руководством. Миха заметил, как команда «смирно» расстроила их
217
ряды, растянула шеренги одну от другой, однако – видел он поверх голов – и с предыдущей «коробкой» происходило то же. Но вот миновали трибуну, перешли на привычный шаг и- прямо так, огромным четырёхугольником – двинулись по проспекту в сторону родной части. А позади кричали что-то репродукторы, и народ дружно поддакивал: «Ура!»
В батальоне по причине праздника все сидели у телевизора и ждали митинга, который «парадники» уже прослушали. Краснопопов курсировал по проходу, строго пресекал разговоры и комментировал.
-… Слово предоставляется директору завода строительных материалов Балкину Фёдору Фёдоровичу, - объявили из телевизора.
- А это выступает Балкин, Фёдор Фёдорович, директор завода строительных материалов, -объяснял замполит.
Когда начали маршировать солдаты, все участники «коробки», сдававшие парадную форму в своих каптёрках, сбежались посмотреть на себя по телевизору. В эту минуту они чувствовали своё превосходство над сослуживцами и больше не жалели о том, что столько времени занимались муштрой. Прошла первая часть, вторая… Вдруг камера перескочила на артиллеристов. Все ещё надеялись, батальон не дышал, впившись десятками пар глаз в экран, но телевидение начало показывать демонстрацию. Прозвучал общий вздох разочарования и вслед за ним сразу же град насмешек. Пока замполит с надеждой щёлкал тумблерами, считая, что игнорирование его подчинённых имеет причину в дефектах телеприёмника, между солдатами шла злая перепалка. Одни говорили, что таких позорников, не умеющих маршировать, постыдились показывать на всю область, другие оправдывались или – по старинному советскому обычаю – посылали. За границу. Миха, внутренне согласившись, что прошли они слабовато, не расстроился и громко и убеждённо объявил:
- Дурачьё, нас просто засекретили. Всё-таки укрепрайон, границу обороняем.
Вот и произошло то, чего с таким нетерпением и тревогой ждали: началось увольнение в запас тех, кого призывали осенью восемьдесят четвёртого. Первыми уехали Сайко, Мишарин и Петрянин. Провожали до штаба части чуть ли не всей ротой. Обменивались домашними адресами, обещали писать и приезжать в гости, но чувствовали: словно стена встала между приятелями и прощаются они навсегда. Странно было думать, что такие два года могут исчезнуть, забыться. Странно было теперь и жить в роте, где старшина – а им, как и предполагалось, ротный поставил Гатаулина – впервые был младше призывом. Вслед за троицей из центральной России готовились к отправке Тушкулов, Курбанов, Пахратдинов, Наульбегов и Мирзоев. Они не выходили из бытовки ни на какие построения, в тысячный раз отглаживая парадную форму. Душмана, который взял у каптёрщика свою старую шинель и ничего ей не делал, веско считая, что дома тепло и он выбросит её где-нибудь в районе Ташкента, земляки пристыдили, нашли более приличную шинель и заставили превратить её в выставочный экземпляр. Таджики всей части ежедневно приходили контролировать приготовление Мирзоевым дембельских вещей, а тот психовал и приговаривал: «По фигу, понял?! И так сойдёшь!» В это время тихо уволился Чабаев, который любил повторять, что он на плохом счету у начальства. Муса улетел за своё счёт прямо из местного аэропорта. Улетел сержантом, потому что его, как и Кириллюка хотя и лишили должности, но звание, то есть запись в военном билете, не аннулировали.
218
Миха не находил себе места от тоски: скоро ему предстояло остаться в роте из своего призыва только с водителями, Грибаниным да залётчиком Пенькиным. Таких, как Миха, увольнявшихся «по-местному», всегда отпускали последними. И тут к нему с заманчивым предложением подошёл Митяй, который тоже, будучи уже сменён в техотделении молодым сержантом, мучился от безделья и мусолил всем глаза. Славка договорился с ПНШ Караваевым о ремонте комнаты, где располагался штаб батальона, после чего его с напарником отпускали домой, и Миха с радостью согласился на «дембельский аккорд». Работы было на неделю, но они рассчитали, что управятся за два дня.
В первую ночь рота Швердякина занималась побелкой штаба. Миха с Митяем замазывали цементом дыры и щели в штукатурке. Пенькин, Якубов и Костиков утащили с ближайшей стройки полкуба струганной доски и принялись за изготовление новых стеллажей для бумаг. Днём дембеля красили, а к утру следующего дня работа была закончена. Молчанов остался доволен и вместо похвалы сказал: «Готовьтесь назавтра».
После отбоя Митяй и Миха, ужасно гордый, что уезжает раньше «братьев-мусульман», устроили пир в бытовке для дембелей и для всех, кто помогал с ремонтом. Литр самогона и гитара способствовали такому шуму, что дежурный по батальону, молодой лейтенант, пару раз заглядывал в бытовую комнату и просил не подводить его.
- Всё нормально, товарищ лейтенант! – успокаивал Миха. – Я тут уже двадцать четыре с половиной месяца, и ничего, пока отбиваемся от китайцев! А завтра оставляю родную казарму на таких вот орлов! – и Миха стучал по плечу Якута.
Проводы закончились хорошо, и под утро все уснули здесь же, в бытовке, чтобы не подскакивать вместе со всеми в половине седьмого. А утром ставший вдруг злым Молчанов отправил Кириллюка, Митяева и Пенькина в команду, которую набирали из разных частей для работы на полигоне.
- Капитан Бацбахов покажет вам, как расслабляться раньше времени, - напутствовал дембелей начальник штаба.
…- Ничего, кардаш, они ещё пожалеют, что не выгнали меня отсюда, - скрипя зубами, говорил Миха пришедшему его провожать Тушкулову. – А кадету-духу просто набью морду: стукач.
Они стояли у кузова военного ЗИЛа, а из-под тента на друзей смотрели десять солдат, которым предстояло в слякоть и холод доделывать полигонные вышки.
- Не расстраивайся, брат. Через неделю вернётесь. Что там неделя, когда столько прослужили…
- Я им, падлам, устрою там! Весь полигон на уши поставлю. Так что приедешь домой, читай газеты: обо мне напишут. Я квартирант, я уже не дембель, я уже пятнадцать дней переслужил. Мы так не договаривались.
- Подошёл прапорщик-сопровождающий и, вскочив на подножку, скомандовал:
- Всё, в машину!
- Отвали, - огрызнулся Миха.
- Что?!. Офигел, солдат?!. Да я тебя сейчас на гаупвахту на месяц отведу!
219
- Тише, товарищ прапорщик, - вмешался Митяй. – А то мы всей толпой пойдём на «губу» и скажем, что вы нас обматерили. Сейчас он залезет.
Кадамбай и Миха крепко обнялись, а когда отстранились, у обоих были на глазах слёзы.
- Ты ж смотри, волк тряпочный, чтоб нашёл мне невесту-узбечку, красивую, но без калыма.
- Будет и невеста, и калым за тебя заплачу, ты только приезжай в гости.
- Эх, далеко ж до тебя…
Миха заскочил на кузов, и машина тронулась. Уезжавшие дембеля первой роты увидели, как подбежали Мирзоев и Курбанов, неизвестно где пропадавшие всё утро, и замахали им руками.
- Без нас не улетайте! – крикнул Пенькин.
- Мы ещё твоя невеста погостишь! – успел ответить Душман.
… Несмотря на то, что в дороге Миха предупредил друга, что на полигоне они будут жить так, «чтобы потом было что рассказать о службе», Митяй был уверен: земляк успокоится (слава Богу, и не такие неприятности выдерживали), и всё пойдёт, как обычно. Однако Славик ошибся: Миха превзошёл даже собственные угрозы. Бацбахов уже через сутки оставил их троих в покое и даже заметно избегал Миху с его постоянными насмешками, которые вроде бы не нарушали субординации, но вызывали хохот у всех, кто Миху слышал. Добившись полной свободы, друзья решили собирать себе деньги на дембель. За какие-то два дня село Копытино преобразилось, полностью подготовившись к войне. И не только к обычной, но и химической: все огороды окружили ряды новенькой колючей проволоки на новых же столбиках, а чуть брызгал дождь, как селяне дружно обряжались в зелёные плащи ОЗК, прежде имевшиеся только у самых блатных. Всё это было следствием того, что троим солдатам, включая Пенькина, поручили навести порядок в старом, с дырявой крышей складе полигона. Миха выгодно продал полевую кухню, ржавевшую лет пять у центральной вышки, два железных стенда со стандартными фигурами советских воинов (кто-то в деревне обновил крышу своего сарая), а также взял под свой контроль расход бензина и солярки полигонными водителями, немного опережая Бацбахова, также любившего списывать лишнее горючее, которое для обороны уже не годилось.
Родина, наверняка, уже раскаялась, что не выгнала такого солдата из армии, когда Миха в своей бурной деятельности обратил взор в сторону того места, по которому стреляли изо всех видов оружия и которое было уставлено белями привидениями – мишенями. Однажды туманным утром Миха стоял на центральной вышке и, болтая с операторами, озирал в бинокль пространство впереди себя.
- Колёк, там что, корова бродит, что ли?..
- Где?.. А, городские опять за коноплёй приехали.
- Как! И вы позволяете?
- Всем хватает. А как учения идут, они не лезут: не дураки.
- Так, положение необходимо срочно исправить. Быстро мне карту полигона.
- Ты чё, Мих, она ж секретная… Ладно, вон на стене.
- Ага. Эту дорогу перекроет Вася на БТРе, эту – Стас на 66-ом. Пусть оба разделят пополам
220
рабочую команду, а сюда мы с тобой рванём…
- На чём? На козе?
- Траки второй день возятся. Думаешь, не заведут?
- Танк?.. Может, и заведут.
- Так, кто перехватит гражданских, отбирает тридцать процентов дури и объявляет новый порядок налогообложения: самогон, пиво, деньги…
- А если девчонки?
- Девчонки – можно натурой.
- Это хорошо.
- Натурой – в смысле травой. Пятьдесят процентов.
- Почему им пятьдесят, а пацанам тридцать?
- Рожать они после употребления конопли кого будут? Уродов. Вот и прибавим двадцать на уход за детьми-инвалидами.
Полигонная команда с удовольствием приняла предложение Кириллюка: поймать сборщиков анаши было нетрудно, а заросли столь притягательной для молодёжи травы здесь были настолько богаты, что с высоким налогом смирились все. На «браконьеров» из Голопольска и Копытино началась методичная охота, благо служба операторов и прочего полигонного персонала свободного времени оставляла предостаточно. В выгоде оказались все, даже те, кто не курил «дури», потому что настоящие наркоманы с тем, что собрали, предпочитали не расставаться и платили деньгами. «За идею» Миха забирал себе и Митяю половину пошлины, но до его отъезда в часть оставались считанные дни и с наглостью дембеля полигонщики смирились.
Накануне возвращения в батальон Миха решил устроить «банкет» и велел Васе Щёлкину заводить БТР, чтобы ехать в Копытино за «шампанским». Разбитной Вася тут же убежал, радостно предвкушая, как он проедется по деревне и на него все будут смотреть. Однако остальные водители возмутились.
- Миха, никогда ещё бэтэр в Копытино не ездил. Такого даже Бацбахов не рискует делать. Васька и так может сбегать, - вежливым тоном сказал танкист Жуков, прослуживший полтора года.
- Мне по херу твой Трахтарарахов, понял?! Скажу, и на танке поедете… Вы что, пацаны, выпить не хотите? Чего шугаться? Капитан сегодня уже не появится, сами говорили, а на Васькиной амфибии поедешь, так вообще даром
