и самых нежных и сильных сердечных и душевных чувств, и который бы так в неё верил.
Больше того: она была — как он говорил — его Сверх-Задачей. То есть, задачей очень, очень серьёзной. И Анфиса об этом знала с раннего детства. Потому что эту Сверх-Задачу, или этот «План», они придумали, как бы, вместе. И это был очень, очень важный план, очень важная задача! Важнее всех-всех задач.
И задача эта заключалась в том — что Анфиса должна была стать ЧЕЛОВЕК БУДУЩЕГО!
Для этого ими совместно была разработана (и разрабатывалась далее в процессе этого педагогического эксперимента) основательнейшая программа её самого всестороннего образования, воспитания и развития (можно даже сказать: «опережающего развития»). В которой участвовали и все соратники и единомышленники отца, о которых уже, отчасти, упоминалось выше.
И Анфиса этим Человеком Будущего — мужественно и последовательно, и с невероятной сознательностью — упорно становилась.
Отец Анфисы был с 20-х годов одержим идеей творческого познания и преображения человека и мира — аж во вселенских масштабах — и смог вполне передать эту одержимость дочери. И передать даже с избытком.
Данила в шутку (а, может, и не в шутку) называл Анфису «Святой Сосуд Марксизма» и «Спутник Коммунизма». И она давным-давно знала, что её революционное предназначение — нести людям марксизм и коммунизм, как и Спутника, который стал невидимым. И необходимо, чтобы пожар коммунизма по-братски охватил всю землю, весь мир. Для этого она и родилась, и живёт, и существует. И если нужно — то уйдёт в подполье.
Жена и любовь Ленина в свете платонизма
Но, вот, правда, что значит «родилась» (или: «появилась на свет»?), она, если подумать и разобраться, ещё понимала как-то не совсем хорошо.
Как, вообще, рождаются дети?
У Ленина не было детей. Почему? У них на кухне это обсуждали и всё выяснили.
У Ленина была жена и любовь. Жену звали Крупская, а любовь — Инесса Арманд. Она была очень красивая и умная, и всё ему подробно объяснила, как свергнуть рабочей рукою власть Капитала, чтобы везде стала диктатура пролетариата и Мировая Коммуна. И Красное Знамя Труда. И Ленин её очень сильно любил. И у него с ней была революция. А с Крупской — коммунизм.
А Герта уверяет, что все было платоническое. И коммунизм описан у Платона давно. И управлять обществом должны философы. Как Пифагор, хотя бы. Вот, говорила Герта Анфисе, у нас отец такой философ. А без философии коммунизма не построишь. Это и Сталин понял, что Ордену Меченосцев нужна философия. И его за это отравили.
…
Коммунизм скоро будет везде. А деньги будут только в музеях хранится, по одной штуке каждых денег, для истории, чтобы люди помнили, какие они были когда-то дураки, когда поклонялись деньгам. А остальные пойдут на вторсырьё. Потому что при коммунизме, чего ни попросишь — тебе и так дадут, без всяких денег. И даже ещё чего-нибудь предложат.
И все дети при коммунизме будут общие!
И тогда никто не будет говорить:
«Это — мой ребёнок, а это — не мой ребёнок!»
Разве можно говорить такие глупости? Если это ребёнок — значит он твой! Потому что он дитя всего человечества. Увидел его на улице, или, там, на Невском проспекте где-нибудь — и дай ему, хотя бы, конфету (одну, больше не надо, они не очень полезные). Или лучше яблоко. Или хотя бы, там, по головке его погладь. Скажи ему что-нибудь умное, чтобы он запомнил. И потом подумал.
При коммунизме так и будет.
И детство будет тоже коммунистическим. Но только если у него будет солнечность марксизма и большевизма.
Глава 4: СОЛНЕЧНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ
«И если гром великий грянет
Над сворой псов и палачей,
Для нас все так же Солнце станет
Сиять огнем своих лучей».
(«Интернационал»)
Солнечный зайчик
Самое первое впечатление, которое Анфиса могла вспомнить про свою жизнь, было таким. И был это сон или не сон — она точно не выяснила. Наверное, не сон.
Они, наверное, где-то на даче, на большой поляне, залитой Солнцем. И, наверное, это была весна. И было уже тепло. И поляна была вся в цветах.
И Анфиса находится в кругу радостно улыбающихся ей «коммунаров» и бегает между смеющимся отцом и ещё какой-то женщиной, про которую она ничего не могла вспомнить, только помнила, что она была очень добрая, помнила её добрые, тёплые руки.
А бегать Анфиса ещё почти не умеет, и чувствует, что ноги у неё очень слабые, и даже почти как ватные. Но отец её поощряет и подбадривает, кричит ей: «МОЛОДЕЦ!». И та женщина её тоже подбадривает, и все «коммунары» тоже. И Анфиса очень старается!
Недалеко от отца стоит Фрося и спрашивает у кого-то, не слишком ли загорело на Солнце её лицо. И достаёт круглое зеркальце и смотрится в него. А отец просит у неё это зеркальце, берёт его — и показывает Анфисе, как играет и бегает повсюду «солнечный зайчик». А потом — вдруг направляет этого «солнечного зайчика» прямо ей в лицо!
И это маленькое Солнышко в зеркальце было таким ярким и ослепительным! Не то слово! Оно — как бы вдруг взорвалось где-то у неё внутри необыкновенным, ярчайшим светом!..
Анфисе сначала показалось, что она куда-то улетела...
А потом (или это было не потом?) — она проснулась на даче, в своей постели, с памятью о том, что видела во сне Солнце. Проснулась — и опять заснула. Заснула — чтобы опять увидеть во сне что-то очень интересное и важное, и солнечное.
Но что ей потом снилось — она тогда не запомнила. Кажется, она превратилась в солнечную лучистость. Но, кажется, это было очень-очень давно. Ещё когда она не родилась.
У Костра
А второе сильное и яркое впечатление Анфисы, которое она потом тоже запомнила для себя на всю жизнь, было — не солнечным днём, а звёздной ночью.
Тёплая летняя ночь в лесу, на берегу озера, где-то на Карельском перешейке. И они все — отец и его верные соратники по звёздному делу — сидят вокруг Огня (Анфиса всегда произносила про себя «Огонь» с большой буквы, уже тогда, и когда научилась писать — тоже писала с большой).
Огонь похож не то на птицу, не то на огромный цветок. А то даже иногда — на вулкан! Потрескивает, когда тихо, когда громче. И — о чём-то, как бы, говорит, или нашёптывает.
И они все держат у Костра какой-то очень важный Совет. И это и есть Советская Власть.
Отец и вся его «звёздная гвардия», весь его «Орден Меченосцев», все «коммунары», все «коммунисты-космисты» обсуждают что-то очень важное.
Все сумели в этот вечер выбраться на охоту и, уж заодно, на рыбалку. И на этот Совет. Сидят с ружьями. И удочки где-то рядом. В стороне темнеют палатки.
Арина держит Анфису у себя на коленях, а иногда сажает её рядом, на что-то мягкое и тёплое, вроде звериной шкуры.
Фрося, молодая, красивая жена дяди Гены, одетая, на всякий случай, потеплее ради этой ночи, осторожно и незаметно вынула свою руку из руки офицера-ракетчика Артёма (он в зелёном армейском бушлате и в шапке), взяла у Арины её двустволку и рассматривает её с опаской...
Анфиса как бы участвует на полностью равных правах в этом их общем, и очень важном, Совете...
Очень много и горячо говорили про Кубу — там произошла революция. И все очень радовались за кубинцев. И говорили, что скоро революция будет во всей Латинский Америке, а потом и в Греции, и во всём мире.
Отец говорит, что нельзя дать угаснуть огню Мировой Революции. Огонь Разума — должен взорвать тьму невежества! И все люди проснутся — и поймут, что они — космические боги. И могут всё. Даже не умирать!
И дядя Гена, шофёр отца, время от времени подкладывает в Огонь толстые, сухие сосновые сучья и что-то колдует с большим круглым котелком над Огнём...
Анфиса видит, что Огонь Мировой Революции у них в Костре — живой, и всё понимает. И от него — светло и тепло! И так должно быть у всех!..
Потом Анфиса, кажется, немного задремала...
А проснулась — когда видит, что отец берёт её на руки. Отходит с ней немного подальше от яркого света костра, к самому озеру, и — показывает ей рукой куда-то прямо-прямо вверх. А там — на огромном, тёмном, почти чёрном, небе — столько звёзд, столько звёзд! Просто — всё усыпано звёздами!..
И отец — что-то ей рассказывает про эти звёзды...
Потом они возвращаются к костру, и Арина снова сажает её рядом с собой. И Анфиса, кажется, понимает, что ей сейчас рассказал отец. Что они все, кто сидит здесь сейчас вокруг Огня Коммунизма — спустились оттуда, сверху, где они все были раньше как звёзды. Пришли — чтобы зажечь здесь, внизу, Мировую Революцию и установить Всеобщий Коммунизм. А потом — опять туда вернутся, и снова станут как звёзды...
Алик играет на гитаре, и все поют «Бригантину». А потом — «И снег, и ветер...». И ещё разные песни. А потом — он тихо играет «Дом Восходящего Солнца», любимую мелодию их всех, и все молча мечтают о Коммунизме...
Анфиса слушала и понимала (или так ей вспоминалось), что у них, сидящих вокруг Огня, уже есть Коммунизм.
И скоро на Земле повсюду будет Коммунизм. А деньги, наверное, сожгут. Или просто поскорее выбросят от радости...
…
Анфиса потом не раз представляла себе, как по радио всем громко объявляют торжественно, что наступил Коммунизм. А люди все стоят на Невском проспекте — и слушают. Много-много людей! А как по радио объявят, что наступил Коммунизм, то все закричат от радости — и бросятся обнимать и целовать друг друга, даже плакать! Как в Победу. Потому что — пришла Победа Коммунизма! И так и будут жить...
Святая Троица: Огонь, Солнце, Свет
Когда Анфиса вспоминала потом про свои самые ранние детские годы — они казались ей наполненными таким Солнцем, таким Светом, каких она потом не видела, не чувствовала и не испытывала никогда в жизни. И повсюду был как бы невидимый Огонь.
В эти годы как раз шла очень активная анти-религиозная кампания, организованная Хрущёвым, и о религии и об атеизме у них дома на кухне говорили и спорили очень много. Как и о Космосе.
И отец Анфисы говорил, что на самом деле здесь всё очень просто и совершенно естественно, и спорить не о чем. Просто — посмотри на Космос.
Он говорил:
«Огонь, Солнце и Свет — это же и есть Бог-Отец, Бог-Сын и Бог-Святой-Дух! Надо совершенно по-буржуйски не чувствовать Природу, равно и всю историю человеческой культуры, с её самых первобытных времён — не чувствовать бесконечно открытого, живого и прекрасного мира наших коммунистических предков, с их прямым восприятием Космоса — чтобы не понимать такие вещи!..»
И Герта с отцом соглашалась и его поддерживала. И всегда что-то от себя прибавляла. А другие часто спорили.
А отец говорил:
«Или совершенно то же самое: Мысль, Слово и Дело. Уже в самом человеке — но ведь совершенно то же самое!..»
Анфисе здесь казалось, что Мысль она уже чувствует. Наверное, должна почувствовать и всё остальное.
Или, вот, какие мысли у кукол? Какие-то должны быть. Просто они невидимые. Но если Солнцем хорошенько посветить — то и увидишь.
Отец говорит, что в Коммунизм нас может привести только Солнечная Революция. А Солнце — у нас в генах.
Интересно, у кукол есть гены?
Если нет — то надо их как-то произвести. И тоже записать туда солнечность...
А отец говорил:
«Язычество, Христианство и Коммунизм у нас в России — это три ступени единого развивающегося процесса! Солнце, Христос и Ленин — это один архетип, одна сакральность,
