ПРОИСШЕСТВИЕ

словах, делах, их результатах, произведениях, артефактов.
        В субъективном отношении они являются нами, превращением идеальных существ в душевные существа, способные не только знать, сознавать, но и переживать, чувствовать себя в качестве таковых знаний, сознаний в виде мыслей. Вот этот аспект, как, впрочем, и аспект собственно идейный, трудно представить в научной форме, онаучить. Об этом можно говорить, но измерять это, вычислять, калькулировать это, как делают ученые, просто невозможно. Но об этом можно, как я сказал, говорить, болтать, сочинять по этому поводу сказки для того, чтобы выгодно, удобно использовать, например, ради господства в качестве идеологем как строительного материала и самой науки.
        Примерно таким было содержание беседы Ивана Ивановича с коллегой на нашей кафедре  в моем присутствии накануне начала учебного года, как только он поступил к нам на работу. Но, как правило, такого рода беседы были исключением из правил, на которые решался исключительно только новичок. Почему? Потому что кафедра философии не место для философских бесед. Это рабочее место присутствия преподавателей. То, что они преподаватели философии, это бесплатное приложение к тому оплаченному что они преподаватели. Правда, платно не только то, что они преподаватели, но также и то, что они ( в лучшем случае) являются преподавателями с научной степенью, которая то же что-то стоит и является дополнительной платой за вклад в онаучивание, вычисление философии. Но какое это имеет отношение к самой философии? Никакое. Поэтому чаще можно встретить философствование на улице, базаре или на природе, чем в рабочем кабинете философии, на кафедре философии. Там люди занимаются не философией, но издеваются над ней и только в этом смысле занимаются философией как предметом испытаний.
        Дело в том, что в науках сами науки не являются предметом испытаний, опытов. Таким предметом является природа. Поэтому ученые честны перед собой и наукой. Но не так в случае с философией. Все же люди, причастные философии, хотя бы в том, что они говорят о ней, сами не представляя ее в качестве создателей, не изверги, и поэтому пытают ее и при помощи нее как орудия пытки ум студентов и своих коллег исключительно только за деньги в учебных целях. Так они пробуют изострить ум испытуемых в логическом виде.
        Иван Иванович же, затевая философские беседы, нарушал негласное правило не трогать без нужды философию, доводя своих коллег до белого каления, так что приходилось тут же тушить пожар неприязни, особенно со стороны кафедральных «теток», которые воспринимали свое рабочее место как доярки коммунистический или капиталистический хлев, в котором откармливали и доили своих подопечных, то есть, отоваривали их, вкладывали в них питательные вещества в виде учебной информации по предмету и выкладывали их отходы в виде пирамиды так называемых «философских знаний» как отражений сознаний студентов в качестве отражений собственных сознаний. Естественно, в головах учеников оставались одни лишь отражения сознания, точнее, их преломления в чужеродной (уже не сознательной, а бессознательной) среде.
        Раз у меня возник личный разговор с Ивановым о науке. Так он сам обрезал меня , спросив о том, неужели мне невдомек, что наука в университете, который перестал быть храмом и стал маркетом, является сферой торговли или услуг, а ее результаты  - товаром, которым выгодно приторговывать самому.
        - Это ладно. Науке можно найти место в обществе купцов, торгашей. Но что делать в таком обществе философии? Ее нельзя доить. Ибо от нее ждать молока как от козла. Вот поэтому, вероятно, философы из козлов превратились в коз. Вы посмотрите, кто работает на кафедрах философии? Одни женщины, за редким исключением таких козлов, как мы с вами. Какую пользу в смысле капитала мы можем принести? Наш капитал идеи, которые невозможно конвертировать в деньги. Чем меньше будет идей в наших мыслях, тем больше будет денег в наших кошельках. И как в таких условиях можно заниматься философией? Ей можно было заниматься, когда на науку молились, а университет был храмом знаний. Мы нужны жрецам, но не нужны купцам или дельцам.
      Философия была уместна в таком обществе, где жизнь людей определяется идеями, как это было в средневековой Европе или в советское время у нас на Востоке. В идеократическом обществе, основанном на традиционном ритуале или религиозном культе, философию можно утилизировать, оприходовать в качестве апологии существующего порядка, положения вещей (status quo). Поэтому она была нужна жрецам как служителям культа или коммунизма в качестве материала для идеологии. Другое дело капитализм. При нем  господствуют купцы как властители уже не дум, а счетов, вещей. Им для социального утверждения нужны не идеи, а деньги, которые не думают, а считают. Счетом же занимается не философия, а наука. Поэтому при капитализме нужна не философия, а наука в качестве материала для удобного устройства в жизни, приспособления к ней.
        Чаще всего мы заговаривались на философские темы не на рабочем месте, а по дороге с работы домой. На работе было немыслимо заниматься философией, просто потому что философия – это свободомыслие, но какое свободомыслие возможно на казенном месте, где добровольно равно принудительно?!
        А вот другой разговор на тему, близкую той, которая стала поворотной для Ивана Ивановича и привела его к гибели.
        Однажды, уже зимой, перед Новым Годом Иван Иванович спросил меня ненароком о том, как я понимаю, что такое идея, что именно для меня она означает и значит.
        - Ну, не знаю, что и сказать вам, Сергей Сергеевич! Вы, конечно, понимаете, что я не могу не работать с тем, о чем вы спросили. Есть ли у меня идея насчет идеи? Какова ее сущность в моем понимании.
        Скажу так: есть идея. Не могу сказать, что я придумал идею. Лучше сказать: она пришла ко мне. Но никак не в гости. Она приходит, когда ее не ждешь. Но не как нежданный гость, с которым не знаешь, что делать. Она приходит как та, кого ты ждешь, а она все не приходит. И вот когда ты уже отчаялся ждать, то она появляется. К тому же так появляется, что сразу не разберешь, кто появился.
        - Забавно вы говорите. Вы сравнили идею со знакомой, которую сразу не узнали.
        Я тоже сравниваю ее с существом. К тому же противоположного пола. Это наводит на определенные выводы. Как правило, являются идеи, а не идеалы. Она женского пола.
        - Идея вроде музы? – догадался я.
        - Ну, конечно. Интересно, женщинам являются идеи или идеалы?
        - Женщинам являются любовники или мужья. Реже отцы и сыновья.
        - Как вы правы, Антон Иванович. Прямо в точку попали, прямо как ваш тезка Чехов. Чаще им являются дети. Они рожают детей, а мы, мужчины, рожаем идеи. Я как философ думаю, однако, наоборот, - идеи рожают нас, вернее, они в нас воплощаются.
        Позвольте, расскажу вам притчу. Жила одна умная, красивая и приличная девушка. Однажды она встретила юношу. И он ей понравился на расстоянии. Но когда она сблизилась с ним, то он разонравился ей. Она почувствовала себя опустошенной рядом с ним. Девушка подумала, что юноша ничего собой не представляет. И поэтому он никто, пустое место. Не знала она, что юноша ушел специально, из любви, в тень, чтобы она блистала на его фоне. Из-за того, что он стал фонить, она приняла его за ничтожество. Девушка испугалась того, что ей показалось, что она стала наглядным примером действия народной поговорки: «Любовь зла, полюбишь и козла», и на нее будут показывать пальцами и смеяться над ней и ее любовью все. кому не лень.
        Сначала она думала, что расставание с понравившимся парнем кристаллизует ее чувство, но так как оно не окрепло и при первом же расстройстве дало слабину, то впоследствии оно потерялось.
        Таким же образом обыкновенно человек ведет себя и с идеями. Он увлекается. Но как только чувствует, что они ему поддаются, находят в нем свое воплощение, он теряет к ним интерес. Почему? Здесь срабатывает механизм обратной душевной связи. Человек как существо душевное тяготится своей душевностью тем более, чем сильнее телесная связь. Ведь у него есть не только душа, но и тело. То, что у обычного, среднего человека, и не важно, мужчины или женщины, есть душа, не означает, что она превосходит его телесность.
        Душевных людей меньшинство. Большинство же телесно. Души большинства есть лишь реперные точки приложения телесной силы, центры напряжения биологических организмов людей и натяжения их по сетке социальных связей. Поэтому чем крепче становятся связи между телами людей, тем слабее является их душевная связь. И, наоборот, чем слабее телесные связи, тем сильнее душевная зависимость. Это так у большинства людей. У душевных людей большая душа; они великодушны, и поэтому способны невольно в силу душевной полноты держать в равновесии телесные силы с душевными стремлениями. Если человек не только душевен, но к тому же и умен, то он может произвольно управлять своими чувствами, страхами и телесными желаниями и потребностями. Но такой человек встречается крайне редко как некоторое исключение из общего ряда. В самом деле вероятность того, что указанные три качества: телесности, душевности и разумности встретятся друг с другом вместе в одном месте и в одно время, то есть в одном человеке в течении его жизни, намного меньшая, чем по отдельности или хотя бы в паре друг с другом. Поэтому чаще мы видим телесного человека, а не душевного или тем более умного. Еще реже мы видим человека телесного и душевного. Иногда натыкаемся на человека телесного и умного. И только в исключительных случаях мы замечаем человека одновременно телесно здорового, душевно расположенного и разумно устроенного. Телесные люди глупы. Душевные люди добры. Но если у них не хватает ума, они нервны. Одновременно телесные и умные люди хитры. А вот сразу телесные, душевные и умные люди разумны. Именно они являются идейными людьми, то есть, такими, какими полезно быть не только для идей, но и для них самих и окружающих людей. Когда же идеи воплощаются в жизнь телесных и умных людей, то они превращают их в фанатиков, одержимых идеями. При этом сами идеи становятся навязчивыми, являются им в образе бесов.
        Чисто телесные или соматические люди, которых подавляющее большинство, не ведают идей, но они чуют своим телесным нутром их присутствие как нечто постороннее, им чужое и потому опасное. Поэтому они способны покоряться силе идей только из-под палки, через силу тела, физическое насилие.
        Когда пришла весна, я стал участником интересного разговора Ивана Ивановича с другими учителями. Речь зашла на дворе университета в закутке, специально отведенном для курильщиков, о степени инфантильности взрослых людей. Как всегда, тема беседы всплыла случайно под влиянием неожиданно подвернувшегося случая. На наши глаза попалась одна преподавательница, которая грязно выругалась, подвернув ногу в сапоге на высоком каблуке. Уйдя, она оставила длинный шлейф замечаний и комментариев курильщиков. Особенно интересным был комментарий Сергеева.
        - Вы знаете, - он заметил, - эта дама мне