ПРОИСШЕСТВИЕ

напомнила, что взрослые люди  никогда не повзрослеют. Это касается, прежде всего, нас, учителей, которым предъявляют повышенные требования взрослости.
        - Что вы хотите этим сказать? – спросил его учитель математики, Николай Борисович Девяткин, который когда то острил, что он Борис Николаевич наоборот.
        - Только то, что Фройд прав не только в том, что судьба человека – это его пол, анатомия, но и детство тоже.
        - Тоже мне открытие. Дама оговорилась, чуть не сломав каблук и ногу, а вы уже делаете философское заключение об инфантильности человеческой природы. Случайно вы не поторопились? – спросил Ивана Ивановича пожилой профессор филологии, Семен Семенович Буквоедов.
        - Это не случайность, а рядовая закономерность, - спокойно ответил Иван Иванович, - мы впадаем в детство чаще, чем думаем. И это так, ведь детство бессознательно, оно не склонно к размышлениям, оно реактивно. Даже когда мы, уже взрослые, размышляем, то наша рефлексия является наложением на простые бытовые ситуации. Умственная жизнь людей есть просто усложнение этой жизни. Именно умные люди усложняют жизнь простым людям. Взять хотя бы нас и наших студентов. Почему мы усложняем им жизнь? Потому что до сих пор не изжили еще свои детские проблемы, подростковые комплексы.   
        - Знаете, что, Иван Иванович, вы во всем видите свою философию, вас хлебом не корми, но дай пофилософствовать. В моем случае это так, - вежливо перевел разговор на себя старший преподаватель истории Николай Павлович Романов, которому студенты дали прозвище «Хозяин земли энской». – В свою очередь я вижу во всем историю. Возьмите Клеопатру. Вот она ходила на высоких каблуках, на котурнах, чтобы скрыть свой малый рост. Она царица Египта… была карлицей, да к тому же с носом, еще каким, на весь Египет, но он только ей одной достался. Она всю жизнь боялась «остаться с носом», поэтому и была так властолюбива и сексуальна. Вот у нее действительно был комплекс кастрации, который довел ее до самоубийства. Я думаю, что инфантилизм может быть только у великих людей, вроде Клеопатры с большой пи… Прошу прощения. Она была такой маленькой и такой…гм… соблазнительной. Великое, большое нас делает беззащитными. Интересно, что думает такая большая женщина, как Елена Петровна, когда спотыкается о свой каблук?
        - Какой вы, Николай Павлович, не постоянный. То вам подавай маленькую царицу с большой, разорванной дырой, то нашу девственную Елену Прекрасную. Кстати, никто не пробовал проверить степень ее инфантильности? – спросил филолог.
        - Честно признаюсь, давным-давно я пробовал, но у меня ничего не получилось: она инфантильна на всю голову. Чистая невинность. Настоящий «синий чулок», - признался математик. 
        - Вам виднее, вы же работаете на одной кафедре. И в самом деле, что может быть в голове у математички, кроме цифр: кому и сколько дала и взяла, – нашелся, что сказать профессор Буквоедов. – Вот у меня на кафедре полный порядок: одни женщины, и все взрослые: еб… и перееб….
        - Товарищи, давайте не отвлекаться на глупости. Иван Иванович, продолжайте, - предложил доцент физики Наум Исаакович Сидоров, которого студенты звали «Наум пошло».
        - Да, собственно, мне больше нечего сказать, за исключением, может быть, того, что мы, люди, дети эволюции, до сих пор еще не эволюционировали, не стали вполне людьми. Нам чего-то не хватает для полного развития.
        - Чего? Ума? – спросил я, наконец.
        - Нет, не ума, а того, что свойственно только нам.
        - Неужели мы не существа разумные? – обиделся за весь человеческий род наш историк.
      - Разумеется. Есть разумные существа, но человек по своей природе к ним не относится, может быть, только за исключением вас, Николай Павлович. Нам свойственно быть душевными. Но наша душевность без ума делает нас нервными, инфантильными, глупыми. Хотя есть среди нас и хитрые существа, пользующиеся умом для своего биологического выживания. У них ум является не явлением умной, разумной души, но явлением умного тела. В этом я вижу истоки человеческой инфантильности.
        В середине лета, уже в отпускное время, накануне своего исчезновения, о котором речь пойдет в следующей главе настоящего повествования, Иван Иванович попался мне на глаза на людной улице. Мы давно не виделись и у нас, во всяком случае, у меня, накопилось много вопросов друг к другу, которые не хотелось откладывать в долгий ящик. Иванов предложил зайти в ближайший дворик, где он присмотрел заветную скамейку, на которой можно было спокойно, без шума посидеть и душевно пообщаться. Оказавшись на месте, я спросил его, как он проводит отпуск, нуждается ли в чем-нибудь, да и вообще, как себя чувствует.
        - Ну, что вы, в самом деле. В чем я могу нуждаться?! Чувствуя я себя, как всегда, лучше всех. Это вы, я хочу спросить, как себя чувствуете? Поедите ли в это лето на курорт?
      - Могу сказать, что чувствую себя, как всегда,  не плохо, но хотелось бы лучше, чувствовать себя хорошо.
        - Вы правы, как всегда правы: не плохо, но лучше хорошо. Что делать, уже возраст. Поэтому не плохо, а не хорошо. Но это все же лучше, чем не совсем хорошо, а тем более, лучше, чем совсем не хорошо. Тогда на самом деле будет плохо. Но это будет потом.
        - Вопрос в том, когда именно?
        - Как вы думаете, лучше знать это заранее или вовремя?
        - То, что будет очень плохо, мы знаем заранее, но абстрактно. Конкретно об этом мы узнаем в тот момент, когда станет плохо.
        - Вы меня успокоили своей железобетонной билдинг-логикой. И все же иногда осознание приходит потом, когда это уже случилось как его последствие. Взять хотя бы нашу с вами философию, которую мы даем  нашим студентам. Мы даем, но они не могут взять с собой. Возьмите само слово «философия». Обыкновенно его переводят на русский язык как «любовь к мудрости», но не делают верного вывода из этого верного перевода. Как вы думаете, Антон Павлович, какой из этого перевода можно сделать вывод?
        - Иван Иванович, не поймите меня превратно, но вы опять экзаменуете меня как нерадивого ученика, - обиделся я на своего визави.
        - Что вы говорите, Антон Павлович! А знаете, это даже интересно.
        - Заодно еще хочу сказать, - и тут я окончательно осмелел, добавив, - у меня создается впечатление, что вы со мной беседуете не столько потому, что я интересен вам, сколько потому, что вам интересен мой знаменитый тезка.
        - Знаете, Антон Павлович, в этом что-то есть. Да, мне интересно с вами говорить потому, что вы невольно являетесь живой отсылкой к Чехову. Мне куда интереснее было бы поговорить с ним, а не с вами. Но еще интереснее было бы поговорить с Федором Михайловичем или, на крайний случай, с Львом Николаевичем. Но их уже нет… впрочем. О чем это я? Есть вы, а вы хороший логик, правда, не философ. Но знаете, я вот жил в столице, но и там не встретил ни одного философа. Если бы встретил, то точно узнал бы, кто я философ или нет. Все познается в сравнении.
        - Странные вещи вы говорите, Иван Иванович. Если вы ни разу не встречались с живым философом, то почему вы думаете, что я не философ? Где логика?
        _ Вот поэтому я спрашиваю вас, к какому выводу подводит нас перевод слова философия на русский язык как «любовь к мудрости»? 
        - Что тут ломать голову?! И так понятно: философия есть не мудрость, а любовь к мысли.
        - Да, мы познаем опытным путем. Я люблю мысли, но еще больше я люблю думать.
        - Вы любите свои мысли?
        - В том то и дело, Антон Павлович, что они лишь условно наши. Вот если бы я знал, что думаю свои мысли, то я был бы обязан самому себе. Такое могут позволить себе только духи как свободные существа. Дух – это свобода. Она сущность духа. Его же природа – разум. На самом деле мудр бог, а не человек. Человек же, в лучшем случае, может быть только философом. То есть, он может любить быть свободомыслящим. Но любить не значит еще быть. Это только условие для возможности быть. Быть мыслящим, мыслителем как полным мыслящим или богом в мысли (вспомните Аристотеля с его определением бога как совершенного философа, мыслящего самого себя) невозможно для меня. Потому что полный или богатый мыслями мыслитель мыслит себя как мысль, имеет себя. Он есть философ, имея себя мыслью. Я же беден мыслью, и не имею себя как мысль. У меня есть мои мысли. Поэтому я сужу о себе как о философе. Но я беден как философ, потому что они есть, эти мысли, но я не есть они и они не есть я. Они часть меня, тот признак, по которому я сужу о себе как о философе, но не я сам.
        Какой же смысл есть в слове мудрость? Чем она бывает объективно, а не так субъективно, как о ней судят? Субъективно о ней судят как о том, что любит философ. Если он станет тем, что любит, то будет мудрецом. Но философ не может стать мудрецом в этом субъективном смысле. Тогда кем он может стать объективно? Что ждет его в мудрости, если философия – это мышление? Безмыслие. Философ знает благодаря мысли. Мудрецом он может стать, если будет знать, не думая. В его случае знание станет существованием.
        Философ любит мудрость, чтобы стать мудрецом. Когда он может стать мудрецом? Когда перестанет думать, но не перестанет узнавать, быть знающим. Вот эта идея-фикс движет философом. Она делает его трагической фигурой. В этом заключается трагедия мышления, трагедия философии как мышления Философ думает, чтобы не думать. Но здесь присутствует и комедия ума. Пока философ думает, он является живым умом. Но какова его цель? Он думает для того, чтобы не думать, стать глупым. Выходит, он умен до глупости. Такой вывод можно сделать для философа из философии как любви к мудрости. Как говорят: «любовь зла, полюбишь и козла». Полюбишь мудрость, станешь умным для того, чтобы быть глупым. Ведь полным умным, разумным существом на пределе, в совершенстве, ты быть не можешь. Остается быть полоумным.
        К сожалению, в нашей жизни не возможен правильный перевод мышления в бытие, мыслящего в мудреца. Человек не ангел. Он может воплощать идеи, даже быть идейным, но не идеей, не идеалом. Поэтому философский проект изначально неудачный проект. В этом заключается его трагикомическая противоречивость.
        - Иван Иванович, как вы думаете: в ином мире водятся философы?
        - Там нет поводов для философии. Поэтому философы есть только в нашем мире. В мире духов есть знание, но нет мышления. Духи знают по своей разумной природе, по своему умному бытию. Поэтому то они и духи, то есть, свободные существа, не связанные законами как условиями собственного существования. 
        - И все же они дают нам повод задуматься?
        - Конечно, являясь нам как наши мысли. От нас в них мысли. От них в нас идеи. Но только в акте воплощения. Духи воплощаются. Мы чувствуем их верой в качестве творцов. Они творят идеями, являясь нам мыслями. Мы живем телом в мире вещей, которые творим, вдохновленные богами. Представляем и переживаем свое телесное существование мы не мыслями, а чувствами души.
        - Значит, вы полагаете, что мы произошли от духов?
        - Я понимаю, что ваша ирония имеет основания. Но не все так просто в жизни, как это принимается в расчет эволюционистами. Можно думать иначе. Однако такая альтернатива в виде