Хотя, вероятнее, именно я – копия. Но я живая копия и не хочу умирать. И, наконец, есть внешняя причина моего путешествия в Россию. Она имеет свое имя – «Вера Оболенская». И что мне делать? Во всем признаться княжне? Но она если даже поверит, что маловероятно, тем более погубит меня. Следовательно, надо правдоподобно соврать. Разумеется, никто на охоте не будет жалеть меня. Вот только княжна пожалеет, если ее хорошенько расшевелить, чтобы у нее проявился еще больший интерес к моей особе. Но что соврать, я не мог придумать. Пока мне на ум не пришла одна шальная мысль.
- Знаешь, Натали, я готов признаться. У меня на родине сложились такие обстоятельства, что я уже не мог там находиться. Я вынужден был отправиться в Новый Свет. Но потом втайне от всех передумал и отправился в Копенгаген. А оттуда на шведском бриге в Нарву.
- Говорили, что в Копенгагене ты спас дочь окольничего Пушкина.
- Да, и такое было тоже.
- Ты, Франсуа, скажу я тебе, завидный кавалер-спаситель, за которым ухаживала сама шведская королевна
- Не иронизируй. Натали.
- Выходит, ты действительно оказался здесь с частным визитом?
- Разумеется. А как же иначе? Будь я шпион, то мне было бы легче действовать под личиной посланника или его секретаря.
- Но такое объяснение не удовлетворит Морозова.
- Было бы глупо мне рассчитывать на милосердие и понимание такого прохвоста, как ваш Морозов.
- Логично.
- Я рассказал эту правду тебе. Ты то веришь мне?
- Сложно сказать. Ты многого не договариваешь, как подсказывает мне сердце.
- Ты хочешь, чтобы я еще прибавил к сказанному то, что будет выглядеть как сказка?
- Да, но говори скорее. Уже светает.
- Со мной недавно на пути из Египта во Францию произошло невероятное событие, похожее на то, что случилось с тобой. Это может прозвучать неправдоподобно, но я оказался собственным двойником. Так вот мой двойник отправился в Новый Свет. А я сюда, чтобы не дай Бог случайно не пересечься с ним.
- Франсуа, знаешь, ты не бабушка, а я не твоя внучка, чтобы верить в такую сказку.
- Натали, а ты подумай. Неужели в нашей жизни есть только то, что можно объяснить?
- Я подумаю. О моем решении ты узнаешь на охоте. Особо не переживай: тебя не будут травить собаками. Достаточно будет одних охотников. А пока только скажу: тебя выведут на поляну с раскидистым дубом. Держи от него путь прямо на север. Когда наткнешься на три березки, то рядом с ними за большим валуном есть неприметный лаз в траве. Найдешь его – спасешься.
Это было ее последние слова, которые она предусмотрительно сказала уже у самых дверей сарая. Дверь закрылась за ней, лязгнула скоба амбарного замка, и я остался один в сарае наедине со своими невеселыми мыслями накануне охоты на себя как на дикого зверя.
Утро меня встретило птичьим щебетаньем и звуками на скотном дворе. Вскоре пожаловали и сами охотники во главе с боярином Морозовым в веселом настроении. Кое-кто из них был уже в подвыпившем состоянии. Это было на руку мне. Охотники были вооружены кто пищалью, а кто и луком со стрелами. Мне предоставили на выбор нож или дубину. Я выбрал нож. Выбор понятен: ножом можно вырезать не только дубину, но и еще много чего полезного. Правда, времени на это было не так много.
Стражники, пожаловавшие в усадьбу княжны, вместе с деревенскими молодцами вывели меня на лесную поляну с дубом подальше от деревни и предупредили, что охотничий гон начнется с минуты на минуту. Я побежал в обратную сторону от деревни на запад, чтобы потом, когда, скроюсь из вида, повернуть на север. В том направлении я должен был вовремя добежать до секретного лаза, о котором предупредила княжна. У меня не было другого выхода. Охотники на лошадях вскоре должны были наверняка догнать меня, где бы я ни находился. Значит, у меня в запасе лишь несколько минут.
Я был сильно взволнован. К тому же ночь любви меня расслабила. Нужно было унять волнение и боль от вчерашних побоев и спокойно отправиться на север, чтобы не промахнуться мимо указанных княжной примет. Не надеясь на то, что по моему следу не пустят собак, я снял с себя одежду, завязал ее в узел и измазал себя пахучими травами, чтобы сбить собак со следа. Вскоре я нашел указанные княжной березки и валун. Ощупав траву у валуна, я нашел лаз и пролез в него. В это самое время я услышал за своей спиной отдаленный лай собак. Я уже собрался вылезти из лаза и побежать, куда глаза глядят, кляня неверную княжну. Однако лай стих. К счастью, мои опасения оказались напрасными. Княжна сдержала слово.
Только поздним вечером я услышал подле себя небольшой шум и голос княжны.
- Франсуа, вы где, в лазу?
- Да, Натали.
- Выходите, я вас жду.
Когда я вышел наружу, то увидел рядом с княжной, сидящей в седле на вороном скакуне, угрюмого старика. Старик после указания княжны поклонился мне.
- Это мой верный человек – дед Никодим. Теперь он будет заботиться о вас. Франсуа, вам необходимо на время скрыться на дальнем скиту. Через месяц-другой о вас позабудут, и я навещу вас. Теперь прощайте. До скорого.
- Спасибо за все, Натали.
- «Спасибо» не отделаетесь.
- Натали, вы не могли бы распорядиться и привезти на эту… как ее…
- Бумаги и чернила?
- Да.
- У Никодима ваши записки и то, что вы просили. Я помню, что вы писатель.
- Вы читали мои записки, Натали?
- У меня не было на это времени. После, - сказала княжна, четко разделяя слова.
На этом мы расстались. Я как сейчас помню ее восхитительный профиль, изящно сидящей на скакуне вполоборота ко мне.
3 сентября 1650 г. Последний месяц я еще лучше стал говорить по-русски. Тому виной мои беседы с Никодимом, который знает толк в народной речи. Дед Никодим оказался вполне добродушным и даже веселым человеком, лишний раз подтвердив пословицу о том, что негоже доверять первому впечатлению. Если многие русские такие благородные люди, как Никодим, то я неправ в том, что прежде называл их варварами и дикарями. У них, может быть, своеобразная, но весьма интересная традиция.
Последние дни дед Никодим стал сдавать, а потом совсем затих. Вчера он умер. Умер от старости. Здесь в скиту я и похоронил его. Как здесь говорят: «Пусть земля будет ему пухом». В общих чертах, он поведал мне о том, как добраться до Москвы. За время пребывания в лесной глуши я отпустил окладистую бороду и в крестьянской одежде вполне могу сойти за туземца. Полагаясь на свое чутье, я пустился в путешествие обратно в Москву. Я решил представиться при случае вольным крестьянином княжны Матвеем Коршуновым. Дед Никодим носил это родовое имя.
Я больше не мог ждать княжну в скиту. Мне следовало встретиться с Верой Оболенской и предупредить ее, что авенлойцев в ближайшем будущем ожидает трагический исход.
Задумавшись над тем, свидетелем чего я был в будущем, я заметил, что мое пребывание в нем имело в переживании некоторую особенность. Я переставал чувствовать, а порой и узнавать в качестве собственного места то, что уже не было связано с моим временем и теми людьми, которые будили мои воспоминания и вставали как живые перед моими глазами. Вещи былого утратили для меня свой аромат присутствия и стали пустыми, потерявшими если не свое предметное значение, то по крайней мере свой символический смысл.
Но нужно было думать о настоящем, чтобы не попасть впросак и не обнаружить себя. Я был одет в грубую крестьянскую одежду. Бывалый зипун был подпоясан кушаком, за которым сидел топор, ноги обуты в ветхие лапти, на голову нахлобучена зашитая шапка. Я избегал людных мест и обходил стороной окружавшие стольный град деревни. Но и на безлюдных местах было опасно: я мог напороться не только на дикого зверя, но и на лихих разбойников, что вскоре случилось.
Хотя я чутко сплю и заранее готовлю путь к отступлению на ночлеге, разбойники застигли меня врасплох. Виной тому послужила моя привычка размышлять на сон грядущий. Я размышлял до начала следующего дня. На рассвете я заснул и не почувствовал приближения неприятеля, очнувшись только когда он оказался слишком рядом.
Меня тщательно ощупали, но ничего кроме дневника и чернил не нашли. Мое счастье, что лихие люди были безграмотны и не могли разобрать, что записи составлены на иностранном языке. Могло так статься, что если бы они признали во мне иностранца, то сдали бы властям в надежде поживиться за мой счет. Они даже предложили мне присоединиться к ним, ибо грамотный человек может на всякий случай пригодиться им. Я поблагодарил их за вежливое предложение (это со стороны то разбойников), но отказался, ибо слышал, что в Москве можно устроиться в качестве писаря в одном из приказов. Меня уверили, что мне соврали, потому что в столице полным-полно ученого люда, которому не хватает работы.
И все же я на всякий случай договорился с ними, что если в Москве не найду работы, то вернусь в эти места и примкну к их отряду. Меня предупредили, что они не против моего решения, но если я приведу сюда стрельцов, то мне же будет хуже.
Прошло еще несколько дней, пока я не подошел к Китайгородской крепостной стене и остановился в нерешительности. Вечерело. Мне нужно было, во что бы то ни стало, осторожно пройти незамеченным мимо стражи. А потом попробовать, не заплутав в лабиринте улиц, дойти до Варварки, неподалеку от Английского двора. На этой улице жила в своем дворце княжна Оболенская. Стражу, стоявшую на открытых воротах, мне удалось миновать только благодаря тому, что в это время через них проезжал обоз иностранных купцов. Я осторожно забился в один из углов крытой телеги с английским сукном. Когда обоз подъехал к Английскому двору я осторожно слез с телеги и пошел к дому княжны. Ее дом был обнесен высоким забором, через который не мыслимо было перелезть.
Я решил покараулить у дома, чтобы найти возможность проникнуть внутрь. Но для этого нужно было перво-наперво не привлечь ничьего внимания. В целях безопасности я скрылся в ближайшей к дому канаве. Слава Богу, ночи здесь в сентябре еще теплые, а то бы я совсем околел, лежа в канаве. Утром, ближе к полудню, я увидел субтильного молодого человека, спешащего по направлению ко дворцу Оболенских. По одежде он был похож на гонца. Заметив, что вокруг было мало народа, я подкрался к нему сзади, когда он проходил вдоль канавы, и, прикрыв рукой его рот, затащил в канаву и там оглоушил. Сняв с него кафтан, сапоги и шапку, я поменялся с ним одеждой и связал его, чтобы он до поры до времени не поднял шум. Найдя в кармане его кафтана бумажный пакет, стянутый красной тесьмой, я вылез из канавы, и, не привлекая постороннего внимания, пошел по направлению к дворцу Оболенских.
Постучав в дверной молоточек, я почти тут же увидел перед собой красную физиономию привратника, подозрительно уставившегося на меня из проема открывшейся смотровой амбразуры.
- Че надо? – спросила опухшая от похмелья физиономия.
- Че-че, не че, а донесение госпоже Оболенской, - огрызнулся я.
- Чета рожа у тебя незнакомая. А, где прежний гонец?
- Весь вышел. Вчера так нажрался, что лыка не вяжет.
- Знамо дело, ладно, проходи, - ответил
