молоденькими шлюшками. Покувыркались, рассчитались и разбежались — никто, никому, ничего не должен. Эпоха развитого социализма: «От каждого по способностям, каждому по труду». Идиотизм. Но несколько десятков лет этот фокус имел место проходить, как аксиома. Редкий случай массового помешательства. Хорошо, когда имеешь возможность сравнивать прошлое с будущим, временно проживая в настоящем. Многие бы люди отдали всё свое нажитое не посильным трудом богатство за такую возможность. Богатство можно снова нажить — молодость нет. Так, что мне надо на всю катушку использовать подаренную свыше уникальную возможность. Какова будет цена за подаренную временно молодость? Ну, это уже другой вопрос. Сейчас мне было довольно комфортно — молодое тело не болело, денег вагон и маленькая тележка… Можно было бы и в политику пойти, но меня власть и связанные с ней хлопоты не интересовали, а вот пожить в своё удовольствие — это с радостью.
А то, что получается — человек всю жизнь старается, наживает капитал, лезет по трупам к власти, а достигнув определенных высот, понимает, что в принципе, жизнь-то прожита зря. Семьи и друзей нет… Как и самого здоровья, которое нужно для того, чтобы сожрать тонны продуктов, выпить декалитры лучших марочных спиртных напитков и перетрахать толпы проституток… Увы, для всего этого уже нет здоровья, а есть молодая жена, которая гуляет на сторону от старого импотента (мечтая стать вдовой) и врач-диетолог с его осточертевшими диетами… И даже власть уже не греет душу…
Наоборот, вселяет ужас от грядущего возмездия. Уж больно за нее много было крови пролито и поломано судеб. И хорошо если соратники дадут мирно умереть в постели, а то отравят, как крысу или расстреляют в каком-нибудь вонючем подвале.
Ужас. Межгалактический закон развития общественных отношений. Чтобы было понятнее: Такова серьмяжная правда, она же посконная и если хотите холстинная, конопляная и домотканая. Sic itur ad astra (Так идут к звёздам).
Неожиданно дверь в номер распахнулась и в проеме показалась шаловливая женская ножка. За ней и все молодое полуобнаженное тело. Оно хихикнуло и проворковало:
— А вот и я. Заждался, дорогуша?
— Ну, здравствуй, тело молодое, — поздоровался я с ним. — Проходи. Налей себе пивка и снимай репетузы, будем знакомиться.
— Что даже не поинтересуешься, как меня зовут?
— Зачем?
— Хотя бы для соблюдения рамок приличия и налаживания отношений…Меня зовут Рита, а тебя?
— Мне похер, как тебя, мочалка, зовут главное тебе знать, что меня зовут — плачу за твою продажную любовь долларами… Ты, сколько получаешь стипендии, гривен двадцать? А сколько берешь за час?
— Пятьдесят гривен…
— Около двадцатки зелень. Недурственно. Так и хочется спросить, как у тебя насчет совести?
— Я ее в детском садике на жвачку обменяла…
— Это я уже понял. У меня к тебе, мочалка, есть предложение — я тебе за вечер заплачу двести баксов, при условии, что ты свой рот будешь открывать, только для минета. Соглашайся или выметайся, — поставил я путану перед выбором.
— Я согласна. Когда приступать к продажной любви?
— Да прямо сейчас и приступай. Чего тянуть-то?
— Так ты же сидишь за столом, может, пересядешь на диван? — удивилась путана.
— Еще чего? — возмутился я, — Продезинфицируй свой вафлеприемник, бахни сотку водки и ныряй, соска, под стол —
займись там делом. И не вздумай отлынивать. Оштрафую.
Путана послушно выпила рюмку водки и молча, полезла под стол. Не знаю, что на неё подействовала; водка или угроза штрафа, но старалась она не за страх, а за совесть. Делала она горловой минет, и сосала так, что у меня волосы дыбом поднимались. Не знаю, чему ее учат в институте, и какой она будет в будущем врач, но сейчас она уже обладала довольно приличными профессиональными навыками. Жалко, что они после замужества пропадут втуне. Сделав дважды свое дело, она вылезла из-под стола и, закурив сигарету, подсела к столу.
— Чего молчишь, шалава? — задал я ей вопрос.
— Соблюдаю договоренность — открывать рот только для минета, — равнодушно ответила путана, пуская дым в потолок.
— Хамишь?
— Шучу. Что ты хочешь услышать? Могу почитать стихи… Могу спеть…
— Ну, спой. Из народного фольклора, знаешь что-нибудь?
Она забычковала сигарета и, прочистив горло, затянула:
«Ой, при лужку, при лужке,
При широком поле,
При знакомом табуне
Конь гулял на воле.
При знакомом табуне
Конь гулял на воле.
Эй, ты, гуляй, гуляй, мой конь,
Пока не споймаю,
Как споймаю, зануздаю
Шёлковой уздою.
Вот споймал парень коня,
Зануздал уздою,
Вдарил шпоры под бока,
Конь летел стрелою…»
Чем в той песне кончилось дело у парня с конем, я так и не узнал. Мелодичный голос путаны меня убаюкал и, незаметно для себя, я провалился в глубокий сон. Спал я без сновидений и недолго, разбудил меня Серега Выговский.
— Здоров же ты спать, братишка. Так можно проспать и все царствие небесное, — растолкав меня, сказал он шутя.
— Долго я спал? — зевая, спросил я.
— Часа четыре. Уже полночь. Кабак закрыт. Теперь можно и погулять. Телку отпустить или пусть еще побудет?
— Полночь говоришь, — задумался я. — А мне сюда никто не звонил?
— Телефон звонил несколько раз, но ты спал, а я трубку не снимала, — ответила, на мой вопрос путана.
— Молодец, что не снимала, заработала премию, — отдавая ей деньги, похвалил я ее. — Можешь быть свободной.
— А можно я побуду с вами до утра? — неожиданно спросила она.
— Это еще зачем? — удивился я.
— Влюбилась… Шучу. Метро закрыто, а с такси у нас сейчас напряженка… Если шо я с вас и денег не возьму…
— Ну разве если шо… Тогда оставайся. Только не шуми и не напивайся.
— Вы меня и не заметите. Я уже сплю…
— Ну, что, Леха, давай выпьем за встречу, — предложил Серега. — Это сколько же мы времени не виделись?
— Это в какой же жизни — в будущей или в прошлой? — пошутил я.
— Ты о чем?
— Да так, о своём, — отмахнулся я. — Давай выпьем за тех, кто в море…
— Море… Сейчас все это вспоминается, как дурной сон.
— Сон? Хорош бы у нас был вечный сон, если бы ты с Кривовым не снял ту мину в Тартусе. Спасибо вам.
— Не за что… одна она там, что ли была? Так что живем, Леха и радуемся жизни, — философски заметил Серега. — Давай выпьем за жизнь.
— Давай. За жизнь нужно обязательно выпить.
Мы выпили. Закурили. Помолчали, каждый о своем и, нарушая молчание, Серега спросил:
— Ты, как в Киеве оказался, в гостях или думаешь здесь поселиться? Если что могу помочь с квартирой или с машиной.
— Еще не знаю. Но думаю, что с месячишко точно здесь поживу. А с машиной — это было бы неплохо. Дорогие они у вас?
— Если не иномарку и не первой свежести, то не дорогие. Таврия в пределах штуки зелени, ну и Жигули примерно так же стоят.
— По генеральной доверенности можно сделать?
— Любой каприз за ваши деньги. Есть у меня хороший друг, Костян Кривов, он тебе с этим делом и поможет.
— Кривов… Кривов, — стал вспоминать я, — не тот ли это Кривов, с кем мы служили?
— Он самый. Тогда он страховал меня под водой, а сейчас страхует по жизни, — подтвердил Серега.
— Чудны дела твои Господи. Раньше мы защищали завоевания социализма, а сейчас возрождаем капитализм…
— Аха, хи, хи, хи, хааа… Но с человеческим лицом, — захлёбываясь от смеха встряла в разговор проснувшаяся путана.
— Ты уже проснулась, стахановка? Тогда ныряй под стол, там для тебя есть работа, — недовольно сказал я ей.
— Щаз, только возьму разгон от Дюка. Уже сплю, — ответила она, умащиваясь удобнее в кресле.
— Пора и мне спать, Светает. А работы у меня за гланды. Ты ложись, Леха, здесь на диванчике, а я перекемарю в кабинете у администратора. Путану я заберу с собой. Ты ведь не против?
— Нет, конечно. Только разбуди меня в обед. И возьми, сколько надо денег, — попросил я его, передавая портмоне.
— Не беспокойся, разбужу. Спи. Маргарита на выход, — скомандовал он путане.
Взял несколько купюр он вернул мне портмоне. Забрав с собой заспанную путану, Серега вышел из кабинета. А я, выпив еще водочки, сходил, отлил в гальюн, покурил и, разложив диван, в средине которого оказалась подушка и одеяло, завалился спать.
Думал я, что с устатку буду спать без сновидений, но как бы ни так. Приснился мне странный сон, в котором я, будто бы приехал в оккупированный россиянами Севастополь и, сидя в ресторане, почему-то пил водку с понаехавшими казаками, среди которых был мой кум, который мне хвастался, как он козырно зажил после того, как Крым стал их.
—Так ты, вроде, и так имея два пансионата не слабо жил при Украине, — резонно заметил я.
— Ты, кум, не понимаешь ни хрена… Кем я был при хохлах? Примак при жене собственнице пансионатов? А сейчас я сотник. Командую сотней и делаю почти все, что хочу… Никто мне не указ… Смотри… Эй, лабухи, давай гимн, — крикнул он музыкантам и те тут же стали играть «Боже царя храни».
Боже, Царя храни
Сильный, державный,
Царствуй на славу нам,
Царствуй на страх врагам,
Царь православный.
Боже, Царя храни!
От неожиданности я выронил вилку, но как потомок княжеского рода, и монархист — поднялся, и стал им подпевать. Многие в зале последовали моему примеру. И вдруг, раздался какой-то крик. Я повернулся и увидел, как какой-то брюхатый пожилой мужчина, отбиваясь стулом от двух джигитов, сильно грассируя, кричит:
— Пьекятите немедленно эту пьяную вакханалию. Я пьётестую, у нас демокятическое госудайство… Я буду жаловаться самому адмиялу…
Кому он будет жаловаться, он не успел сказать, потому, как один из джигитов, вырвав у него стул, огрел его же им по голове. Брюхатый, крикливый мужичонка, скорчив удивленное выражение на лице, тут же упал на пол. Его подхватили под мышки и вытащили из ресторана.
— Вот гнида опять песню испортил, — выругался мой кум
— Что знакомый? – поинтересовался я.
— Да какой там знакомый… Бывший флотский офицер. Шаровик питерский… Христопродавец… Ездит к нам каждый год сюда со своими внучками и все нам рассказывает, что за то, что они нас освободили от хохлов и бандеровцев мы ему должны по гроб жизни… Ну, а ты же меня, кум, знаешь — я кому должен, то всем прощаю.
— И что с ним теперь будет? — поинтересовался я.
— Да ничего не будет. Ебальник набьют, обоссут и выкинут на хрен из города. Так он же падла опять сюда приволочется… Когда-нибудь отобьют ему башку, а внучек продадут в какой-нибудь в турецкий гарем или публичный дом…
— Что до сих пор здесь баб воруют?
— А когда их тут не воровали? Да ладно тебе, не бери дурного в голову… Наливай за тех кто в море…
Вдруг сон резко оборвался и уже я со своим другом Ефремом приехал на машине в село Радионовку. Оказалось, что в том доме, где когда-то жили мои дедушка с бабушкой, квартиранты устроили нарко притон. И, как раз в тот день, они выясняли отношения с залетным фраером, который оказался сыном прокурора. Тот как-то умудрился их обжать на дозу. Все скурил сам. А там такие фокусы безнаказанно не проходят. Его избили и, вытащив за ворота, еще и обоссали, после чего отправили восвояси. С волками жить, по-волчьи выть.
Интереса сидеть в прокуренном доме не было никакого, и мы поехали в Алтагирь на пляж. Молочный лиман Азовского моря, в районе Алтагиря, был мелкий, но там решили проблему, углубили дно. Купаться можно было, не заходя далеко в море, почти у самого берега. Мы
