И в том, и в другом мире мне нет места. Они существуют помимо меня.
Перерождение
На самих похоронах Ивана Ивановича Иванова я не присутствовал. Он исчез в конце отпуска. Когда все вышли из отпуска, то его хватились и стали искать. Поиски дошли до столицы, но там и пропали. Мы не знали, что делать дальше. Оставалось ждать. Уже поздней осенью стали говорить, что, наконец, подняли его тело. Но было ли это его тело или вроде его, так и осталось тайной. Конечно, найденное тело схоронили. Но меня там не было. Те, кто был, говорили, что полной уверенности в том, что это было тело Ивана Ивановича, не могло быть из-за того, что тело было в плохом состоянии. Поэтому нельзя точно установить, это его или не его тело. В конце концов, его захоронили как тело г-на Иванова Ивана Ивановича.
Уже зимой, когда мне поручили разобрать бумаги Ивана Ивановича, лежавшие в углу кафедрального шкафа для списанных бумаг, подлежащих сожжению, я обнаружил среди них несколько страничек, исписанных аккуратным женским почерком. Я хотел их выбросить в корзину для мусора, но мое намерение вовремя остановила Аполлинария Прокофьевна, это наш кафедральный матриарх, заметив, что уже когда-то видела такой красивый почерк, но это было так давно, что она не помнит, кому он принадлежит.
- Так, может быть, это вы сами и написали? – предположил худой как спичка, Николай Николаевич, молодой преподаватель, взятый на работу вместо Ивана Ивановича.
- Щас! Молодой человек, это бестактно напоминать мне о моем возрасте, - отчитала наша метресса юного нахала. – Посмотрите на качество бумаги, - такой бумаги уже не делают, как минимум сто лет, - и на чернила, которые совсем выцвели; «как пить дать» записки еще дореволюционного, благородного происхождения. Вы только посмотрите на почерк, - так перестали писать еще до войны. Это я вам говорю, как специалист по истории философии - заявила Майя Валентиновна, и посмотрела на меня поверх своих очков, вооруженных большими диоптриями.
- Антон Павлович, сохраните эти записи или дайте мне для нашего кафедрального архива, - попросила лаборант кафедры, Майя Валентиновна.
- Нет, они мне самому нужны. Не зря же Иван Иванович держал их в своих бумагах. Все может быть. Может, эти листки прольют свет на его загадочное исчезновение, - предположил я.
- Что вы такое говорите, Антон Павлович! Как дореволюционные бумаги могут помочь в расследовании настоящего уголовного дела, - усомнилась лаборантка.
- Прямо тайны мадридского двора. И куда я попал благодаря своему предшественнику? На кафедру конспирологии.
- Не ерничайте, Николай Николаевич. Смерть Ивана Ивановича загадочна. Что-то в этом роде я и ждала от него. Странный, удивительный человек, - задумчиво сказала Аполлинария Прокофьевна.
- Знаете, мои почтенные коллеги, с вами я чувствую себя участником живой истории.
- Тоже мне остряк. Ваше имя и отчество не менее литературны, чем наши, - заметил я.
- Да, что я. А, может быть, прочтете бумаги вслух и развеете туман истории? – вдруг предложил Николай Николаевич.
- В свое время вы все узнаете, - ответил я уклончиво на сомнительное предложение коллеги. До меня дошло, что в этих листках что-то есть, что касается, если не дела Сергеева, то, во всяком случае, истории нашей кафедры или, бери больше, всего университета.
- Какая таинственность, - только и мог, что сказать юный философ.
Аполлинария Прокофьевна поддержала мою несговорчивость кивком головы, дав понять, что я могу обратиться к ней за помощью, если не смогу сам разобраться в этом действительно таинственном деле.
Но тут прозвенел звонок на занятие, и мы поспешили к своим студентам. После занятия я вспомнил о бумагах из папки Иванова и остался в кабинете, чтобы без суеты внимательно посмотреть. Я разложил листки перед собой и обнаружил, что они лежат не по порядку. Несмотря на то, что они были не пронумерованы, мне все же удалось их расставить по местам, но только после того, как я вчитался в смысл написанного. Листки были страничками, вырванными из личного дневника душевнобольной по имени «Маша». Они представляли собой письма к неизвестному другу, может быть, подруге, и назывались сакраментальным словом, который описывали. Предлагаю и вам, любезный читатель, познакомиться с этим документом давно забытой эпохи.
Случай. Милый друг, здравствуй. Я долго думала и вот теперь решила, как назвать мое письмо. Ты спросишь: «Почему случай»? Как почему? Потому что со мной случилось то, что я не смогу понять сама. Ты уже знаешь, - об этом я писала, - что давным-давно я потеряла память. Спроси меня о том, как можно жить без памяти. Ну, спроси: «И как»? Никак. Это растительное существование. Я только и могла, что считать минуты, нет, секунды моего жалкого существования, которого хватало только на то, чтобы помнить счет. Но так долго не могло продолжаться. И это случилось:
Я почувствовала себя животным. Почему? Опять почему. Мне стыдно сказать, но я знаю, что могу довериться только тебе, как самой себе. Я почувствовала себя животным, потому что нашла в себе… мужчину. Всю свою не долгую жизнь я, вероятно, была девочкой, девушкой и так и, не став женщиной, превратилась в мужчину! Как такое может быть? Нет, у меня не появились половые признаки мужчины, не отросла борода. Но я помню себя мужчиной. Мне прежде говорили, чтобы я вспомнила, что зовут меня «Машей». Пускай, Маша. Но теперь я вспомнила, что я никакая не Маша, а Иван Иванович Иванов. Как ты это находишь? Скандал! Я давеча узнала от медицинской сестры, что идет 1902 год. Она испугалась, что проговорилась, нарушив распоряжение лечащего врача, и взяла с меня слово, что я никому не скажу. У меня теперь есть козырь против нее. Но я знаю точно, что жила в 2019 году. Мало того, жила мужчиной.
Эта скотина. Иван Иванович Иванов, меня трогает за все места. Последний раз он сделал меня женщиной. Мне было больно. Стыдно признаться, но тебе я скажу правду: невзирая на боль, мне было приятно, так хорошо.
Мысли у меня путаются. Не могу взять в толк, что мне уже тридцать лет. Неужели я десять лет жила без памяти? Не могу поверить. Мой возраст от меня скрывают. Зачем? Если сказали, как меня зовут, то зачем скрывать мой возраст? Я узнала на днях, что от меня скрывают, - какой сегодня год. Так говорят? Я все забыла. Наверное, мне не говорят специально, какой мой возраст, чтобы я стала искать, как это узнать, и, узнав, вопреки всему, из духа противоречия вспомнила. Чтобы это сделать, мне понадобилась вся моя сообразительность. Ведь меня держат до сих пор под замком в одиночной палате. Зачем? Было бы лучше для памяти держать меня с другими больными или, еще лучше, вообще отпустить на свободу, домой. Но никто не приходит меня навестить. Есть ли у меня мой дом?! Или мой дом – эта противная палата? И Иван Иванович Иванов - мой единственный родственник? Это настоящее сумасшествие считать своим родственником саму себя и чувствовать себя мужчиной. Днем он не дает волю моим рукам, но когда приходит ночь, - он не дает мне спать и делает такие приятные вещи моими руками, что мне становится стыдно, потому что я вся мокрая от страсти. Такое уже было, теперь я помню, еще в пансионе. Но тогда я наслаждалась собой, а теперь он наслаждается мной. И так мне намного приятней и это бывает чаще. Я только об этом и думала до поры до времени: наверное, заневестилась, засиделась в девках. Но недавно я стала думать о том, как мне узнать, какой теперь год. Мне важно знать, кто я такая: женщина или мужчина. И в самом деле, та еще задачка из прошлого. Мне неведомо мое прошлое. Но и будущее неопределенно. Как узнать, сколько еще мне находиться взаперти в этой ужасной клинике. Еще и доктор перестал ко мне ходить. Мне стало скучно. К тому же меня изолировали от других больных. Я понимаю, что для моей же пользы. Но мне от этого не легче.
Но как можно изолировать меня от того, кто сидит во мне? Я чувствую его присутствие своим интимным местом, наверное, потому, что он мужчина. Больше того, мне стало очевидно, чем меньше я думаю, тем легче поддаюсь его соблазну. Страшно подумать, что бывает, когда я отключаюсь или засыпаю. Но я боюсь рассказать об этом доктору, потому что как только признаюсь в том, что слышу в голове чужой голос, обязательно подпишу себе приговор на пожизненное заключение в этом дурном месте. Так сказал мне по секрету один больной. Наверное, он испытал это на собственной шкуре.
И, все же, что мне делать? Чем чаше я думаю об этом, тем тяжелее мне переносить чужое присутствие в себе.
Письма. Мой друг, привет! Знаю, ты сразу спросишь меня, как мне удается провести своих тюремщиков и отослать тебе свои письма? Ценой неимоверных усилий мне повезло уговорить доктора дать перо, бумагу и чернила и позволить мне писать дневник, чтобы вспомнить себя. Но я провела его: помимо дневника пишу письма тебе. В них я признаюсь в том, о чем думаю и что намереваюсь сделать. Я прячу их в матрас. Теперь ты знаешь, где они лежат, и можешь взять и прочитать их.
Милый друг. Дорогая моя Маша! Как я рада с тобой общаться, если бы ты знала. Вчера ты потеряла сознание. Вот тогда я прочитала твои письма ко мне. Никого не было рядом. Держись, я скоро освобожу тебя. Но никому не говори обо мне. Иначе я не смогу тебе помочь. Я знаю Ивана Ивановича Иванова. Он хороший человек. Как мне его не знать. Можешь ему доверять. Он за тобой наблюдает для твоей же пользы.
Знаешь, что он сказал мне? Что следит за тобой, чтобы никто не обидел тебя. Попробуй к нему привыкнуть. Это я попросил его быть с тобой. Ему некуда деться. В народе говорят: «Одна голова – хорошо, а две – лучше». Тем более, что ты многого не помнишь. Он поможет разобраться с мыслями, чтобы никто не думал, что тебе не хватает памяти и ума. Если ты на это согласна, то у тебя есть шанс оказаться на воле.
Отложив в сторону листок из дневника, я задумался. У меня появилось подозрение и чтобы его проверить, я опять взял в руки злополучный листок с ответом «милого друга». Почерк был изменен: он отдаленно напоминал аккуратно закругленный женский почерк с мягким наклоном букв на правую сторону, но в нем местами проглядывала твердая мужская рука. К тому же первое упоминание пишущим своего пола было выделено тем, что в слове «рада» окончание было обведено, обнаруживая намерение автора уверить читателя, что писала именно женщина. Однако через несколько предложений женский род автора письма был изменен на мужской род в слове «попросил». Причем этот глагол был написан
Много воды, много лишних, пространных " размышлений " главного героя ни о чём. Может быть, рассказ и интересный, но я дальше первой страницы продвинуться не смогла. Кто решится прочитать всё, сочувствую. )