какой-то помощи и тот его понял.
Петрович всё чаще ловил себя на мысли, что его сюда что-то постоянно и безудержно тянет, да он в принципе и не сопротивлялся. Ему казалось, что он сидя у полыхающего костра, в конце концов отогрелся, душой отогрелся. Было странно что, он уже довольно старый мужчина, битый жизнью, прошедший войну и ещё многие передряги, чувствовал себя радом с Вадимом мальчишкой. От него исходила такая сила, что просто хотелось, не говоря ни слова, прильнуть к нему и наслаждаться ощущением безопасности и надёжности. Николай Петрович поражался, тому что с Вадимом не нужны были слова, тот казалось слышал его без слов. Вот и сейчас, Вадим попенял Петровичу, что тот никак не привезёт на хутор Марьяшку, вот и пришлось сказать, что, та слегла, всё же возраст даёт себя знать. Но тот сказал, что ждёт их завтра и что это нужно. Петрович пообещался и с тем и отбыл домой.
Вадим опять сидел на крыльце, как в первый день приезда. Пока погода ещё держалась, правда ночами становилось уже довольно прохладно. К нему подскочил Фимка, из маленького толстопузого лопоухого щенка, он вытянулся в крепкого пса, сохранившего свой щенячий восторг, вот он и прибежал рассказать о своих впечатлениях за день. Странно было, но он чувствовал всех живых существ, наверное, на пару километров вокруг. Волчица, которую пришлось полечить, уже покормила выводок и дремала, прислонившись к отцу семейства. Волчара просто источал бешенную волну благодарности, причём нить связывающая их осталась, они понимали друг друга даже на расстоянии. Но эта волна не забивала другие голоса, звучали голоса душ мелких существ, да церковники, отрицая наличие душ у животных глубоко ошибаются, души есть у всего живущего и даже у Земли, вот Вадим, прикрыв глаза слушал эту симфонию жизни леса.
Он вспоминал как приехал сюда на хутор, первое его ощущение было, что он вырвался из тесного помещения, пропитанного вонью и миазмами на простор, продуваемый чистыми пряными от запаха трав, ветрами. Первые дни он просто наслаждался тишиной и покоем, даже ледяной комок в груди, не так вымораживал душу. Но потом опять стали приходить сны, правда они были не такими болезненными как в Москве. В снах он чувствовал тоску отца Фомы, тот был расстроен, что сменились прихожане. Всё же, публика заполнявшая теперь храм, побольшей мере была бездушной, и всё что говорилось отцом Фомой для них с амвона, они не слышали, это было выше их возможностей. Жаль было хосписа, его попросту не стало, раньше там вместе с болью были души, чувства и помыслы о Создателе. Теперь же зависть, жадность, тщеславие и снобизм переполняли палаты. Души, уродливее чем, экспонаты комнаты ужасов, вызывали только отвращение. Вадима, отец Фома порадовал тем что всё же смог в очередной раз не оставить своих прежних прихожан. Он стал в своё свободное время их посещать дома.
Вадим видел, что ткань бытия начинает меняться на глазах, но сколько же гнилых линий было вплетено в полотне. Видно правда, если не очистить, эта ткань треснет и расползётся по швам, раньше чистили войны, выжигая и здоровые нити, причём даже больше чем гнильё. Но вот теперь это просто невозможно, просто вся ткань бытия сгорит, слишком сильным стало оружие. Да и сама методика выжигания, сродни хирургической операции, проводимой каменным топором. Видно Создателю надоели такие потери, и он создал хирургический скальпель и желания Вадима ничего не стоили. Значит, попал в колесо, пищи, но беги.
Вадим уже давно слышал стоны души мишки, опухоль грозила косолапому завершением его жизненного пути. Он позвал его, вот и сидел ожидая, болящего. С момента его приезда ворота хутора не запирались и все живые существа в округе знали, что здесь их не обидят и даже помогут. Вот и можно сказать охраняли это место от зла, отгоняя гадов. Из кустов вывалилась, всклоченная медвежья фигура и косолапя подошла к человеку, сидящему на ступенях крыльца. Мишка, покрутившись улёгся у ног человека, постанывая почти как человек. Картина стала статичной, внешне застыв. Но если бы кто-то мог увидеть энергетические потоки, он был бы поражён тому сумасшедшему потоку что выплеснулся из человека на медведя. Ранее напряжённый мишка, вдруг расслабился, поднял голову и начал недоверчиво себя обнюхивать. Вот из темноты кустарника выдвинулась фигура огромного волка, подойдя к медведю и обнюхав его, он вдруг лизнул чёрную пуговицу медвежьего носа, после чего тоже улёгся с другой стороны крыльца. Сопровождаемая своим выводком во двор аккуратно вошла волчица, подойдя к крыльцу она долго всматривалась в безмятежное лицо человека. Затем она поднялась по ступеням и положила свою лобастую голову ему на колени, подсовывая её под его руку.
Сюрреалистичная картина, явно дикие звери, причём далеко не друзья спокойно лежали и бродили по двору хутора, молодой пёс играл с волчатами вылизывая их, волчица, своим телом обнявшая человека положившая ему голову на колени, лисица, кувыркающаяся в траве перед крыльцом. Если бы кто-то увидел это со стороны, он, наверное, просто не поверил бы своим глазам. И над всем этим спокойное лицо человека с прикрытыми глазами, сидящего на ступенях крыльца. А за открытыми воротами и забором хутора, явно одобрительно шумела тайга.
Вадим понимал, что эта передышка «…во глубине сибирских руд…» лишь временная отсрочка, и что скоро придётся возвращаться и работать. А пока он впитывал энергию тайги, заряжаясь как аккумулятор. Даже сейчас на покое его не оставляли, очень часто приходилось спасать линии судеб, неизвестных ему людей. То, что они находились за тысячи километров, не имело значения. Мир медленно, но неуклонно начал меняться, правда противник тоже не сидел, сложив руки. Многие из грязных нитей собрались в узел, казалось бы, сожги он их там всех вместе и проблема будет решена, но нет. Простые решения просто приведут к вспышке, что уничтожит ткань мироздания. Ну это потом, а пока он купался в доброй и по матерински ласковой волне энергии тайги.
Утром Николай Петрович, стал помогать Марьяшке собираться. Когда вчера он приехал от Вадима и сказал жене, что завтра они поедут на хутор, Марьяшка даже не стала сопротивляется, именно так капитан командир танковой роты ставил задачу по уничтожению фашистских захватчиков. Вот и теперь засунув под язык горошину нитроглицерина, она медленно одевалась, правда в какой-то момент ей вдруг стало совсем легко. Вдвоём, очень медленно они спустились к старенькому «Москвичу» по кличке Танк, расселись и поехали к выезду из города. Николай Петрович ехал медленно и аккуратно, чтобы не трясти жену. Пару раз отмороженная молодёжь подрезала его, но он, не обращая внимания на их выкрутасы продолжал так же плавно вести машину. Уже на самом выезде из города к ним прицепился какой-то мажор на езженном Лексусе. Казалось, ну подрезал, отстань. Но этот был упорный, как привязанный ехал за Петровичем, постоянно мигая фарами и сигналя клаксоном, но обогнать то было невозможно. До самого хутора вела одна колея и разъехаться вряд ли бы удалось.
Петрович плавно въехал во двор и остановился как всегда у сарая. Лексус ворвался во двор и вспарывая травяной наст, с воем клаксона остановился. Из него вывалилось нечто, разноцветный гребень из слепившихся волос, тощие ноги, обтянутые рваными джинсами, лицо с большими солнцезащитными очками, куча колец и в носу, на ухе и даже в брови и весь в тату. Вот это нечто направилось к Петровичу, который, не обращая внимания на это чудо, помогал жене вылезти из автомобиля. Нечто начало ещё издаля что-то верещать и вдруг осеклось, прямо перед ним застыл Фимка. Он не нападал, а просто стоял молча и смотрел на мажора, взгляд пса явно обещал неприятности. Мажор ещё раз взвизгнул что-то и запрыгнув в Лексус, вылетел со двора. За всей этой картиной молча, стоя на крыльце, наблюдал Вадим. Фимка подскочил к Вадиму и вывалив язык поднял на хозяина смеющуюся морду. Петрович, поддерживая жену повёл её к Вадиму.
ГЛАВА 27
Марьяна очень удивилась Вадиму. Она помнила худенького, угловатого, вечно болезненного мальчишку и целые чемоданы таблеток, что вечно сопровождали его во всех поездках. Ей вспоминались его глаза, наполненные вечной болью. Сейчас же на крыльце стоял парень, совсем не похожий на того мальчишку. Его глаза были бесконечной глубины, затягивающие и завораживающие этой глубиной. Казалось, что в глубине этих глаз полыхало опаляющее пламя. И в тоже время их сочувствие и понимание, казалось давало поддержку и надежду. Войдя в дом, она опять была озадачена, она ожидала что дом встретит её запахами затхлости, но дом был наполнен живыми запахами трав, теплом и уютом. Странно, но дом как будто радовался тому что в нём опять жизнь. На самой грани ощущалась грозовая свежесть.
Вадим вошёл следом и взяв самовар вышел. Удивительно, он всё делал с такой обстоятельностью, какой сейчас трудно найти у молодёжи. Странно было и то что не было видно ни одного современного электронного аппарата, единственный прибор, простенький сотовый телефон лежал на подоконнике. В открытое окно заглядывали ветви одинокой берёзы, украшенные оранжевыми и бордовыми листьями. Везде царила чистота и это было тем более это было удивительно, потому что в доме жил пёс. Но вот Вадим внёс самовар и поставил его на подставок. В доме сразу запахло смолистым дымком, он расставил на столе чашки, сухарницу полную сушек и вазочку с духманистым мёдом. Марьяна чувствовала себя очень хорошо, даже удивительно, так она себя чувствовала в свои самые лучшие годы. Куда подевалась та болячка, что в последнее время высасывала её практически не оставляя сил. Сейчас же силы так и бурлили, она мельком глянула в зеркало и тут же вернулась к нем взглядом. Из зеркала на неё смотрела зрелая женщина, с сединой в волосах и не более того. Теперь она поняла, что её удивляло последнее время в Коле, он так же, как и она просто помолодел, сбросив десятка три, а то и четыре лет. Она не понимала, что происходит, просто радуясь произошедшим переменам. В этот момент она услышала шум подъезжающих машин. Вадим, вздохнув, встал и вышел.
Знакомый Лексус в сопровождении ещё пары машин въехал во двор хутора. Из подъехавших машин с гоготом вывалилась толпа молодёжи, она явно была не в себе. Многие из них были вооружены битами. Вадим молча смотрел как они, временами падая, направились к дому.
- «Что вы хотели?»
- «А ничего, вот только замочим твоего пса и тебе объясним, что нельзя натравливать собаку на людей»
- «Что-то я не вижу людей, пришли в чужой дом и собираетесь устанавливать свои правила»
- «Твой дом? Пацаны мне кажется, что холодает, может разожжём костёр, вон смотрите сколько дров, целый дом»
Говоривший достал зажигалку и стал примеряться к стожку старого сена. Фимка выскочил, желая укусить говоруна. Тот отпрянул, сев больно на пятую точку. Остальные с рёвом хотели напасть на Фимку, но тот рванул мимо них к воротам. Толпа, было, развернулась и вдруг застыла как статуи. В воротах лежал медведь, подперев лобастую голову лапой, с двух сторон сидели волки. Если справа, сидела достаточно крупная волчица, то
