— только в Природе. А человек из неё выпал — и теперь мучается.
Анфиса как заходила в лес — так сразу погружалась в естественность. И никогда не хотела из неё выходить.
…
Многие из родни отца погибли в войну и в прочих передрягах. А многие умерли от старости, просто так, без войны. А многие как-то потерялись. Но отец старался поддерживать связь со всеми, с кем только мог. Хотя родственники всё терялись и терялись. Да, и старые друзья и товарищи отца тоже.
Многие уезжали в какой-нибудь город. И пропадали из всякой видимости. Отец говорил, что город — это потерявшиеся люди.
Анфиса боится потеряться в городе. Правда, только в Москве. А в лесу никогда не боится.
«Коммунисты-космисты»
Дома у них в Ленинграде, и на даче, почти всегда бывало много разного интересного народу. Также и молодёжи, чаще всего из «секретариата» отца, из его неформального «мозгового центра». Также и из разных творческих клубов, и из студенческих общежитий и коммун. И многие иногда подолгу работали в их огромной ленинградской домашней библиотеке. Да и на даче было что почитать. Дождь пошёл — сиди и читай.
«Мозговики» — ещё они себя называли «коммунары», «ефремовцы» (в честь писателя Ивана Ефремова) и «коммунисты-космисты» — все были очень дружны. Почти как одна семья, как одна коммуна.
Отец говорил, что настоящий коммунист должен быть коммунаром — иначе он и не коммунист. И они все старались выстроить из себя коммуну. И все старались научить Анфису чему-нибудь умному, доброму и полезному.
Алик и Арина, близнецы, и — оба блистающие и красотой, и умом, и спортивной выправкой, и бьющим из глаз энтузиазмом искренних молодых созидателей, так ожидаемого всеми, светлого коммунистического будущего (уже совсем скорого, об этом говорили постоянно!..) — они любили, наверное, больше всех возиться с Анфисой и чему-нибудь её учить интересному и важному.
Арина, биолог и эколог, быстрая и ловкая девушка, занималась с ней природоведением и спортивной подготовкой, учила её всячески закаляться, обливаться холодной водой и делать зарядку (отец это тоже всё делал — когда бывал хоть немного здоров и имел хоть немного свободного времени). На даче водила её в лес, рассказывала про зверей и птиц, и про все растения, лекарственные и съедобные, учила её правильно бегать и прыгать, летом — плавать, а зимой — ходить на лыжах. Показывала следы: где какие птицы, где белки, а где зайцы. Белки — это грызуны. А зайцы — это просто зайцы.
А Алик, филолог и искусствовед, больше приобщал её к литературе и искусству, учил рисовать, показывал ей разные большие красочные альбомы с репродукциями картин великих художников, учил играть на пианино и на флейте, и на губной гармошке, а потом и на гитаре, даже на барабанах. Учил, немного, и разным иностранным языкам, больше латыни и французскому (а отец — немецкому, а Герта — немецкому и английскому; а испанский она потом, позже, выучила сама, чтобы отправиться помогать Че Геваре). Водил иногда и на разные художественные выставки и в разные музеи, вместе с какой-нибудь новой девушкой.
Анфиса потом слышала на даче, как Алик рассказывает своему другу, поэту Даниле, что это он проверяет, как каждая девушка умеет обращаться с детьми, и стоит ли на такой девушке жениться. И Данила над этим громко хохотал. И предлагал по этому поводу чего-нибудь выпить, правда, в шутку. Отец Анфисы Данилу не очень любил, но признавал, что он талант и ум.
Алик часто очень спорил и с Данилой, и с другими, и говорил, что прежде коммунизма должен наступить солнечный социализм, а иначе коммунизм не наступит. А Арина говорила, что коммунизм — это полнейшее погружение в Природу и в естественность. И это тоже должно быть солнечно и с Огнём.
У многих студентов были в общежитиях коммуны. С некоторыми девушками-студентками из этих коммун Анфиса действительно подружилась, и они сводили её и в цирк, и в зоопарк, и в ЦПКиО (где были лебеди, и мороженое, и много прудов, и всё с музыкой), несколько раз и в кино, а потом и в планетарий, где можно увидеть на огромном потолке все звёзды и планеты, и стрелочка все их показывает.
Если отец чаще приглашал домой «физиков» — когда студентов, а иногда и молодых учёных — то Герта старалась к каждому такому визиту приглашать «лириков»: тихих и скромных девушек из своей обширной «библиотечной системы». Часто они, перезнакомившись и разговорившись, потом между собою спорили, про всё на свете. Но больше про литературу, абстрактное искусство, атомную войну, Космос, фантастику и коммунизм.
И несколько раз потом играли свадьбы.
А потом у большинства происходило погружение в быт. И у некоторых даже очень большое. Вплоть до «бытового фашизма». И Ефремов об этом предупреждал.
…
Гриша, молодой, весёлый, красивый, энергичный и спортивный парень, радиотехник, физик-электронщик и кибернетик, который был почти фанатически предан отцу, и которого отец называл «мой связной», показывал Анфисе, как надо работать радистом и стучать на ключе. Для этого надо было изучить «морзянку», и Анфиса её выучила поразительно быстро. Это такой, как бы, почти космический язык. Невидимый. И на нём говорит Мировой Эфир. Быть может, даже на Марсе так говорили.
Вот музыка — она тоже вся такого же происхождения, космического. Музыку даже без радио можно в себе слушать — если хорошенько прислушаться. И стихи тоже. Как они зазвучат в тебе — так садись и слушай.
А когда один раз Анфиса была у отца на работе (или, точнее, на одной из его работ, не очень секретной), то Гриша показывал ей ЭВМ. Такие огромные-преогромные железные шкафы, с ящиками, и лампочки везде светятся! Потому что она так думает, электричеством! Как робот. Робот — это, как бы, получается, её ребёночек такой: тоже металлический и электрический, и лампочки светятся. И думает цифрами. Как и ЭВМ. И когда ЭВМ передумает и пересчитает все цифры и все числа в мире — наступит Конец Света.
Гриша подтвердил Анфисе слова отца, что роботы и машины стремительно умнеют, в тысячи раз быстрее, чем человек, и когда-нибудь на человека просто наплюют и станут жить по-своему. И человек, со всеми своими глупостями, будет им совсем не нужен. И, возможно, придётся улететь на другую планету, чтобы не подраться с роботами насмерть. Но с кем придётся драться на других планетах — ещё никто не знает. Разведчик должен уметь драться с любыми агрессивными инопланетянами. Хотя лучше быть доброжелательным контактёром.
И Анфиса учится встрече с неведомым. И просто полезным навыкам.
…
Дядя Гена, шофёр отца, с которым они ещё воевали вместе, мастер на все руки, всё время что-нибудь мастерил Анфисе, и её саму учил мастерить разные вещи. На их ленинградской даче был гараж, и там же была и мастерская. И дядя Гена там всё время что-нибудь мастерил. Так, он сделал для своего сынка, красавчика Эрика (которого Анфиса не очень любила за его спесивое поведение), и других мальчишек, прекрасный небольшой лук и стрелы к нему.
Анфиса, когда не было мальчишек, не могла оторваться от этого лука. И дядя Гена, с разрешения отца, дозволил Арине и Алику заниматься с Анфисой стрельбой из лука. А Арина обожала это дело и была прекрасной лучницей. Потом Анфису научили и из пращи камни метать. А рогатки — это только для хулиганов.
Фрося, молодая и необыкновенно красивая жена дяди Гены, работала в женской консультации. И ещё она хорошо и красиво шила разные женские наряды, и Анфису иногда этому учила (хотя няня это делала лучше), и умела делать женщинам красивые причёски. Она любила одевать Анфису в разные красивые платья, заплетать ей косы с лентами или просто повязывать сверху какой-нибудь красивый бант. Один бант она ей придумала как бабочку, а другой как Аленький Цветочек.
А Артёму, бравому молодому офицеру-ракетчику, который тоже часто у них бывает и всё время смотрит на Фросю (прямо, как сам не свой!), она связала и подарила (Анфиса видела!) большой, тёплый и красивый свитер. Потому что Артём часто бывает по службе на Крайнем Севере, а там очень холодно. И в полярную ночь без женщин бывает большая тоска, метение снегов и завывание волков. Одного волка Артём застрелил из пистолета. Но там есть ещё.
…
В их дом, и на дачу, приходили и приезжали действительно очень интересные люди. И все они обращали внимание на Анфису. И она на них тоже.
Приходили молодые педагоги-новаторы, которые тоже называли себя «коммунарами», и ещё «фрунзенцами». И комсомольцы-вожатые с ними приходили. И пионеров иногда с собой тоже приводили, которые все обязательно носили пионерские галстуки, и иногда будёновки и солдатские пилотки со звёздами. И они тоже называли себя «коммунарами».
Приходили и девочки-«коммунарки», которые занимались с октябрятами. И с Анфисой они тоже занимались, учили всему, и воспитывали из неё коммунара. У них был тайный «Ревком» на чердаке, который всем управлял, а также «ЧК» и «Трибунал». И суровая невидимая рука, карающая несознательность.
Ещё в их дом и на дачу приходили — иногда не снимая своих прожжённых от костров брезентовок и ватников — разные геологи, археологи, географы, геофизики, топографы, гидрографы, полярники, путешественники-романтики, альпинисты и просто туристы.
Звучало священное и магическое слово — «экспедиция»! От которого у Анфисы замирало сердце, и будто какая-то сила подхватывала её — и влекла в какие-то бесконечные и завораживающие своей бесконечностью пространства.
Когда звучали слова «тайга» и «тундра» — то у Анфисы просто разрывалось сердце, как ей хотелось самой полной грудью вдыхать эти волшебные, волнующие запахи, которые исходили от этих бородатых парней в пропахших таёжными дымами ватниках и брезентовках.
Бывали среди них, конечно, и девушки-энтузиастки. И Анфиса глядела на них с завистью.
И это тоже была разведка. Хотя и не такая, какая у отца Анфисы в войну.
Анфиса — когда вырастет — тоже пойдёт на разведку в тундру. По ней если всё время идти — можно дойти до самого Северного полюса, и до Плутонии.
Сверх-Задача — стать Человеком Будущего!
Отец, при всём его внимании к Анфисе, всё-таки, чаще всего, бывал очень занят. И он с охотой поручал заниматься с Анфисой своим мозговикам-коммунарам, своей «звёздной гвардии», своим «коммунистам-космистам». Или «Ордену Меченосцев», как он говорил в шутку. А, может, и не совсем в шутку.
Но при каждой удобной возможности он самолично занимался с Анфисой её подготовкой к тем великим делам, которые она должна была совершить для всепланетарного торжества грядущего коммунистического общества.
Анфиса знала, или догадывалась, что без каких-то секретных тайн, которые знает только отец, и которые знал ещё дед, ни одна ракета и ни один спутник полететь не могут.
И Анфиса уже с самых ранних лет научилась чувствовать и хранить эти отцовские тайны. И о секретном не спрашивала. А в тайны Природы старалась вникать самостоятельно. Как и отец её учил.
…
Анфиса была у отца его единственной и любимой дочкой (подозрения, что далеко не единственной, как и многие другие подозрения, появились у неё гораздо позже). Настолько горячо любимой — что вряд ли ещё когда-либо можно было найти такого отца, который уделял бы своей дочери столько внимания, времени, сил
