руки. Встаньте. Опустите руки.
Портной обошёл Лиса со всех сторон. Убедился в том, что брюки не опустились и ремень остался на линии талии. И пиджак не топорщится на спине, и не появились складки на ткани.
- Хорошо!
Портной, довольный своей работой, улыбнулся и похлопал Лиса по плечу.
- Вот, молодой человек, одну из лучших своих работ я оставляю вам. «Как денди лондонский одет»! Да, классика, классика… Люблю, знаете ли, классический костюм. Моя слабость… И моя сила! В каком обществе, друг мой, вращаться будем?
- В высшем, - ответил за Лиса офицер.
Фразу эту он произнёс таким угрюмым и суровым голосом, что чрезмерно словоохотливый портной тут же замолк и, пробормотав: «понимаю… сам на службе…», начал собираться.
Лис заметил, что портновские свои инструменты, ножницы, булавки и коробочки с иголками, портной складывает в чемодан дрожащими руками.
- Хорошая работа, - подбодрил его Лис.
- Я знаю, знаю, - пробормотал в ответ мастер. – Если что не так, я бы переделал. Но ведь идеально всё… Я однажды куртку шил на заказ. Такая выкройка сложная! Три потайных кармана…
- Ступайте! – весьма нелюбезно прервал его офицер.
Портной поспешно закрыл чемодан и вышел из комнаты.
- Этот костюм снять придётся, - проводив портного недобрым взглядом, пробасил офицер. – Сейчас будем с фотографом работать. Для удостоверения и личного дела будем вас в другом костюме снимать. Поскромнее и попроще. А этот… Не волнуйтесь, повесим на плечики и накроем плёнкой. Не волнуйтесь, в день операции получите его в лучшем виде. Чистенький, с иголочки!
Лис снял пиджак и передал охраннику.
- Как закончишь…
Он услышал голос доктора.
- …с фотографом, вернись сюда. Я подожду тебя. Хочу поговорить…
«Ради этого разговора он проснулся так рано?»
В станционном здании было не намного теплей, чем на улице. Ветер, ворвавшийся вслед за ним, толкнул его несильно в спину, пролетел мимо, понёсся по полутёмному, едва освещённому тремя тусклыми лампами залу, взметая и разбрасывая по тёмным от грязи потрескавшимся плиткам пола обрывки газет и серых бумажных пакетов, окурки и обтрёпанные в пыль корешки прошлогодних билетов.
Мальчик повернулся и потянул на себя дверь.
- Брось, пацан! – строго сказал ему какой-то пожилой и суровый на вид мужчина в длинном, до пят, тяжёлом тулупе.
- Пальцы прищемишь!
Мальчик захлюпал, выпуская носом пузыри, утёрся рукавом и поспешно прошмыгнул в зал. Подальше от входа и грозного дядьки в тулупе.
Он втянул голову с плечи, услышав громкий хлопок, с каким закрылась, наконец, упрямая дверь.
«Вот так…» пробасил дядька.
Мальчик встал посредине зала и, широко раскрыв испуганные глаза, закрутил головой, выискивая расписание поездов.
Расписанием был небольшой, от руки заполненный листок, прилепленный к стене возле касс. У кассы не было очереди, и листок, обычно заслонённый, закрытый спинами пассажиров, хорошо был виден от того места, где стоял мальчик.
Но мальчик не знал, как выглядит расписание. Расписание поездов на Москву.
Москва для него была сказочным городом, синим холмом с золотыми дворцами и хрустальными арками. Потому и думал мальчишка, что поезда на Москву – особенные. Какие-то…
Какие точно – он и сам не знал. Но уж верно, не те товарные составы с гружёными углем вагонами и мазутными цистернами, что проходили обычно мимо их посёлка по проложенной в глухом степном краю железнодорожной ветке.
Нет, московские поезда…
Ему рассказывали. Были у мамы в гостях какие-то знакомые. Они ездили в Москву. Правда, в поезд садились не здесь, не на этом полустанке. Они приехали в город. И там был какой-то… вокзал.
Московский поезд! Это место… Там…
Там чай и белые простыни. Мягкие диваны и этот… Рест… В общем, где кормят. Вагон такой, где много вкусных вещей.
Самой вкусной вещью в жизни мальчика была пастила, которой его угощали на Новый год на школьном празднике. Обещали ещё мандарины, но с мандаринами что-то не вышло. Он не особенно огорчался. Не известно ещё, что это за штука – мандарины. А с пастилой всё ясно. Она вкусная!
В московских поездах должны давать пастилу. В этом самом вагоне, где кормят. А в Москве этой пастилы, должно быть!..
Мальчик сглотнул слюну и, набравшись смелости, подошёл к стоявшему у стены старичку с баулами.
Из всех бывших в зале пассажиров старичок казался ему самым безопасным.
- Деда!
Старик посмотрел на него искоса.
- Дедушка, а когда поезд на Москву будет? Мне мама сказала…
- Чего?
Дед поперхнулся, вытер рот рукавом и захихикал.
- Куда? Ты куда это намылился? В Москву?
Дед всплеснул руками.
- Гляньте-ка! В Москву!
Глядеть никто не стал. Пассажиров в зале было немного, и каждый занимался своими делами.
Суровый дядька стоял у самого входа и растирал ладонями уши. Женщина, стоявшая у окна, бдительно охраняла порученный ей родственниками доверху набитый картошкой дерюжный мешок и потому, не отвлекаясь на мелочи и посторонние звуки, бдительно следила за всеми, кто проходил мимо её драгоценного груза.
Пожилая супружеская пара, присев на скамейку, обсуждала перспективы путешествия в Челябинск.
Пожилой казах, завернувшись в шубу, тихо дремал, устроившись на широком подоконнике.
Молодой парень украдкой достал сигарету…
- Курить на улице! Эй! – крикнула ему бдительная дежурная.
Парень спрятал сигарету. На улицу ему явно не хотелось.
- Нечего смеяться! – строго сказал мальчик. – Мне мама сказала!
Смех тут же прекратился. Старик озадаченно посмотрел на него.
- Да не останавливаются тут поезда на Москву, - уверенно произнёс старик. – Нет на них посадки и не было никогда. Тут местные… до Кустаная. А на проходящие тут не сядешь. Может, с пересадкой ехать собрались? Так пассажирский нескоро будет. Сейчас одни товарняки идут!
Мальчик твёрдо знал одно: мама не врёт. Значит, врёт старик.
Потому мальчик заявил решительно:
- А я вам не верю!
И отошёл в сторону. Подальше от противного деда.
Похоже, просить о помощи бесполезно.
«И ладно!» решил мальчик. «Сам найду это расписание».
Вот только одного он мог понять: чем поможет ему расписание, если не может он его прочитать? Была надежда на взрослых… Они, конечно, прочитали бы. Да ведь взрослые врут. Вот как этот дед!
Придумал тоже: «нет посадки…».
Мама собрал вещи. Заперла дверь. Сказала, что больше сюда они не вернутся.
Так куда же им теперь, как не на поезд? Не в степь же идти!
А дед это вредный придумал!..
Что значит: «с пересадкой»? Это когда…
Мальчик услышал нарастающий гул и металлический лязг и почувствовал, что пол под его ногами задрожал.
К станции приближался товарный состав.
- Ну вот, доктор. Теперь я в вашем, именно в вашем распоряжении.
Лис успел переодеться.
Теперь была на нём служебная униформа патриотический больных: комбинезон серо-зелёной камуфляжной раскраски, куртка того же маскировочно-лесного цвета и чёрные ботинки с тяжёлыми подошвами и высокой шнуровкой, каблуки которых при быстром шаге выбивали из пола барабанную дробь.
Глухую – из бетонного пола.
Отчётливую и резкую – из деревянного.
Лис шёл по бетонному полу, накрытому линолеумом.
Барабан звучал приглушённо.
Лис подошёл к доктору и протянул ему фотографию.
- Это я. Снимали для моих сопровождающих. Сказали вам передать… На память.
Балицкий взял у него фотографию.
- Специально для вас…
Лис улыбнулся смущённо.
- …отпечатали дополнительно.
Балицкий с наигранным безразличием положил фотографию на край подоконника, даже мельком не посмотрев на неё.
- Ты же знаешь…
Голос доктора звучал глухо и как-то неуверенно. Это удивило Лиса. Он привык к тому, что речь доктора, если уж не звенит металлом (что тоже бывало), так уж, по крайней мере, неизменно тверда и исполнена внутренней силы.
Но теперь доктор будто извиняется перед ним. Или перед собой? Или перед кем-то ещё?
- …я никогда не пытался сохранить прошлое. У меня нет архивов. Ломкие листы бумаги, кусочки жизни, фотографии – ничего этого нет.
«Лжец!» мысленно крикнул сам себе Балицкий. «Зачем ты обманываешь его? Его! Он же вместе с тобой! Он – твоё творение, часть тебя, твоё продолжение. Даже его ты обманываешь! Забыл о фотографии в книге? Или пытаешься убедить себя, что справился с собственной памятью?»
- Простите, доктор, - сказал ему Лис. – Мне показалось, что вы всё-таки… Всё-таки не окажетесь принять это. Снимок… Он так себе, он плохой. Я сам себе не нравлюсь. Это же не для вас снимали. Для этих…
Лис подмигнул.
- Они подведут меня к объекту. Они должны быть уверены в том, что я человек Системы. Из чужой стаи, но в целом – свой. Холопской породы. Вот я и старался… Вид такой, что самому противно. Глаза как пуговицы, нос немного задран. Похож на собаку, которая ждёт команды от хозяина.
- Ты волк! – выкрикнул доктор.
Прежний, привычный Лису металл зазвенел в его голосе. Вот теперь это был Балицкий! Настоящий Балицкий!
Доктор ударил кулаком по стене.
Испуганный офицер заглянул в комнату и, поймав белый, бешеный взгляд Балицкого, поспешно ретировался и плотнее прикрыл дверь.
- Ты волк! Зверь! Какую команду ты ждёшь?
Лис приложил палец к губам.
- Доктор, здесь место такое, интересное… Здесь не только наши уши! Я хоть и болен, да мозги-то у меня работают. Вы сами говорили, что мозги у меня очень хорошо работают. Вот я ими и раскидываю.
Лис показал на лампу.
- Беспокойное тут место, доктор. Уши есть. И глаза могут быть.
- Знаю, - ответил доктор.
Он повернул ручку и рывком распахнул окно.
- Знаю… Чёрт, всё знаю! Хищников тоже дрессируют. Знаю! Но какой команды ты ждёшь? Всё, что нужно тебе, ты уже получил.
Холодный, сладкими запахами скошенных трав и осенних цветов наполненный воздух ворвался в комнату. Розовый сад качался в тумане и длинные тени скользили по облачно-лёгкой и тихой утренней дымке.
Доброе утро было у мира на исходе лета. Доброе, ясное.
Доктор замер у окна. Он долго стоял в молчании.
А затем спросил Лиса:
- Ты уверен, что всё получится?
«Вернись, доктор!» попросил мысленно Лис. «Мне не нравится то, что ты говоришь и то, как ты это говоришь. Твои интонации… Виноватые, молящие, неуверенные. Где прежний доктор? Где зверь? Где Волк?!»
- Уверен, - ответил Лис. – Вы об этом хотели со мной поговорить?
Доктор захлопнул окно.
Покачал головой.
- Нет. Я хотел спросить. О семье… О твоей семье.
- У меня нет семьи, - удивлённо произнёс Лис. – Вы же знаете, они не захотели спастись…
- Знаю, - сказал доктор. – Если бы я мог воскресить их, ты бы попросил меня об этом?
- «Если бы»? – удивлённо переспросил Лис. – Но ведь вы и так можете! А я не прошу…
- Ты знаешь, - усталым голосом произнёс доктор, - воскрешают не всех. Только тех, кто в стае. Ты знаешь, кто становится зверем. Тот, кто проливает кровь. Родную кровь! Если бы я вернул тебе пролитую тобой кровь?
Лис попятился назад, испуганно глядя на доктора. Покачнулся – и упал, едва не ударившись головой об пол.
Ладонями он надавил на виски. Сильно, сильно!
- Ты бы принял?
Лис неподвижно лежал на полу. Долго лежал без движения. А потом всхлипнул. И завыл – громко, в голос.
Секунд десять длился этот жуткий, звериный вой. Но казалось – долго, бесконечно
