начальству видней, кого брать... Пускай работает... Нам-то какое дело — кто его пропихнул? Каждый как может, так и устраивается, вон в газетах пишут... — он не договорил, о чем там пишут. — Слушай, Мишк, дай десять копеек, на курево не хватает.
Я дал ему гривенник, Рыбкин радостно устремился к табачному киоску, я махнул ему рукой — бывай. И подумал: «До свидания, безликий человек Рыбкин Борис Николаевич. Вся-то разница между нами, что жена дает ему на обед (и прочее) пятьдесят копеек мелочью, моя же — бумажный рубль. Всего лишь пятьдесят копеек разницы, а он ведь, горемыка, сознает это неравенство, принимает его как должное... Вот чудак?..»
Иван Владимирович Волошин не долго ломал голову над тем — куда пристроить Тараторкина. Но Ваньчок, с присущей ему крестьянской хитростью, расписывал загвоздку с новым кадром каждому встречному-поперечному. Уповая на трудовой опыт собеседника, советовался об участи Антона. Непосвященный в методу Волошина, искренне раскидывал на пальцах, перебирал приемлемые варианты... Рассуждал и Волошин, и вдруг его озаряло. И тогда Ваньчок искал у собеседника подтверждения правильности своего выбора, тем самым как бы делил ответственность за возможный просчет на двоих. Я не раз наблюдал эту византийскую манеру, порой было смешно, но в принципе понимал — у каждого свои тараканы.
Таким образом, Антону поручалось привести в порядок документацию по котлонадзору. Подведомственных объектов у нас не так много. Котельная отпадает, она в ведении инженера-теплотехника, остаются резервуары под давлением и грузоподъемные механизмы. Еще послабление — у нас нет мостовых кранов, а тали и тельферы не подлежат освидетельствованию инспекции котлонадзора (обходимся собственными силами). Но в тоже время ведение документации по этому вопросу было — легко сказать, запущено, оно напрочь не велось как минимум лет десять.
Акты проверок писались от случая к случаю, технические паспорта подъемного оборудования и ресиверов разбросаны по всем шкафам и верно половина их утеряна. Под рукомойником в коридорчике стопкой сложены жестяные таблички со сроками освидетельствований. Они гласили: «Ч.О. — 12.12.70., Ч.О. — 12.12.72.» — выходило, валялись без дела две пятилетки.
Почему-то считалось, что обязанность развешивать таблички вменена Рыбкину, только кто и когда обязывал тому — неизвестно. Инженер-конструктор не роптал на несвойственную его должности функцию. Он добросовестно берег таблички, не вывешивал же их, потому что старые сроки давно истекли, а новые никто не установил.
Итак, по сути, Антону предстояло воссоздать на заводе службу технадзора: разработать графики освидетельствований и планово-предупредительного ремонта (ППР), собрать воедино техпаспорта и оформить нужную документацию. Разумеется, столь неподъемное дело новичку быстро не осилить, но хотя бы сдвинул с мертвой точки, подготовил бы для формальных отчетов, и то — благо.
Хуже нет подчищать за другими, а еще дряннее делать то, сам не зная что. Странно, но Тараторкин не выдал своего замешательства. Наоборот, на следующий день он со знанием дела рассуждал о надзорных требованиях, предъявляемых к содержанию подъемных механизмов и ресиверов, просветил нас, как производятся испытания талей и кран-балок, поведал о динамическом ударе... Признаться, и мне доводилось предвосхищать чужую волю, потому меня не удивило обилие специфических терминов, выданных на гора Тараторкиным. Разумеется, он блефовал, не было у него глубоких и устоявшихся знаний в той области, а об опыте и говорить не стоит — просто он накануне просмотрел дешевенькую брошюрку по опасным механизмам, вот по свежей памяти и шпарит ее.
— Ну, теперь дела попрут, — довольно возгласил Волошин, доверительно поглядывая на Тараторкина. Есть такое свойство у русского человека: напридуманные им напасти на свою голову очень быстро сходят на нет, стираются в памяти сами собой. Так и Ваньчок, он амнистировал Тараторкина от подозрений в подсиживании и даже потеплел к малому.
Получив таким образом благословение начальника, Антон взялся пускать пыль в глаза всему нашему отделу, причем довольно рьяно. Его возмущение небрежением прошлого начальства к делам технадзора воспринималось нами с неким одобрением (подчиненным всегда лестно, когда ругают начальство, пусть даже и бывшее). В то же время никто из нас почему-то не верил, что это убитое ранее дело наладится усилиями Тараторкина, хотя парень прожужжал всем уши своими талями и тельферами. Пришлый человек, заглянув в те дни к нам в отдел, наверняка решил бы, что для «механиков» нет дела важнее, чем грузоподъемные средства, столько было выпущено пара по этому поводу.
Наши старожилы, не желая ударить в грязь лицом, тщились показать свою универсальную компетентность в технических вопросах. Даже снабженец Юрий Михайлович по трезвянке вознамерился проэкзаменовать Тараторкина:
— Ну-ка, Антон Батькович, скажи, что такое палипаст?!
— Я такого слова не знаю, — раздраженно ответил Тараторкин.
Никульшин обрадовано засмеялся, мол, вот он, простой снабженец, а завел таки грамотея в тупик:
— Ну, эт-та... троса на колесиках... за один конец тащишь...
— Так то — полиспаст, — по слогам выговорил Антон и добавил, — буква «эс» в середине слова. В этом механизме тяговое усилие определяется числом роликов и ниток каната, — заученно отчеканил он.
— Все то ты знаешь... — разочарованно протянул Юрок, но не желая сдаваться, полез в бутылку. — Когда я работал в «Заготзерне», ту штуковину звали палипастом, — и далее задумчиво протянул, — может теперь стали по-другому называть, а раньше точно помню — палипаст.
— Ну ладно, Никульшин, брось загибать, — вмешался Полуйко.
Но Юрок не сдавал позиций, как всякому алкоголику, ему нравилось внимание к собственной персоне, его прельщало проявить актерство в защиту придуманной истины:
— Да я сам работал на нем, мне лут-чей знать! — апеллируя к слушателям, правдоподобно возмутился. — Меня учить нечего... поработал бы с мое — узнал бы, что к чему?
— Ну как знаешь, — Антон, махнул рукой, отваживая ретивого такелажника, но того видимо заклинило:
— Я то точно знаю, я из практики знаю, а ты из книг. Чуешь разницу? Книга что?.. Одним словом — бумага... Хочу так напечатаю, хочу этак... — дальше Юрий Михайлович Никульшин понес такую ересь, перемежаемую матом, что все стали смеяться, а Юрок возгордился, счел себя героем дня.
Болтовня — болтовней, но через два дня Волошин учинил Тараторкину первую ревизию. Парню пришлось нескладно мямлить: паспортов нет, ответственных нет, графиков нет — попробуй разберись сразу... Механик, видно, начал смекать о деловых качествах нового инженера, но явного недовольства не выразил, лишь слегка пожурил малого: «Не было, нет в наличии — это не отговорка, должны быть и баста!»
После ухода начальника Антон пригорюнился. Взять хотя бы проклятущие паспорта... Действительно, задача не из легких — попробуй разыщи черную кошку в темной комнате, к тому же, если ее там нет и не было. Куда это они запропали? Пока что нашлась самая малость: в ящиках столов, в шкафчике электриков, в сейфе снабженцев под связкой подшипников и прочей мажущейся дряни, в кипе позапрошлогодних отчетов по капитальному ремонту, короче, неисповедимы пути Господни...
Когда мы позвали парня пойти перекурить, он раздраженно отказался. Можно подумать, что мы — бездельники отрываем трудягу от дела, намеренно мешаем ему, чего доброго, еще пожалуется Волошину? Да, наконец-то — один из нас поглощен своей работой!.. В облике Тараторкина появилась неприступная деловитость, аж бледный лоб покрылся испариной. Делопут, да и только!
Я задался вопросом — сочувствовать или смеяться мне над Антоном? А может, просто махнуть на парня рукой, на его демонстративные потуги представиться трудоголиком. Впрочем, возможно, он получил первое серьезное поручение, первое самостоятельное дело на фоне прошлого ничегонеделания. А вдруг правда — он исполнен самых благих намерений, у него прилив созидательной энергии. Что же здорово, когда человек погружен по горло в работу, пусть даже самую непрезентабельную. Возникает здоровое тщеславие, даже приходит вдохновение, труд приносит радость. Увы, рано или поздно благой порыв истончается, иссякает в буднях дней, но ведь сделанное осталось, материализовалось, пусть даже никому не нужной очередной папкой в шкафу.
Три дня Антон неустанно занимался поиском паспортов, проявив, я бы сказал, изощренную предприимчивость. Он облазил все, даже самые несуразные места, выуживая заныканные, черт знает куда папки своих талей. Ему бы архивариусом — у парня определенно бумагосборный талант. Наконец, паспорта сложены пестрыми стопами на столе, наверное, действительно все из имеющихся в природе, мы в этом уже не сомневались.
Тараторкину бы отдохнуть от трудов, но он пустился с места в карьер, перевоплотясь теперь в классификатора, этакого папирусного Карла Линнея. Парень сортирует, раскладывает, помечает папки паспортов по мощности и усилию устройств, по еще каким-то лишь ему известным особенностям. Наш главный доволен, работа на приколе не стоит, Ваньчок похвалил Антона, тот скромно потупясъ, промолчал, но и дураку ясно, что одобрение тронуло его сердце, похвала начальства любезна каждому.
И вдруг, как гром в безоблачном небе, старший инженер Павел Васильевич по уходу Волошина заметил наивным тенорком, мол, большинство-то паспортов, раскопанных Тараторкиным, уже мало куда пригодны, так как сами тали и тельферы давным-давно списаны в лом! И тут всех разом осенило, что Пал Василич-то прав как никогда. Большинство этих корочек осталось с ветхозаветных времен, чуть ли не с братьев Силиных, дореволюционных хозяев завода. Да и внешне разве это документы, у иных вырваны листы, на страницах ржа от селедки на закусь и так от ветхости, есть такие паспорта, от которых осталась лишь одна обложка. Всем стало неловко за собственную недогадливость, а если вдуматься поглубже, то за черствость и равнодушие. Пришел новый сотрудник, ему поручили ответственное дело, конечно неведомое ему, хоть он и пыжился, доказывая свою компетентность. В парне вопила его неопытность, по сути он искал совета, нашей подсказки. Правда вопрошал в завуалированной форме, но неужто нельзя было догадаться, смекнуть о его проблемах, а мы остались безучастными, только разглагольствовали, лишь бы языки почесать да себя показать с выгодной стороны. Дабы как-то реабилитироваться хотя бы в собственных глазах, все разом взялись поучать Тараторкина — что ему делать. Мололи всякую чушь, полагаясь лишь на здравый смысл, не понимая, что совершенно безграмотны в вопросах котлонадзора.
Вот и пришлось бы Тараторкину изобретать велосипед, умного никто так и не предложил — одна галиматья. Остается мне спасать малого, как-никак сижу в кабинете начальника. С божьей помощью меня вынесло, хотя, по правде сказать, я сам толком не знал, что требуется от Антона. Велел ему сходить на соседний завод (железнодорожники... — у них наверняка технологическая
