школу и то, как в пятом классе мечтал стать генералом. Захотелось подышать свежим воздухом. Лейтенант резво спрыгнул с нар и – обомлел. Из-под нижней шконки, на которой храпел Швердякин, торчали ноги. Пришлось дёрнуть себя за ухо, чтобы убедиться, что это не сон. Ноги не растворились. Но тут Сидельников разглядел, что неизвестно откуда взявшиеся части тела обуты в солдатские сапоги, и успокоился: если б нечистую силу одели в кирзу, она б уже исчезла с лица земли. Лейтенант пнул одну из ног и услышал в ответ раздражённое: «Нехер толкаешься, первая рота, я твою…» Глаза привыкли к полумраку, и взору лейтенанта предстало удивительное зрелище: дот, в котором и пятерым-то тесно, заселили почти сорок человек. Из-под других офицерских нар тоже торчали сапоги, под грубым столиком, сколоченным для ротного Якубовым, сидя спал здоровяк Пенькин. Порог офицерской комнатки охранял, вытянувшись поперёк, Каныкбаев. На полу пулемётного отделения скорчились в тревожных позах, словно устали от бомбёжек, человек пятнадцать. Один из молодых спал стоя. На пулемётных станках лежали три головы: тела владельцев голов расположились в бойницах, а ноги – снаружи. «Врагу пятки показывают», - развеселился Сидельников.
Сверху кто-то сонно захрюкал. Лейтенант поднял голову и прямо-таки прыснул: поставив доску одним концом на дверь помещения, где с вечера легли спать Чуриков и Якубов, а другим – на дверь офицерской, под самым потолком мирно спали Пахратдинов и Султанов. Чтобы не упасть – доска была не шире двадцати сантиметров – земляки обнялись.
Когда через час все, проснувшись, размялись и немного привели себя в порядок, когда Якубов с помощниками сумел-таки вскипятить чай и сварить вермишель, обнаружилось, что в роте не достаёт пяти бойцов. Предположили дезертирство, но среди исчезнувших числился Кириллюк, которому на армию оставалось всего месяца четыре. «Китаец украдаешь», - вслух подумал Мирзоев, но ему возразили, что, хотя у Михи язык и подвешен, но на языка он не тянет: даже маленькой военной тайны за полтора года службы не узнал. Остальные четверо – духи – тем более. Начались поиски. Сначала Гатаулин нашёл троих молодых, тихо сопевших под машиной Поленцова. На них так наорали, что с перепугу они отличились в продолжившихся поисках: в доте, в яме для стреляных гильз крепко спал ещё один дух. Он не проснулся даже тогда, когда над ямой склонились и хохотали человек десять. Тушкулов принёс воды и разбудил хитреца, так быстро усвоившего принцип «солдат спит – служба идёт». Теперь оставался один Кириллюк. Среди дедов распространилось мнение, что Миха ушёл в Голопольск к своей крале, соскучившись на гаупвахте по женской ласке. Но тут Чабаев обратил внимание на то, что пустой ящик из-под СПГ-9 – оружие осталось на боевых позициях – старательно укрыт плащом химзащиты.
- Читал «Роман с контрабасом», - сказал грамотный Зырянов, - но «Роман с гранатомётом»… Такого не знаю…
В ящик вежливо постучали, и его обитателя пригласили на завтрак.
- Стриги, не жалей! – приказал Курбанов ротному парикмахеру Лешевичу. – Моя стодневка. Сегодня всех духов п… будем.
- А где ты их найдёшь? – серьёзно спросил Миха.
- Духов?.. Полный батальон! Ты что?
197
- Ты сейчас лысый из бытовки выйдешь, все сбегут в Китай с перепугу… и Амур вброд перейдут…
- Ладно, Мишка, на себя посмотри в зеркало…
- Боюсь, Мурат. Сам в Китай сбегу от ужаса. О, Душман.
- Пошёл ты! Я военнослужишь, понял? Сам бандит лысый!
- Надумал стричься? – строго спросил Мирзоева Курбанов.
- На фиг надо. Увольнение не ходишь…
- Сходишь в каске.
- Миха, ты заколебаешь вовсе.
- Не вовсе, а однако.
- Не подстрижёшься – значит, не дед! Сегодня стодневка, а ты ходишь, как дух…
- Мы тебе ночью выстрежем на башке полоску, а машинку закуркуем.
Такой вариант заинтересовал Мирзоева, и он уже мирно спросил:
- Кто не хочет подстригайся из дедов?
- Чабаев… Мишарин, Сайко… Грибанин…
- Грибаню ночью через полоску подстригаешь?
- Не уговорим – облысим, когда уснёт. Ну что, решился?
- Давай. Что я, не дед Советский Армий?
Семнадцатого июня в половине двенадцатого ночи деды первой роты собрались в своей бытовке, чтобы отметить традиционный праздник Сто дней до приказа. Собрались все: и старшина Сайко, и трезвенник Мишарин, и гордый Чабаев… Почти силой притащили Грибанина, которого-таки обстригли налысо.
Отвыкшие или просто ещё не привыкшие к спиртному солдаты быстро опьянели от той бурды, которую по поручению дедов первой роты «забодяжил» в конце мая «специалист по горюче-смазочным жидкостям» Пенькин-Пенза.
- Три недели в каптёрке стояла бражка! – кричал Сайко, чтобы слышали все. – Кадеты ни фига не учуяли!
- Как можно учуять привычный запах? – объяснил Наульбегов.
Мирзоев и Грибанин, с красными, пылающими лицами и белыми, как инкубаторские яйца, бритыми черепами, обнявшись, орали:
- Крутится волчок! Крутится волчок! Ок-ок-ок!..
Петров закрывал им рты и просил:
- Я покажу вам, как у нас в деревне пляшут! Вы ни хрена не соображаете, пехота!
198
- Слушай ты, автомобильная войска! – отталкивал его Душман. – Хватит сигналишь! Не положено!
Вдруг в бытовку постучались. Но не тем условленным стуком, каким дневальный Каныкбаев должен был предупредить о появлении дежурного по батальону, а громкой серией, от которой затряслась дверь. Привыкшие быть бдительными из-за постоянных происков врагов солдаты мигом смолкли и спрятали все улики.
- Кто? – спросил Сайко.
- Фельдмаршал Соколов, вашу мать! Открывайте или применим тяжёлую артиллерию!
- Мохов, зараза!
Курбанов повернул ключ, и в бытовую комнату ввалились деды второй роты, человек десять.
- Фи, как у вас скучно! Коля, доставай!
Из-за спин вошедших появился огнетушитель, и все восторженно заревели. Петрянин собрался было достать термос первой роты, но Миха Кириллюк жестом остановил его.
- А мы пили, пили! Давай, говорю, поздравим засранцев из первой роты!
- Ты, Мохов, нехер обзываешься, понял?! Я вас всех!..
- Ах ты, насильник, Душманчик! А тебе вера позволяет любить мужчину?!
- Ему позволяет любить барашка!
- Убью! – и Душман запустил кружкой в голову Курбанова.
Хохот двадцати глоток потряс казарму. Благо, дежурный по батальону спал в своей каптёрке роты связи. Однако через минуту Курбанов, Мохов и Мирзоев дружелюбно сидели вокруг огнетушителя, взаимно пили за здоровье и разговаривали в голос, лишь иногда восклицая: «Земляк!.. Мы ж с тобой земляки?!. Всё, кардаш, братан!..»
Некоторые, не выдержав ресторанного режима, когда много пьют, но мало закусывают, ушли спать или в умывальник, зато прибыли на шум деды третьей роты, танкисты, миномётчики и связь. Самодельной бражки нанесли ведра три, и все хвастались друг перед другом, как основательно готовились к стодневке. Трезвенники образовали свой кружок и пускали по кругу «косяк» с коноплёй. Однако солдат всегда помнит, что враг не дремлет, и вторая рота, разбудив двух черепов, выставила караулы: у входной двери и у каптёрки роты связи, где старший лейтенант Петраков, убедившись, что в батальоне всё спокойно, спал и видел во сне, как наконец-то получает квартиру.
В середине ночи Каныкбаева сменил у тумбочки дневального Шатурин, а бытовка всё шумела и пела песни под гитару. Когда открывалась дверь и кто-нибудь выходил в коридор, то казалось, голый выскакивает из бани: все были лысыми, по пояс раздетыми, а табачный дым просачивался и через закрытую дверь.
Из бытовки выглянул Тушкулов.
- Где дежурный Ситник?.. Ситник, стой на тумбочке пять минут. Шатурин, бежишь в хлеборезку, скажешь, деды второго батальона гуляют, пусть даёт хлеба и консервов. Понял?
199
Вперёд!
Когда через четверть часа Шатурин вернулся и заглянул в бытовую комнату, там дружно хлопали, задавая ритм троим, пляшущим лезгинку.
- Ну что?
- Хлеборез послал меня на…
- Ты сказал ему, от кого пришёл?!
- Всё объяснил. Он и вас послал… ещё дальше.
- Народ! Оскорбляют дедов Красной Армии!
- Идём бить морду хлеборезу!
- Фазан опухший! Да мы его похороним!
И два десятка человек, набросив хэбэ, вывалились из батальона. Остались только те, кто уже задремал.
Пьяная толпа, нарушая голыми черепами маскировку и криками – мёртвую тишину войсковой части, без строя двинулась к столовой. Увидели бы их решительный шаг в эти минуты, услышали бы страшные угрозы на той стороне Амура – верно, вызвали бы на подкрепление пару дивизий и авиацию. Русский солдат, хоть и подневольно выполняет великий долг и только теоретически вооружён самым совершенным оружием, которое видит лишь в телепередаче «Служу Советскому Союзу», но в пьяном виде – настоящий зверь. И ничего ему в руки не давайте – он такого натворит, а дадите ему лопату БСЛ-110 ЧБТ, так он и целый танк в капусту изрубит. Про автомат и не говорим. Зачем зверю автомат?..
Итак, сборная команда старшего призыва медведьевского батальона, разбрасывая среди июньской ночи угрозы и проклятья, продвигалась к столовой, где стоял возле своего УАЗика с потушенными фарами объезжавший гарнизон ответственный по части начштаба Бородин. Увидели его деды слишком поздно.
- Построились!.. – отрезвляюще приказал он. – Куда направляемся, товарищи солдаты?.. Э, да от вас разит, как от помойки. Напра-во! К караульному помещению шагом марш!
Через десять минут четырнадцать дедов (остальные по пути сумели скрыться) сидели и ходили по дворику гаупвахты. Часового начальник караула побоялся оставлять со старослужащими и велел ему бродить по периметру снаружи.
- Меня зампотех убьёт, - вздыхал Митяев. – Погулял, называется, с родной ротой…
- Что, «третья лычка не получаешь, сержант не будешь»? – скривлял отсутствующего Мирзоева Курбанов.
- Третья?.. Он и эти сорвёт…
- Тоже мне, переживает… - сказал Нечаев из третьей роты. – Нас ротный поставит на тумбочку недели на две бессменно…
- Так вам и надо! – послышалось откуда-то сверху. – Сегодня праздник, а вы хнычете!
- Миха! – первым узнал друга, сидящего на крыше караулки, Митяев. – Ты как туда залез?
200
- По дереву. Принимай стратегическое сырьё! – и он начал спускать на верёвке тот самый термос с бражкой, что приготовила на стодневку первая рота.
- Я следовал за вами по пятам, - торжественно рассказывал Миха, уже спрыгнув в дворик. – Думал, если поведут на расстрел, хоть сапоги с кого-нибудь сниму. Не пропадать же добру. О, с Пензы! Сорок шестой калибр!
- Ты в мой сапог по пояс залезешь…
- Потом смотрю: вас закрывают на губу…
- А часовой где?
- Зарезал и – в канализацию… Спит часовой… Там, на ящике с песком. Мы с Наульбеговым вытащили автомат из рук, тихонько подняли крышку ящика и сунули туда АКС. А часовому дали метлу, возле караулки валяются. Ладно, пусть бдит. Будут сегодня, наконец, кружки?
- А Наульбегов чего не залез? Здесь-то веселее, чем в батальоне, - спросил Митяев, подойдя к окошку караулки. – Эй, там! Танкисты!
- Траки! Померли все, что ли! – закричали и другие.
- Казах – пешеходный, - объяснил Миха. – На первую ветку залез и сразу затосковал по земле. Когти не те…
- Чего вам? – отозвался караул.
- Это кто там?! – Курбанов и его земляк из второй роты подошли к окну. – Ты кому чёкаешь, урод?! Придёшь с караула,
