впервой, — ответил Ефрем и вывел наших пленников из дома.
В то, что Ефрем все сделает в лучшем виде, я нисколько не сомневался. У этого двадцатипятилетнего парня была непростая биография и богатый боевой опыт, полученный в горах Афганистана. По его словам он окончил военное училище, служил на границе в какой-то дыре и потихоньку спивался. Когда стали набирать добровольцев в Афганистан он одним из первых подал рапорт и оказался в самой гуще событий. Он штурмовал дворец Амина и расстреливал таких же, как он сам переодетых в афганскую форму советских офицеров, охранников Амина. Чтобы трупы не опознали, им отрезали головы и выбросили в реку. На войне, как на войне. Потом в одном из боев, его контуженного захватили в плен моджахеды. Держали их в лагере Бадабер. Он один из немногих кто сумел выжить после того восстания. Добрался до расположения войск советского ограниченного континента и после беседы с особистом-дознавателем, оказался на принудительном лечении в дурдоме.
Руководителям страны Советов не нужны были свидетели их преступлений. Подержав два года на дурочке — с инвалидностью и статьей шизика в военике, его выпустили на свободу. Можешь идти работать шизик, хоть грузчиком, хоть разнорабочим. Перспективка. Он начал бомжевать и спиваться, тут я его и взял к себе в бригаду и не пожалел. Он не боялся испачкаться. От простого бойца он быстро поднялся до моего личного телохранителя и заместителя.
Пока их не было я, очень тщательно, осмотрел дом адмиральши. Уютное гнездышко. Рядом с морем. Очень удобно. Возможно, стоит здесь сделать элитный публичный дом. Но сначала надо разобраться с ее мужем – это если он у нее имеется в наличии. Походу — это замануха самого Килькина. Мои рассуждения прервал условный звонок, со второго этажа я выглянул в окно. Светало. «Ах, как быстро ночь прошла», возле ворот стояла наша машина. Спустился, открыл ворота. Каменный век, никакой автоматики.
Машина въехала во двор и из нее вытащили, как мне показалось, пьяных в гавно Грэмлина и адмиральшу.
— Что это с ними? — спросил я у Ефрема.
— Шок. Они, оказывается, никогда не видели крови и сами никого не убивали. Думаю, что скоро отойдут.
— Оттащите их в баню, и окатите с пожарного шланга. Некогда нам с ними вожжаться. Я тебя жду в комнате, расскажешь, что и как.
— Хорошо, шеф, сейчас подойду, — ответил Ефрем и крикнув пацанам, — А ну, братва, потащили их в баню в чувство приводить, — пинками погнал Грэмлина в отдельно стоящую от дома баню.
Зайдя в комнату, я подошел к столу налил себе немного конька в фужер, выпил, закусил и сев в кресло закурил. Ну, вот и еще трое молодых парней, погнавшись за призрачной птицей Удачей, завершили свой жизненный путь, так и не успев разбогатеть. Сожалел ли я о то, что приказал их убрать со своего пути? Нет. Они пришли за моей жизнью, а она мне пока еще нужна самому, и дарить я ее никому не собираюсь.
Пройдя в детстве через городские джунгли, боевые службы я давно уже не был пай мальчиком. Так, что меня при виде крови в дрожь не бросало. Как сказал в свое время усатый батько: «Смерть человека — трагедия, смерть миллионов — статистика». Недоучившемуся семинаристу, сделавшему карьеру в партии большевиков на кровавых эксах, положившему на алтарь новой веры миллионы человеческих жизней, можно было верить. Тем более, что сейчас, в принципе, я делал то же самое — обретал новую веру, которую мне навязывали против моей воли. А вера без адептов и жертвоприношений существовать не может. Таков закон мироустройства. «Кто не с нами, тот против нас». Не я придумал это правило, но я по нему живу.
— Разрешите войти, шеф? — показавшись в дверях, спросил Ефрем.
— Входи. Налей себе коньяка и рассказывай.
— Рассказывать-то в принципе и нечего. Вытащили мы их на берег моря. Дали Грэмлину нож он их поштрыкал, поштрыкал, да и впал в аут, а за ним и баба. Пришлось нам самим все доделывать. А потом привязали к трупам по булыге и скинули их со скалы в море. А того козла со злости, шеф, мы опустили. Не сдержались.
— Орлы, ваши мать, — сплюнул я. — Вы все на камеру записали и пофотали?
— Конечно. Я камеру положил в Ваш кейс. И ножичек, завернутый в целлофановый пакет, с отпечатками Грэмлина там же лежит. Не лучше ли нам и его к крабам было отправить?
— Не лучше. Возможно, что он нам в будущем еще пригодится…
— И зачем нам в будущем может понадобиться опущенный? — задумался Ефрем
— В будущем — это не порок, а скорее пропуск в когорту звезд шоу-бизнеса. Так что он тебе будет еще благодарен за то, что вы его опетушили.
— Ебу я горько в спину такое будущее, — выматерился Ефрем.
— Не матерись. Лучше пойди, посмотри, как там наши голубки себя чувствуют.
— Слушаюсь, — сказал он и вышел из дома.
Не успел я докурить свою сигарету, как толкая впереди себя двух мокрых пленников, вернулся обратно Ефрем. На Грэмлина жалко было смотреть, от него практически ничего не осталось. Так же выглядела и адмиральша. Но они были живы, а это для них было главное.
— Сегодня ночью, я выступаю в роли деда Мороза и дарю подарки. Вам достались самые ценные — ваши жизни. Поэтому я хочу услышать правду. За вранье — смерть. Кто начнет первый? Давай ты, Грэмлин. Имеешь, что рассказать? Кто тою бригаду навел на эту хату и на меня? Килькин?
— Он, сука. Сказал, что на хате будет один пьяный лошара, у которого надо забрать какие-то матрицы, а потом замочить вместе с бабой.
— Чем он обещал рассчитаться с вами?
— Этой хатой. Обещал утром приехать с нотариусом и переоформить на меня эту хату.
— Тварь!! Ты врешь!! — взвыла адмиральша.
— Закрой вафлятник, соска, смысл не врать? — прошипел Грэмлин. — Он меня падла подставил, мои пацаны крабов кормят, а он сука жирует. Убью гниду!
— Обязательно. Куда ж ты денешься…— Натаха, кем тебе доводится Килькин? Муж?
— Нет. Мой брат.
— Вот так родственничек, сестру сделал проституткой.
— Он мне двоюродный брат, — внесла поправку адмиральша.
— Тогда, конечно, можно, — легко согласился я с ней. — Наверное, и пользовался тобой по-родственному?
— Было несколько раз, — призналась адмиральша, — но в презервативе.
— Это что изменой и кровосмешением не считается? Не знал. Слушай, Натаха, а кем служит твой муж? И где он сейчас — поинтересовался я.
— Каким-то начальником по снабжению. Я точно не знаю. А сейчас он в госпитале, уже, как неделю на дурке от белой горячки лечится.
— Не Макаров, случайно, у него фамилия?
— Случайно, Макаров, — подтвердила адмиральша.
— Тяжелая у парняги служба. Флот разворовывают, а тут еще жена шлюха, с родственниками подонками… Поневоле запьёшь. Надо будет его проведать. — посочувствовал я незнакомому мне офицеру.
— Бесполезно, он под аминазиновой блокадой. Овощ.
— Тем более подпишет все документы без проблем. Пора тебе девочка проехаться на работу в Турцию Ты там будешь пользоваться повышенным спросом. И имя менять не надо. Может, станешь новой Роксоланой…
— Пощадите! — бхнулась мне в ноги адмиральша. — Все вам отдам, служить буду верой и правдой. Только не отправляйте в гарем. Пощадите!!
— Какой гарем, дура, — оттолкнул я ее ногой, — в публичный дом. Но можешь и остаться здесь.. Отдам под твоё управление массажный салон (подпольный публичный дом). Как думаешь, справишься?
— Дело мне знакомое, справлюсь.
— Вот и договорились. Контактировать будешь с Ефремом. Он будет пасти и тебя и твоих телок.
— Справишься Ефрем?
— Сам нет, а с пацанами легко. Но для начала устроим шлюхам «субботник», — усмехнулся Ефрем
— Считай, что договорились. Занимайтесь. Но сначала съездим, проведаем в госпиталь болящего. Да и с Килькиным надо разобраться, — сказал я, и посмотрел на Грэмлина. — Ты еще здесь, утырок? Тебе сроку два дня. И чтобы я ничего не слышал больше о Килькине. Время пошло. Не вздумай крутить динамо и продавать меня. Компромат на тебе сразу пойдет и ментам, и братве… Так, что лучше сразу шкертуйся. А так может еще нам и послужишь. Пошел вон.
— Я его кончу гада. Не волнуйтесь.
— Никто и не волнуется. Ефрем проводи Грэмлина. А я с Натахой закончу разговор. На чем мы там с тобой, шалава, остановились? — после того, как за ними закрылась дверь, расстегивая пряжку ремня, спросил я.
— На том, что я твоя раба, господин… Накажи меня…
— Как скажешь, — сняв ремень, я стал хлопать ее по розовой заднице.
Не ожидая от меня таких ласк она завизжала и стала дурачась бегать по комнате.
Неожиданно, прерывая наше веселье, послышались телефонные звонки.
— Кого это еще черти по утрам носят!? — возмутился я.
— Это Килькин. Он обещал утром позвонить. Узнать, как все прошло… Прости меня я забыла!! — увидев, как багровеет моё лицо взвыла она.
— Возьми трубку, Натаха, скажешь ему, что все нормально. А если он спросит где Грэмлин, ответишь ему, что он куда-то со мной уехал, за какими-то матрицами, но обещал часам к девяти вернуться. И веди себя непринужденно, я буду стоять рядом и все слышать, — отложив ремень в сторону, выдал я ей указания.
Она накинула на себя халатик и принесла стоящий в коридоре телефон. Потом присев на край стола, прочистила голос и, сняв трубку нежно в нее, пропела.
— Хелоу. Привет, милый. Как у меня дела? Нормально. А у тебя? Тоже? Приезжай я за тобой сильно соскучилась.
Я стоял рядом, и мне хорошо было слышно, что говорил Килькин. Он недолго упирался, а услышав, что Грэмлин часам к девяти подъедет к ней со мной и матрицами, пообещал после подъема флага приехать.
— Жду тебя, любимый, хочу упасть в твои объятия, — сказала адмиральша и повесила трубку.
— Ну, ты и сука, — не удержался, сказал я заправляя ремень в джинсы.
Заниматься с этой лживой тварью любовью у меня пропало все настроение. Да и к приезду Килькина надо было подготовиться. Ефрем все понял с полуслова. Сонную дрему с него, как рукой сняло. Он вызвал еще несколько своих бойцов, которые в машинах контролировали весь район, и усилил посты. Килькин — матерый волчище, от него всего можно было ожидать. В будущем я его не встречал, значит, с ним покончили в прошлом. Правда, крутился там, в будущем, в интернете, какой-то самоназваный «командир» Ильин, с купленными медальками, который себя подавал дознавателем, но то уже совсем другая история. Таких «трижды героев мира» там расплодилось, как тли.
Килькин не заставил себя долго ждать. Матерый-то, он матерый, но клюнул на медовую приманку, как последний лох. Вовремя подъехал на такси, держа в руках цветы и торт, вышел из машины и, открыв своим ключом калитку, вошел во двор. Тут его и мои бойцы и приняли. Намяли бока, заковали в наручники, вставил кляп в рот и в таком виде, в соплях и крови, приволокли опричника в дом. Увидев такое мадам адмиральша, лишилась чувств. Артистическая, тонкая натура. Ей бы на сцене публику своей игрой радовать и очаровывать, а она в криминал полезла. Ее отнесли и закрыли в подвале. После чего, вынув кляп, я приступил к беседе с Килькиным.
— Доброе утро, каплей, хотя для одного из нас, как мне кажется, оно не совсем доброе. А ты оказывается сладкоежка… Торты по утрам полюбляешь кушать с клубничкой и сливками. А это не хорошо…для твоих зубов… Что-то они у тебя поредели… Или мне кажется? Но то ли еще будет, когда адмирал все узнает о тебе. Я так понимаю о твоих шашнях с его женой, он не догадывается. Как и
