась, будто в лихорадке. Металлический корпус её звенел и кренился из стороны в сторону. А потом жёлтые молнии стали бить от Машины в разные стороны.
Горло пересохло, я задыхался. У меня уже не было сил! Я не мог больше танцевать… Но не мог и остановиться!
Проклятая Машина играла и светила лампами, она вела меня, она не выпускала меня из танца, она дёргала меня за руки и за ноги.
Я прыгал, наклонялся, приседал. Мычал и выл, пытаясь петь.
«Ты живой!» кричали операторы. «Живой!»
Не знаю, как я добрался до края холма. Ноги мои подкосились, и я покатился вниз. Голова моя ударялась о камни, но по-прежнему я не чувствовал боли.
И подумал: «Врёте!»
Машина не помогала. Я слышал музыку, и она становилась всё тише и тише.
А потом я потерял сознание.
Меня рано разбудили. Понимаю, у нас много дел. Но эта Машина…
Мне кажется, доктор, я мог бы её настроить. Я уловил закономерность! Лампочки в третьем ряду загорались при повороте датчика на правой панели, при этом…
Конец записи».
- Здесь останови!
Водитель остановился метров за пять до въёзда во двор. С этого места виден был угол дома и окна явочной квартиры.
В окнах виден был ослабленный вертикальными створками жалюзи, но всё же ясно различимый на общем тёмной фоне дома свет.
«На месте» отметил Никеев.
Он вынул трубку. И минуты две не решался набрать номер.
- Проверить квадрат? – предложил водитель.
- Зачем? – безжизненным, равнодушным голосом спросил Никеев.
- Ну…
Водитель пожал плечами.
- Ситуация потенциально… хреновая. Квартира под наблюдением.
Никеев покачал головой.
- И без нас есть кому об этом позаботиться. Мы своё дело делаем. Оставайся в машине…
«На месте они, все на месте. Я точно это знаю! Они мне верят. Они уверены в своей неуязвимости. Они уверены в нашей защите. И, похоже, забыли удачливые ребята, как быстро наша контора избавляется от лишних людей. Как быстро она умеет обрубать хвосты. А ведь я – часть такого хвоста. Потому плохо мне? Потому? Не жалость, не привязанность. Нет у меня, и не может быть привязанности к этим подонкам. Но… Теперь чувствую, кожей, мясом, нервами, всем, что есть – чувствую, что связан я с этими… С этими трупами! И что бы ни говорили, как бы ни улыбались, какие бы слова ни говорили и как бы ни пытались успокоить – не будет покоя! Не будет веры словам! Слова отзвучали – и нет их. А ниточка – вот она! Есть! И будет всегда… Сколько это ещё протянется… А она будет!»
Никеев включил мобильный.
- Проконтролируй эфир, - приказал он водителю.
Водитель достал с заднего сиденья прибор, похожий на ноутбук. Раскрыл его, провёл настройку. Выждал секунд десять и посмотрел на экран.
- Перехват не фиксируется. Канал под контролем.
«А что толку от этого контроля?» с нарастающим раздражением подумал Никеев. «Если квартиру пасут, так там и «жучков» могли наставить, и через окна прослушать… И мало ли… Как же звонить не хочется! Но я ведь сам надрессировал этих головорезов только на мой голос и мои команды реагировать. Сам был с ними на связи. Дурак! Вот
