учиться.
Герта и в войну, во время этой страшной блокады Ленинграда, спасала от гибели книги. Человек умер от голода и холода — а книг у него осталось так много, и такие редкие и ценные, каких нигде больше нет! Даже очень таинственные книги были, Герта про них рассказывала. И человек их не сжёг! И даже на хлеб не поменял! А сам умер от голода и холода.
И Герта складывала эти ценные книги на саночки — и везла в какую-нибудь большую библиотеку, где ещё не все умерли...
Герта на их ленинградской даче зимой часто смотрит на огонь в печке, задумчиво так, и про войну рассказывает, и про блокаду, и сколько разных книг сгорело, и людей умерло. И говорит, что даже если будет совсем помирать от холода, то ни одной книги не сожжёт. Даже самой глупой. Потому что глупых книг не бывает. Бывают только глупые люди.
А глупую книгу (ну, так, чтобы совсем глупую) написать невозможно. Потому что сами буквы — умные! И каждая буква — умная по-своему. Они — как пляшущие человечки! И как бы с тобой разговаривают, знаками своими. Особенно, если их пишут рукой — а не механической машиной какой-нибудь печатают. Но Герте приходится всё время, день и ночь, стучать на машинке, потому что так быстрее. И по работе нужно.
А бывают ещё иероглифы, как у китайцев, или у древних египтян. Так они — ещё умнее! И все буквы и иероглифы всегда учат человека какому-нибудь особому умственному состоянию. Даже запах такой от них со страниц у книг исходит — что человек становится умнее. И он начинает над чем-нибудь задумываться. И его умственное состояние улучшается и усиливается. Особенно, если он думает не так, как все, а как он сам, даже если другие так не думают. И сомневаются в его психике. Так, что он и сам может засомневаться.
Но даже если человек думает, что он дурак, то, вот, возьмёт, раскроет какую-нибудь книгу — и поймёт, что ещё нет.
…
Но мы говорили о Герте. О ней стоило рассказать в первую очередь, даже раньше, чем об отце Анфисы, потому что именно она и её предки были хозяевами этой старинной исторической квартиры в самом историческом центре Ленинграда — аж с самого 18-го века.
И те предки — как выяснила с немалым трудом Герта — были какими-то очень высокоградусными масонами и членами нескольких самых тайных масонских лож, и хотели сделать Санкт-Петербург мировой масонской столицей, а потом и просто — Столицей Мира.
Масоны для того и Петербург построили — чтобы сделать его Столицей Мира и сразу всех государств. Поэтому он и есть — Город Священного Камня. Потому и революция в нём произошла для этого.
Герта была на редкость умная, образованная и добрая женщина, и относилась к Анфисе чутко, внимательно, с заботой, и очень по-дружески. Но именно — по-дружески, и даже по-товарищески, как к соратнице по общему делу и общей борьбе, но — не совсем по-матерински.
И почему у них с отцом не было детей — Анфиса этого долго не понимала. Потому что Анфисе всё время казалось, что Герта этого очень хотела. Да и отец тоже. Правда, они оба очень часто болели. Это ещё от войны. А отец ещё — и от разных секретных атомных и прочих испытаний. Но об этом слишком говорить не полагалось.
Отец
Об отце Анфисы, конечно, надо рассказать особо, и сверх-особо.
Отец у Анфисы тоже был коренной ленинградец. Даже, как он говорил, «самый что ни на есть коренной петербуржец». Потому что, хотя он и был непосредственно по отцу и матери самого рабоче-крестьянского происхождения — но нашёл, по наводке Герты, в каких-то архивах бумаги, где говорилось и выяснялось, что его предок — был бунтовщик-каторжник, которого царь Пётр заставил в цепях и кандалах строить Петербург.
И он был даже, оказывается, не просто какой-то, там, обычный мужик-бунтовщик — а настоящий предводитель восставших крестьян и другого простого народа! Из какого-то тайного общества староверов и ещё разных тайных народных богоискателей и правдоискателей. И выжил на каторге чудом, потому что был очень сильный и крепкий, и телом, и духом. И они все, кто был за Правду, помогали друг другу даже в цепях и кандалах. А весь Петербург стоит на костях.
И почти все его дети, внуки и правнуки — были плотники, и каменщики, и разные мастера по строительству, и тоже строили Петербург. Кто-то из родни и в дворяне потом вышел благодаря своему искусству в городском строительстве. Кто-то и за границей оказался. Правда, очень давно.
Но самое интересное — как разыскала и выяснила Герта — что его дворянские родственники оказались в родственной связи с её предками! Хотя и не очень близкой. И тоже были связаны с масонами. И знали тайну Священного Камня.
А один из предков отца — был суворовским гренадёром и участвовал в штурме Измаила. А другие — тоже воевали, и с турками, и с персами, и со шведами, и с Наполеоном, и на других разных войнах.
Отец у отца Анфисы, дед Харитон, был рабочий на питерском заводе, большой и редкий механический мастер. И был сначала проповедником в революционной коммунистической секте «Всемирные Братья» (об этом надо было говорить очень осторожно). И потом стал революционером в революционном кружке (сначала эсеровском, потом марксистском). И брал в 1917 году Зимний дворец. И был в Красной Гвардии, и потом был в ЧК на секретной работе (куда и отца потом, уже позже, в 30-е годы, привлёк). И знал самого Дзержинского, и Глеба Бокия, и многих самых секретных чекистов.
А отец родился — и это тоже было удивительно и знаменательно — как раз в тот самый исторический день, когда дед Харитон брал Зимний. Как «Аврора» выстрелила — так отец и родился! Поэтому и празднует всё время свой День Рождения 7 ноября 1917 года, вместе с Октябрьской революцией (правда, и Троцкий родился в этот день — но про это говорить нельзя).
А потом в Гражданскую войну — они чуть не умерли от голода и тифа. А потом на Украине их чуть не расстрелял Деникин. Но их спас батька Махно.
Дед Харитон таинственно исчез в 1937 году. Но не умер и не погиб. И где он теперь, и что с ним стало, никто не знает. И где его искать. Где-то, наверное, на Крайнем Севере.
А отец потом, в 20-е годы, был и пионером, и комсомольцем, и был в разных научных и творческих кружках, и участником разных спортивных соревнований, и был на разных стройках социализма. В партию ВКП(б) вступил в 21 год.
Образование получал урывками, на разных специальных партийных и военных курсах, и на особых курсах разведчиков и работников НКВД. Но самообразованием усиленно занимался всю жизнь.
И был в ЧК и НКВД, и очень много воевал в особой тайной разведке, даже ещё до войны: и в Испании с фашистами, и с басмачами в Средней Азии, и с белофиннами на Карельском перешейке, и с японцами на Дальнем Востоке, и тайно помогал китайским партизанам-коммунистам.
Анфиса знала, что отец и сейчас был на какой-то очень важной секретной космической работе. Знал он и про многие тайны фашистов, даже ещё никем не раскрытые. И про разные атомные и прочие космические испытания.
Но это всё — очень и очень секретно! И говорить об этом надо так, чтобы об этом никто не догадался и ничего не понял. А лучше не говорить вообще. Если только мысленно. Но и то с большой осторожностью.
…
Отцу поневоле приходилось часто и жить фактически, и много работать, в Москве. Это было как-то связано с Космосом и с другими секретными делами. И квартира там была в самом центре, и дача была государственная под Москвой.
Но все они, как и сам отец, почти все его домашние (кроме матери Анфисы, и бабки, и прочих родственников матери, которых Анфиса почти никогда и не видела), гораздо больше любили и жить, и бывать, и работать, и отдыхать в Ленинграде. А летом (а иногда и не только летом) — на их любимой, очень старой, тоже ещё совсем до-революционной, ленинградской даче на Карельском перешейке. Почти в тех самых местах, где когда-то в финскую войну воевал отец...
Родня отца
У отца было много родни, почти по всему СССР. Но сначала надо сказать о его братьях.
У отца было два брата. Анфиса знала, что один, дядя Петя, был моряк, какой-то очень большой капитан, почти адмирал. А в войну он командовал торпедными катерами на Севере и потопил много фашистских кораблей, и подводных лодок, чтобы они не могли уплыть в Антарктиду и там спрятаться под айсбергами. Хотя некоторые, всё-таки, спрятались и сделали там что-то глубоко подземное и скрываются там. А, может, уже и умерли.
Фашисты моряки тоже были. И даже фашисты капитаны были. Они хотели все убежать на «Титанике» — но Маринеско их всех потопил торпедой! «Титаник» был очень большой, просто громадный. Но, вот, все поверили в чудо-технику — а он и утонул! А айсберг уплыл, с девушкой.
Дядя Петя сам показывал Анфисе на прогулках по городу и «Аврору», и «Стерегущего». «Стерегущий» геройски погиб, как крейсер «Варяг». Там матросы сами запустили воду, и все утонули, чтобы не сдаться врагу. А «Аврора» пока не утонет. А когда утонет — будет конец революции.
Дядя Петя тоже тонул в войну с товарищами — но другие товарищи их спасли. И когда они тонули — то пели «Крейсер «Варяг»». Его всегда надо петь, когда тонешь.
Дядя Петя любил показывать Анфисе книги, картинки и красочные альбомы про разные корабли, и про парусные, и про пиратов. И бригантину показывал, про которую у них дома все очень любили петь под гитару Алика.
«Алые Паруса» — это тоже бригантина. И в революцию на них возили оружие для восставших рабочих.
По секрету, дядя Петя сказал Анфисе, что любимый флаг пиратов был красный. Анфису это нисколько не удивило, потому что в те исторические времена она бы и сама стала пиратом, и прежде чем идти на абордаж, всегда поднимала бы на мачте красный флаг. А все деньги и золото — отдавала бы беднякам и падшим женщинам, чтобы они могли сохранить свою репутацию. Падшие женщины — это от искривления пространства и гравитации. При коммунизме так не будет.
…
Второй брат отца, дядя Андрон, был шахтёр, начальник угольных шахт в Донбассе. Однажды его засыпало глубоко под землёй — но Кира бросилась за ним, в самую страшную и глубокую шахту. И их всех откопали и отмыли.
А в войну он был танкистом и воевал на танках. А один танк он украл прямо у немцев, когда они спали, и кинул им гранату, потому что с техникой так обращаться нельзя. И въехал потом на нём с пушкой и снарядами — прямо в Берлин, даже почти прямо в Рейхстаг, где в бомбоубежном помещении застрелился, как и его собака, Гитлер. А другой Гитлер убежал в Южную Америку. Но его череп, всё равно, здесь, потому что он не сгорел.
Молодую и красивую жену дяди Андрона звали, действительно, Кира. А тёщу дяди Андрона звали тётя Даша. Обе они были агротехники. И когда Анфиса бывала у них, и ещё у разной их родни, в деревне на Украине, она тоже приобщалась к сельскому хозяйству, и к саду, и к огороду, и к лошадям с жеребятами, и к коровам с телятами, и к курам с цыплятами, и к уткам с утятами, и ездила в поле на тракторе и на телеге.
Но лес Анфиса всегда и везде любила больше всего. И не потому, что там в изобилии растёт земляника, или черника, или куча прочих ягод и грибов, которых нигде больше нет, ни в каких садах и огородах. А потому — что в лесу всё растёт свободно и естественно. И человек в лесу становится свободным и естественным. Потому что Природа никогда не врёт — и её не обманешь ничем. Правда
