может, именно потому, что ведь у неё — действительно может получиться! И появится Он!..
Она была не совсем уверена, что так должны поступать (в смысле подобных экспериментов) настоящие революционеры. Каким должен быть, конечно же, и Он. Какой должна быть, так же, и она.
Но она уже не могла остановиться...
И вдруг — ей пришла в голову спасительная идея! Это всё будет делать не она — а как бы её кукла Пандора! Ну, да — это будет как бы сказка про Пандору! И если Он явится — то она скажет, что это Его вызывала кукла Пандора. Игра такая была. И за куклу Пандору ей, в данном случае, было и не страшно, и не стыдно. Ну, разве что, совсем чуть-чуть...
…
Живого красного цветка у них в городской квартире в этот раз как-то не было, красные цветы были только на даче. Но на полу комнаты у Анфисы лежал большой ковёр с разными цветами, в том числе и красными.
И ещё у неё была очень старая цветная картинка: небольшое, высокое сводчатое окно с чёткой чёрной крестообразной рамой в толстой каменной стене, как в каком-то замке, и на окне, чётко на фоне этого чёрного креста, стоит, в небольшом горшочке, красивая Красная Роза. Из всех своих многочисленных картинок с красными цветами Анфиса решила выбрать именно её. Она поставила эту картинку на подоконник у открытого настежь окна, прислонив её к широкой капитальной стене.
Ещё у неё была красивая картинка с летящим соколом, картинка с богом Гором с головой сокола, который на голове держал Солнце, а в руке крест с ручкой, и картинка, где, очень усталый, после всех битв с космическими стихиями, но радостный и счастливый, звёздный капитан Прометей в космическом скафандре держит высоко над головой найденный им для человечества Огненный Цветок.
Анфиса поставила посреди комнаты, на ковёр, стул и поставила на него, рядком, прислонив к спинке стула, эти три картинки. Оглядела их, подумала и достала ещё одну заветную картинку.
Это была очень старая фотография, на которой был изображён индейский вождь-шаман, поднявший восстание против белых капиталистических захватчиков и угнетателей. В его руках был большой шаманский бубен, а в его головную повязку было воткнуто большое и красивое птичье перо. Анфиса звала этого мужественного индейского вождя-шамана Соколиное Перо, и ещё Оцеола — просто потому, что ей очень нравилось это индейское имя, и оно олицетворяло для неё всех вождей восставших индейцев.
Сначала Анфиса поставила Оцеолу рядом с капитаном Прометеем. Но потом подумала, что картинок должно быть ровно три, и аккуратно приставила Оцеолу к картинке с сокологоловым Гором, как бы поверх неё.
Взяла куклу Пандору — и посадила её на стул рядом с картинками Героя-Сокола. Всё будет делать, как бы, она. Как в кино про неё.
Перо взяла в правую руку. На ковре перед стулом ею был заранее выбран и намечен большой красный цветок — на который надо было бросить перо. Когда перо соединится с цветком — должно, по инструкции, произойти то, чего она желала больше всего на свете. Должен из Будущего появиться Он...
…
Теперь, по тексту сказки (которая, как известно, есть самое прямое руководство к действию), надо было произнести заклинательные слова. Их надо было произносить от всего сердца — и Анфиса положила левую руку на сердце. Произносить настоящее заклинание было очень страшно!
Но — Анфиса (сейчас она была как бы кукла Пандора, но в человеческом обличии) его, с замиранием сердца, произнесла:
«Финист Ясный Сокол — прилети ко мне!»
И — бросила перо на ковёр, на самый цветок.
И — взглянув на открытое окно — стала прислушиваться...
Тёплый ветерок уже доносил откуда-то запахи ранней осени... С Марсова поля?.. Из Михайловского сада?.. Почти как на даче, будто лес был где-то совсем рядом...
Никто не прилетал...
Анфиса подумала, что надо повторить эту операцию подряд ровно три раза.
Повторила, почти в точности, что уже сказала и сделала, во второй раз.
Ничего...
Ну, да, подумала Анфиса, ведь это всегда происходит именно на третий раз! А если не получится... Как отец говорил: надо представить, что получится — и получится! Только — как можно лучше представить!
Анфиса подняла перо как можно выше, левой рукой посильнее надавила на грудную клетку, взглянула на Оцеолу, на капитана Прометея, и — впилась глазами в летящего сокола, представляя, как он сейчас оживёт, взмахнёт крыльями, и — выпорхнет к ней прямо из картинки!..
Почти громко (громче было нельзя — чтобы не разбудить няню), она, с дрожью в срывающимся голосе, почти со слезами, воззвала:
«Финист Ясный Сокол — прилети ко мне!»
И мысленно, про себя, с отчаянной мольбою, добавила (ведь это — волшебное слово!):
«Пожалуйста!»
Но произнести его вслух не решилась — чтобы не нарушить прописанную правильность ритуала. И — даже чуть пригнувшись — с силой бросила перо в красный цветок на ковре!
Выпрямилась, прислушалась...
Всё было тихо и спокойно...
Сокол на картинке был неподвижен. Бога Гора было не видно. Вождь-шаман Оцеола был неподвижен и величественно невозмутимо спокоен. И лишь капитан Прометей, хоть и очень усталый, смотрел на неё с какой-то воодушевляющей надеждой. Но — и он, в какой-то момент, показался Анфисе лишь картинкой, и даже не очень хорошо нарисованной, а так, для детей...
Анфиса вспомнила, как, не так давно, две девочки поссорились у неё на глазах в песочнице на Марсовом поле, и одна девочка сказала другой:
«Есть девочки больные — а есть просто дуры!..»
Чуть ещё помедлив, Анфиса глубоко, и почти судорожно от пережитого нервного напряжения, вздохнула, подняла с пола перо и взяла со стула картинки, чтобы спрятать их в коробку...
…
И тут — со стороны окна вдруг раздался резкий шум птичьих крыльев!..
И — быстро и неожиданно — большой питерский голубь-сизарь, взмахнув сильными, тёмно-серыми, с просинью, крылами, приземлился у неё на подоконнике, у картинки с Красным Цветком, звонко перебирая по гладкой крашеной поверхности острыми и цепкими когтистыми лапками... Быстро глянул на оцепеневшую Анфису внимательным, маленьким, острым глазом (ох, каким внимательным!.. ох, каким острым!..) — и, так же быстро и внезапно, вспорхнув, улетел прочь...
Анфиса — почти вскрикнула при этом внезапном явлении! Но — что-то так зашлось у неё в груди, что она не смогла выдавить из себя в этот момент ни звука, лишь судорожным движением прижала к своей груди, почти у самого подбородка, перо и картинки. И после исчезновения крылатого гостя — ещё долго не могла опустить руки и придти в себя...
И пришла мысль: время, которое впереди — вернулось сюда назад — и опять вернулось туда... В Будущее... И будет её там ждать... Время возвращается: и сюда — и обратно!..
И ей показалось, что кукла Пандора как-то странно на неё смотрит. Будто они всерьёз поменялись с ней ролями — и Пандоре не хотелось из своей роли человека выходить.
И будто именно кукла Пандора — и сообщила ей сейчас эту мысль про тайну обратимого времени. Потому что как раз она сейчас эту тайну и пережила. И только что возвратилась из Будущего...
…
За её спиной, тихо и осторожно, чуть скрипнула дверь...
Анфиса оглянулась...
В дверях показалось встревоженное лицо няни. Чуть помедлив в некоторой нерешительности, и с заметным трудом переставляя больные ноги, она зашла в комнату...
Добрая старушка спросила её:
«Феничка, у тебя ничего не случилось? Что-то мне почудилось, что у тебя что-то случилось!»
Анфиса только смогла ответить ей тихо:
«Я играю...»
Няня подошла к ней ближе, оглядела озабочено, погладила своими тёплыми, мягкими, добрыми, морщинистыми руками её волосы, голову, и спросила:
«Ты не болеешь? Какая-то ты бледненькая!..»
Анфиса хотела было ответить, что её просто немного напугал голубь, просто голубь, обычный голубь. Она обычно ничего не скрывала от няни, та всегда могла её понять. Но сейчас она понимала, что рассказывать про это, про то, что произошло, никому нельзя...
Она сказала:
«Няня, давай послушаем у тебя пластинку про голубку!»
Эту кубинскую песню, в исполнении Клавдии Шульженко, няня очень любила. И Анфиса тоже. В комнатке няни был старый патефон, который Анфиса очень любила сама заводить, и много разных старых пластинок, даже ещё довоенных...
Няня улыбнулась ей и охотно согласилась:
«Пойдём, пойдём, пташка ты моя! Пойдём, послушаем!.. А потом, если захочешь, мы с тобой солнышков испечём!..»
«Солнышками» Анфиса называла маленькие круглые оладышки, которые они пекли с няней...
Герта сказала, что большой круглый блин — это, на самом деле, Солнце. А маленькие оладышки — это тоже солнышки. И Арина сказала, что индейцы делали из кукурузы круглые лепёшки, и это тоже было Солнце. И они строили храмы Солнца как пирамиды. И у них там было тайное шаманское Солнечное Братство. Где-то, в большой конспиративности, и сейчас есть, чтобы поднять восстание за социализм.
А отец всё время говорит, что мы все состоим из Солнца, и что все люди — солнечные дети и солнечные братья и сёстры. И когда все люди это поймут — наступит Коммунизм...
Анфиса быстро убрала в коробку перо и картинки, и они пошли в нянину светёлку, слушать «Голубку»...
Песню «Орлёнок» они тоже очень любили, и тоже иногда вместе её пели.
И ещё няня ей пела: «Один сокол — Ленин, другой сокол — Сталин». Это про будущую революцию.
И ещё: «Где ты, сокол мой, летаешь...»
Петь у них в доме вообще любили...
…
Засыпая в этот вечер, Анфиса подумала:
«Он прилетел откуда-то со стороны Марсова поля... Да, Марсова поля... Там теперь Вечный Огонь... Голубь — это потому что в городе. А если на даче — то, наверное, был бы Сокол. Или Орёл...
А если в лесу — то даже и человек...
В лесу можно никого не бояться... На будущее лето — обязательно пойду подальше в лес! Как можно дальше!..
Он должен скрываться где-то в северном направлении... Там ещё у нас такие дикие леса!..»
Глава 7: СОЛНЕЧНОЕ БРАТСТВО
«Не стоило бы жить, если бы человечество не озарялось звездой социализма, звездой будущего. Ибо «я» не может жить, если оно не включает в себя всего остального мира и людей. Таково это «я»…».
(Ф. Э. Дзержинский «Дневник заключённого», 10 мая 1908)
Солнечные «жертвинки»
Анфиса про своё детство помнила не всё. Но она хорошо помнила, как няня пыталась приучить её есть мясной суп. Анфиса никакие супы не любила. Ну, разве что, рыбные. Или постный борщ. А мясные супы, ну, совершенно не любила.
Свинину у них в доме вообще не ели, даже когда родня иногда привозила с Украины ветчину или сало. Когда, в определённых творческих кругах, началось повальное увлечение йогой и разными сопутствующими вещами, вроде вегетарианства, то мясо есть почти вообще перестали. Няня это не очень одобряла, и уговаривала домашних поесть «хотя бы курочку», но без особого успеха.
Анфиса помнила, как один раз отец и Герта говорили на кухне что-то насчёт мясного супа, и Герта сказала, что в супе — «жертвенное животное». И это космогония. Анфису это удивило, и она это запомнила. Просто сидеть за тарелкой с супом, который совершенно не хочется есть, было слишком скучно. Но думать, сидя перед этой тарелкой, что в ней какое-то «жертвенное животное», это было уже интересно.
Анфиса уже давно придумала себе из сидения за супом достаточно увлекательную игру. На поверхности мясного супа
