Живём, как можем. Глава 4. Василиса.

руках.
- Может, не стоит? – пошёл на попятный, добрый и слабый, и ни разу не спросил, зачем ей это нужно, кому она мстит и за что, помогая, словно отстранялся от подлого дела.
- Стоит! – отвергла она, сильная и злая, опоздавшего адвоката. – Давай, что там у тебя? Покажи, как пользоваться.
Они присели на край тротуара, рассматривая выложенные из пакета орудия мести.
- Ну, раз настаиваешь, - поглядел на неё с явным интересом, словно не узнавая, словно впервые. – Вот, гляди: бутылку с бензином со всей силы пуляешь в окно так, чтобы она пробила брешь и оказалась обязательно внутри, и хорошо бы разбилась тоже, разбрызгав горячку. Ясно?
- Гони дальше, - поторопила авантюристка.
- В образовавшуюся дыру направляешь вот этого петуха, - взял в руки и передал ей цилиндрическую картонную штуковину наподобие короткого батона колбасы. – Дёргаешь за хвост, - подержал в ладони торчащую из торца цилиндра короткую верёвочку. – Держи крепче, не промахнись и не пугайся – это сигнальная ракета. Петух выскакивает из неё, продолжал поучать, словно объясняя занимательную детскую игру, влетает вслед за бутылкой с феерическим треском и звонким хлопком – не боись, своих не трогает! – и, сверкая искрами и огнём распушённого хвоста, мечется там, внутри, поджигая всё, что горит. Ясно? – спросил опять, вглядываясь глазами психиатра в её растерянные от ужаса и нетерпения глаза. Она согласно мотнула отяжелевшей головой. – И сразу, не разглядывая, что там, бери ноги в руки и беги прочь, пока не застукали. Да-а, - добавил, - оставшуюся оболочку трубки брось туда же, в огонь. Уяснила? – и потребовал: - Повтори.
Она, не сбиваясь, повторила, нисколечки не волнуясь и торопясь поскорее покончить с затеянным злом и не показать этому слабину.
- А то, давай я, - предложил неуверенно, не очень настаивая, но она гордо отвергла.
- С какой стати: у меня зуб, мне и точить. Тебя я не нанимала.
- Как хочешь, - вздохнул удовлетворённо. – Давай тогда, действуй, чтобы не нарваться на припозднившихся прохожих. Сделаем шито-крыто и смоемся по темноте – ищи ветра в поле. Давай, я подожду здесь, - подбодрил. – В случае чего подмогну.
Помощь не понадобилась. Не испытывая ни злости, ни удовлетворения, автоматически сделала всё по инструкции, если не считать одной единственной мелочи: забыла бросить обойму в окно, небрежно уронив её на тротуар. Да и некогда было думать о мелочёвке – душа её вопила от восторга: она сделала это, сделала на его глазах, и пусть что будет. Убедившись, что искрящееся пламя салютом разрастается внутри горючего европейского гнезда армяшки с крашеной лахудрой, а из оконной пробоины показался густой дым с запахом химии, побежала, не оглядываясь, прочь, скорее в спасительную конуру. Прибежала, запыхавшись, вся в вонючем мыле, заперла двери на все обороты двух замков, мышью проскользнула, не включая света, в комнату и затаилась в кресле-ракушке перед телевизором, не видя того, что мелькает на экране. Убавила звук почти до предела и чутко прислушивалась, ожидая, что вот-вот застучат, забарабанят в дверь, заколотят каблуками, заорут требовательно: «Откройте! Полиция!». Почему-то ей казалось, что обязательно будут колотить и барабанить, а не звонить. Но никто не стучал и не звонил, и, постепенно успокоившись, решила, что всё по его замыслу прошло шито-крыто. Пожалела, что в своё время не взяла номер его телефона. Да ладно – это её дело, и нечего вмешивать посторонних. Так и заснула, вернее, задремала в кресле, то и дело просыпаясь от чудящихся звуков, но не было ничего, кроме шелеста проезжавших машин, который давно уже воспринимался как слуховой фон. И всё же ранним утром, уже по свету, заорали: «Полиция!». Со страхом и оторопью широко открыла глаза и облегчённо опала всем телом в кресле – это кого-то застукали в телике, а её дверь так и осталась не тронутой.
Решила, пока не взяли, запастись с раннего ранья продуктами и потом уже ждать, не выходя из квартиры. Возвращаясь из маркета, опорожнила забитый рекламным хламом почтовый ящик, выбрала платёжки, а остальное засунула в соседские ящики. Только вошла, как запел мобильник, заставив вздрогнуть всем телом. «Есть!» - молнией пронеслось в голове. – «Вызывают!» - но, подумав, решила, что в цивилизованном обществе ещё не настало время вызова преступников по телефону. Оказалось, звонят аж из голландского посольства. Приятный женский голос, явно наш, сообщил, что они получили от голландского подданного Захарова Сергея Петровича, - Надо же, удивилась Василиса, оказывается, Серёга уже подданный, значит, она тоже голландка, как печка, - приглашение-вызов на имя законной супруги Василисы Ивановны Захаровой, в чём они удостоверились, запросив необходимые подтверждения из органов ЗАГС, и она, Василиса Ивановна, может получить визу на въезд в Нидерланды в любое подходящее для неё время. – «А что?», - решила тут же, - «Раз не приходят и не вызывают, не стучат и не звякают – завтра и поеду. С какой стати я должна ждать, протягивая руки для кандалов? Им надо, у них такая работа – пусть и ловят, а я – почти голландская подданная, накось выкуси!»
Так и сделала, высидев смиренно целый день и томительный вечер в тщетном ожидании стука и окрика, съездила по утрянке в Москву, получила визу с поздравлениями и даже переоформила билет на самолёт с вылетом через три дня, которых ей хватит для сборов, если не застукают раньше. А пока живи, будущая фрау или как там у них, живи, как можется, не оглядываясь и не думая за остальных – свою бы шкуру сохранить целой. А так хотелось увидеться с ним или хотя бы позвонить!
Подходя с вокзала к дому, напряжённо вглядывалась, нет ли белого воронка с синей полосой, караулящего возвращение смывшейся преступницы. Не было. Не было и повестки в почтовом ящике, и дверь в квартиру не опечатана, а на душе всё тревожнее и смурнее, и так будет, пока не взлетит самолёт, унося её в чужие дебри юриспруденции. Уже под вечер, не выдержав мук неизвестности, к тому же тянуло на место преступления, а идти туда было боязно, она позвонила Розе, благо номер телефона сохранился со времён делового сотрудничества. Поздоровалась деланно-бодрым голосом, поинтересовалась как бы между прочим:
- Что, говорят, вас сгорали? Чем занята-то? – перевела разговор на другую тему, перевела разговор на другую тему, чтобы не вызвать подозрения в заинтересованности первой.
- Сижу в универ-супере, - сообщила неунывающая погорелица, - пытаюсь подобрать приличные туфли на корпоратив оптовиков овощей и фруктов – скоро первая ярмарка. Перебрала уже, наверное, всё, что у них есть, и ничего не выбрала. Ну, нет у нас в стране нормальной обуви для приличных баб! – воскликнула негодующе. – Ты ещё о чём-то спросила? – чуть замялась, вспоминая. – Ах, да – о поджоге! Ты знаешь, какой-то он несуразный. Мы думаем, что кто-то из конкурентов из зависти это сделал, и следователь придерживается такой же логичной версии. – Она там хмыкнула, сомневаясь в принятой версии. – Но, представляешь, вчера в полицию заявился мужик, заявивший письменно и устно, что это он без всяких помощников устроил фейерверк из-за ненависти к спекулятивной деятельности Манукяна. – Роза слышно рассмеялась. – Такой, знаешь, ну, в общем, настоящий русский мужик, кержачок, светлый, кучерявый, с бородкой и усами, просто загляденье, а глаза – чистые-пречистые, без единой лжинки. Да ещё чувствуется и по поведению, и по речи – нас приглашали на опознание – дядя из настоящих интеллигентов, что вымирают, образованный, внутренне собранный, такой вряд ли способен на мелкую пакость. Ну, не вяжется, что он – поджигатель.
- Не он! – прервав восторженный захлёб несостоявшейся близкой подруги, подтвердила Василиса.
Роза, осёкшись, не сразу поняла смысла короткого замечания.
- Что – не он? Ты его знаешь? Он – твой? – догадалась, не сразу осознав, о чём спрашивает.
А Василисе очень не хотелось признаваться в том, чего хотелось, но не получилось, и она снова сухо прервала догадливый щебет Манукянши:
- Не телефонный разговор, - испуганно вспомнила, что телефонные разговоры подозреваемых обычно прослушиваются органами. – Приходи в наше кафе минут через 15, поболтаем… и о нём тоже, - подчеркнула замануху и отключилась в полной уверенности, что любопытная Роза придёт, не замедлится.
Пока шла в кафе, всё думала, что судьба не напрасно связала её с этой красивой гадючкой неразрывной нитью, то слабевшей, то натягивающейся, как сейчас, почти до разрыва. Обе были, хотели быть лидерами, неуступчивыми соревнователями за право быть первой, и потому не то, чтобы уж очень ненавидели друг друга, а относились с болезненной притягательной неприязнью, радуясь поражениям и огорчаясь победам другой. Обе понимали невозможность более тесного и честного сближения, но и разбегаться далеко не хотели, найдя друг в друге отдушину для душевных излияний без утайки, но и без излишнего признания жизненных провалов. Сейчас Василисе особенно нужна любая поддержка, любое оправдание, любая возможность признания в сделанной по глупой гордыне подлости, даже со стороны такой квази-подруги, как скрытная и неискренняя Саломия. А впрочем, она и сама не понимала толком, за каким дьяволом тащится в кафе. Вспомнила, как говорил он: знаешь, о чём писать, мысль так и прёт из тебя, а выкристаллизоваться в слова не может. Так и здесь, с Розой.
Та была уже на месте в нетерпении узнать, наконец, кто же он – этот необычный и симпатичный поджигатель. Когда опорожнили по шкалику французского мытищенского разлива, Василиса, придерживая напоследок беседу о главном, спросила:
- Как живёшь-то можешь, молодка?
Роза нахмурилась, насколько возможно в гриме, с подозрением взглянула на застольную подругу, соображая, насколько та сведуща о молодожёнах.
- Да так, по нормали. Заездил, скот, кобелина ненасытный, всё болит, - то ли похвасталась, то ли пожаловалась. – Детей хочет, а где я их ему возьму? – это была уже болезненная жалоба. – Вот-вот к гинекологу отправит, а там – и куда подальше. Троих хочет, двух сорванцов и девчонку. Господи, ну за что ты меня наказал? – вскричала красотка, в одиночку опорожнив второй стопарь. – Ничё, перебьётся! Потихоньку откладываю в загашник кое-что на чёрный день, глядишь, и наберу на собственный салон мечты обкраденного материнства. Французскую четырёхколёсную букашку подарил, и то – капитал. Давай, за наше с тобой! – Выпили, закусили сандвичами с красной икрой. – Да ладно обо мне, ты давай колись, откуда знаешь, что не он поджигатель? Тогда – кто?
- Я! – словно выстрелила второй раз рецидивистка.
Роза откинулась на спинку стула, как от удара, и расплылась в довольной улыбке.
- Я так и предполагала с самого начала: кому, как не тебе? – и тут же попросила уточнить диспозицию преступления: - А он-то причём? Зачем влез не в своё дело?
- В своё, - уточнила Василиса. – Он подсказал, как и чем, а я сделала, - и добавила, мстительно и зло глядя на потерпевшую: - И не жалею! – хотя это и было не так, особенно теперь, когда Валентин в полиции.
- Я – тоже! – почти заржала от удовольствия погорелица. – Не очень-то много и сгорело – больше дыма. Всё равно Манукян собирался перестраивать салон под элитный магазин субпродуктов, вин и фруктов, ты только поторопила нас. – Помолчала,