Галерея абсурда. Мемуары старой тетради

Вполне может.
– Далее пройдя прихожую, Машмотита, так же как я, задела мыском ботинка стоявшую на полу миску с пшеном, мимоходом наступила на самого Лифопа Камушкина, подползающего к миске в виде большой и длинной гусеницы в очках, посмототрела на него с отвращением (она  всегда  иногда «так» посмотрит) и, открыв двери и пройдя в комнату, в глаза ее блеснул яркий  свет, и Монтарана Хохлимана, стоявшая в дальнем  углу комнаты, стала хорошо видна. Она стояла  подле старого коинатного дивана и вид у нее был  прямо сконфуженный. «Здравствуйте» – сказала тогда Машмотита вглубь комнаты и хихинула.
– Привычная ее реакция, когда видит с утра что-нибудь необычное.
– И вот для того, чтобы в дальнейшем нам понять «могло ли такое случится и могло ли такое быть или не могло», и не оказаться в очередной раз с раскрытым ртом перед «всплывшими вдруг обстоятельствами того или иного действия или происшествия», давайте и мы зайдем на минуту в двери Лифопа Камушкина и мимоходом постараемся припомнить о том, что было сказано во время его первого разговора с Сервинтом Попраном,  и что именно во время этого первого разговора непосредственно произошло (чтобы совместить «это» происшествие с «тем»). Приступим.
– Да, приступайте – я чувствую в себе даже некоторую заинтересованность узнать все по подробнее  из первых рук –  в чем же  здесь можно было найти что-либо претенциозное и имеющее вес быть привлекательным, когда тот, первый разговор Лифопа Камушкина с Сервинтом Попраном и  последствия этого разговора стали теперь практически историческим событием.  А ведь из истории, как известно,  анекдота не сделаешь.
– Неужто!

1

– Время, как знаете, необходимо  заворачивать в фольгу, чтобы не произошло утечки информации – знаете... Иногда и Цуцинаки надо тоже заворачивать, чтобы, в свою очередь, не увез информацию в поезде.
–  Само собой.
– Но теперь давайте вспомним о том, что независимо от того, и какой бы ни была информация «ценной», но вот, к примеру, относительно поезда и его движения по дуге окружности вдаль за какую угодно  линию горизонта и относительно движения самого горизонта ввиду этой окружности, то многое о поезде и о его движении известно каждому «мус» досканально и  никогда никакой таинственности из себя не представляло. Почему – не представляло? Глупый вопрос. Потому, что есть «расписание поездов» и каждое отбытие и прибытие поезда не несет в себе никакого космологического секрета. Следовательно, такую информацию незачем ни во что заворачивать, а напротив – развешивать на всех углах и столбах. Так?
–  Вроде –  как «пить дать».
– Но смотрите «что» получается. Мы только приступили к возвращению, только еще хотели приблизиться к нему на близкое расстояние, и сразу же наткнулись на не малые и ощутимые затруднения. В чем состоят эти затруднения? – спросите вы. Но вдумайтесь: время мы заворачиваем, можно сказать, самым тщательным образом и относимся к нему  бережно, а иногда  с  опаской, а тут, вдруг,  развешиваем его на всех углах и столбах (?) И потому здесь для того, чтобы продолжить рассказывать дальше, и в то же время возвратиться к началу, давайте и мы обязательно выясним для себя время прихода Машмотиты в дом Лифопа Камушкина, и обязательно уточним, что время было – раннее утро.
– Чего она так рано встала ото сна? Спала бы себе дома  и спала.
– Не спалось. Простояла всю ночь в темном углу рядом с поставленной в угол  галошей, и всю ночь удивлялась тому, «зачем ее в угол рядом с галошей поставили». Она попросту не могла спать в таком соседстве, поглядывала искоса на резину, и все время смотрела на щель под дверью, откуда  доносились  взволнованные  голоса.
«Так-то оно – так», – говорил один голос. Но вы опять обобщаете потому, наверное, что в оригинале сказано было о том, что «куда приходит дорога – не важно», и все последующие действия вместе с «абсурдными» выводами, которые вы делаете (а выводы эти – «абсурдны»), подчинены этому утверждению непрекословно».
Голос был хлипкий, срывался на крик, затем наступала периодически тишина, и слышно было, как во время этой тишины, вдалеке гудел поезд, как развешивали очередные гирлянды к празднику, как шел по Казарменный улице  Роту и смотрел вперед, а впереди него маячил белой белезной беглый парусник вдали волнующегося моря  и слышались по округе какие-то скрипичные жалькие мотивы и сидела сидмя на здании главного почтампа Хвита Хавота свесив до самого пола свой длинный анотомический хвост.  Машмотита отринулась, было, от двери, чтобы не стать соучастницей или чего доброго не услышать такое, после чего может появиться чувство ответственности и пришлось бы в последствии неминуемо раскаяться от услышанного, но вскоре любопытство взяло верх, и она снова прильнула к щели. 
«Остановимся на этом утверждении подробно» – добавил другой голос.
Тогда Машмотита подползла еще ближе к двери, приоткрыла дверь и увидала сидящих на стульях, в дыму папирос: Видора-Тудора Чирипского, Монторана Тырдычного, Музумрика Осикина, Мизинтропа, Крузогода Амитеича, Боборовского, Мазундора Постомона, Слончака Кишкина, Пипита Тиронского и мн. др.
Говорил Видор-Тудор Чирипский, а все остальные – слушали
«И прежде, чем продолжить разъяснения – сказал он, встав и заходив по комнате, – здесь необходимо сделать некоторое уточнение...»
И дальше голос начал что-то говорить, рассказывать, по-видимому, о чем-то очень интересном и запрещенном потому, как те, кто сидели на стульях и стояли в углах, сразу же приставили ладони к уху, некоторые их них принялись озираться по сторонам, и видно было, что присутствующие чего-то сильно бояться.
Машмотита испугалась тоже, побыстрей дверь закрыла, и, возвратившись к галоше, посмотрела на нее презрительно – но делать было нечего – пришлось ночевать рядом. И когда утром она шла уже в дом Лифопа Камушкина рассказать, по-видимому, Монтаране обо всем этом и поведать ей, так сказать, свои  девичьи «страхи», то вид у нее был уставший, не выспавшийся.
Монторана Хохлимана, разглядев, наконец, из потемков угла Машмотиту, улыбнулась приветливо, бросила гладить постиранное накануне белье и, обрадовавшись такому очевидному случаю, чтобы всласть пошушукаться и посплетничать, позвала Машмотиту в соседнюю комнату.
– Я вспомнил! Мне, кажется, вчера Спирик Фортан говорил, что видел ее идущую впопыхах по Перекатному переулку, и несла она в руках какой-то тюк – не то с бельем, не то с рыбой – точно не знаю.. Но, скорее всего, с бельем – там, не подалеку от Перекатного, есть на проспекте  прачечная.
– Нет, она шла – сегодня. Ее Щикин видал. Прошла, говорит, быстрым шагом вдоль берега,  шмыгнула вон с тротуара на тропинку,  ведущую к дому Лифопа Камушкина и там исчезла.. А сам Лифоп Камушкин, в то время, когда Машмотита скрылась за дверью Монтораниной комнаты, подполз  к своей миске с пшеном, поел пшена, и начал собираться в гости к Сервинту Попрану, смекнув, видать, что Сервинт Попран теперь остался в доме один и им, в свою очередь, никто не сможет помешать самим посплетничать.
Так вот о том – что касаемо того разговора, который случайно подслушала Машмотита. Дело-то,  оказалось, как всегда намного серьезнее и очевиднее, чем можно было себе представить и предположить, и я имею самые свежие подробности этого разговора из своего источника. И теперь мы попытаемся восполнить этот разговор по возможности в полной мере потому, что это, на мой взгляд, очень и очень интересно. О «времени».
– Я подозреваю – откуда вы досконально и в подробностях  все  теперь знаете. Есть у меня такое подозрение. Ха...
– Разумеется – галоша.

2

– Тогда Видор-Тудор Чирипский сказал: «Безусловно – о том, куда приходит дорога – не важно – никто не спорит с этим, и подобная схоластика действий полностью слагается с общепринятым мнением не интересоваться «куда и зачем?»
Сидящие вокруг него на него посмотрели в ожидании чего-то нового, но тот продолжил:
«Но, ведь, если мы не предрасположены изначально знать «куда и зачем» и вопросы эти нас не интересуют нисколько, то это вовсе не значит, что вопрос «когда» данное действие происходило, «в какое именно историческое мгновение», и «какие при том применялись меры наказаний в виде экзекуций», остается здесь столь же второстепенным и прозаическим. Давайте, в конце концов, разберемся с точностью формулировок и попытаемся понять, как в последней части наших событий, что понимание «ширины» и «длины» без условностей – первая наша забота, а не вторая какая-нибудь. Я вижу, например, арбуз в руках Шаровмана и этим, казалось, доволен; могу в точности сказать что это «арбуз» и что находится он в руках именно Шаровмана».
– Значит Шавромана, как  понимаю, не было в этот раз в гостях у Сервинта Попрана. Он что – пропустил тайное заседание?
– Да, как видите – не было. Пропустил. Впрочем, он немного позднее явился, немного позже непосредственно подошел, вместе с поездом.
«Но ведь я не знаю точно – какой он – «спело-красный» или «зелено-недозрелый» – продолжил Чирипский –  и смею предположить, что «зря» не знаю, поскольку и эта второстепенная на первый взгляд информация впоследствии может оказаться не маловажной. Где об этом «не сказано» в правилах? Отнюдь. В правилах так и говорится – «каждый шаг должен быть продуман основательно, иначе подошв не наберешься». Ну а каждый «шаг», известно, зависит еще от множества неукоснительных размышлений, кои во время ходьбы обязательно происходят, и к коим мы должны относиться с тем же вниманием, с каким относимся к ямам, в том числе – оркестровым. Иначе нельзя. Но неукоснительным является здесь и то, что содержание самих размышлений, так или иначе, сопряжено со многими обстоятельствами помимо ходьбы, которые тоже надо держать в поле своего собственного зрения. А с арбузом мы еще обязательно разберемся в принципе – когда Шаровман объявится – вечно запаздывает, – а теперь давайте на минутку фольгу развернем и посмотрим на содержимое без лишних предубеждений».
Начали, было, галдеть и искать Шавромана глазами, но его нигде не оказалось. Но вы представьте себе «такие» речи!
Далее, выглянув по пояс из окна, и уверившись, что его никто не подслушивает, Видор-Тудор Чирипский пояснил:
«Тем более, как вы правильно понимаете – заметил он –  многие действия как бы тонут в пучине быстроты обстоятельств, многое, как бы, само собой упускается из виду, и хотя таким упущениям есть свои причины – поскольку если разбираться в этом сразу, мы упустим нить самого происшествия, – нужно иногда сбавить ход и обернуться за свою спину обязательно. А то этак и в самом деле – подгорит жаркое, и в чем мы думали, что разобрались основательно, на самом деле – не разобрались.
«Практически даже в теории так происходит» – согласился с ним Слончак Кишкин, кивая
«И что видим? Расписание «висит» и поезд приходит точно по этому расписанию. Вроде все понятно и не вызывает никаких сомнений – луна в кубышке. Но знаете ли вы, и подозреваете ли, что по направлению к коксовому заводу, и независимо от инсталляций Роту о единственно правильном значении связи «моно» и критического состояния тонких подошв, дорога эта движется в условиях приближенных к