креслу. Ну, как скользнула…в ней никогда не было изящества, а горе, усталость и все-таки не прошедшее бесследно вино сделали ее движение очень неловким, и она чуть не влетела сама в кресло, но сползла на пол.
Предмет, блеснувший так загадочно, оказался маленькой коробочкой. Арахна не сразу вспомнила, почему эта коробочка так ей знакома, а открыв только, поняла – это коробочка, данная ей в лавке со сластями. Луал, когда это было? Всего пару дней назад, а она уже думать забыла про нее и про всё. а торговец, наверное, обижен – он же не взял с нее деньги за…
Арахна пригляделась внимательнее, изучая сладости – это были тонкие плитки шоколада, только с какими-то цветными вкраплениями. Пахли плитки замечательно, как может пахнуть только жизнь. Но Арахна не коснулась плиток, закрыла коробочку и сунула ее, не думая, в карман. Какая уже теперь ей разница? Если не берет в полной мере вино, то на сладость ей, вообще не особенно любившей сладкое, и вовсе не стоит надеяться.
Она поднялась, цепляясь за кресло, которое жалобно скрипнуло от ее движений – кажется, мебель была слишком старой и неготовой терпеть такое небрежное обращение с собою. Арахна на мгновение задумалась, пытаясь вспомнить, сколько лет этому креслу, дивану…столу? Не вспомнила. Они были здесь будто бы всегда, с самого ее появления. Только были здесь другие люди. И Регар. А теперь осталась одна Арахна. И никого больше из прежней жизни.
Ей стало себя жаль и от этого еще более тошно: имела ли она право жалеть себя? Не от ее ли руки кончилась жизнь, как минимум, двоих людей из ее прежней, такой маленькой, но устроенной жизни? не она ли…
Себя обвинять, да еще и без свидетелей…Арахна взглянула на Мальта с ненавистью, как смеет он спать, когда она сама пытается проклясть и возненавидеть себя еще сильнее, чем прежде?!
Но дремлет. Такой усталый, замученный, сам пришедший из грехов и запятнавший свою жизнь в неблаговидных делах, которых, как он там сказал? - Хватит на одиннадцать походов к эшафоту? Смешно. Умереть можно лишь раз. Или нет? Сколько раз умерла Арахна, но напрасно осталась живой?
А ведь Мальт, наверное, ближе всех ей сейчас. понимает, во всяком случае, ее куда лучше! это значит, что она не одна.
Арахна не могла полностью отвечать за собственные мысли (какие-то липкие и совсем чужие), все ее тело вдруг тоже стало предавать ее, словно бы существуя отдельно. А что оставалось от Арахны, если разум и тело больше не принадлежат ей?
«Ничего» - сама себе ответила Арахна. – «Не было Арахны и нет»
Безумная от горя, чуть хмельная и от этого смелая, пошатываясь, подошла к задремавшему Мальту и коснулась своей рукой его руки. Мучительно хотелось ощутить тепло и жизнь, и она даже подумала, что напрасно ищет его в Мальте, ведь он, наверняка, холоден, словно змея и тепла не будет, но оно в нем было.
Арахна, плохо понимая, что творит, скользнула ладонью по его руке вверх, ощущая его тепло даже через одежду. Жизнь! Жизнь еще существует.
Мальт очнулся от неожиданного прикосновения, но не сразу сообразил о его причине, дернулся и спросил осипшим голосом:
-Что случилось?
Арахна не ответила. Ее ладонь упрямо замерла на его плече, не желая отпускать.
-Ты…с ума сошла? – предположил Мальт, совсем приходя в себя.
-Поцелуй меня, - хрипло попросила Арахна. В её лице застыла мука, необратимая и сжигающая.
Мальт озадаченно помолчал, потом решил всё-таки переспросить:
-Прости, что?
-Поцелуй меня, - повторила Арахна, и ее рука скользнула к шее дознавателя. Сама она на мгновение оглохла от стука собственного сердца, от кипевшего где-то в голове моря.
-Так! – Мальт осторожно отстранился от нее, - я не знаю, чего ты там хлебнула и в каком количестве, но, пожалуйста, иди спать!
Он старался говорить сердито, однако, выходило неубедительно. Да и как было ему сердиться на Арахну, которая явно не соображала, что делает, да и не сам ли Мальт решил ее напоить в надежде, что она легче так перенесет первые часы своего горя и начало мощной перемены, что давно висела уже над Маарой…
А у Арахны вдруг пропала вся храбрость. У неё не было плана к отступлению, да и никакого плана не было. Составлять планы никогда не было ее задачей. И теперь, оказавшись отвергнутой, Арахна была готова провалиться от стыда сквозь пол, прямиком в пыточную, лишь бы не ощущать внутри себя ни горя, ни разочарования.
Мальт решил смягчить ситуацию, пользуясь правом здравомыслящего:
-Арахна, у тебя был очень тяжёлый день…и последние недели. Сейчас ты напугана грядущими переменами, и это нормально. Ты пьяна и не отвечаешь за свои поступки, а еще ты в скорби.
Она нашла в себе силы взглянуть на него, спросила, впервые в жизни задумавшись над этим вопросом:
-Я некрасивая?
Мальт вздохнул. Когда он хотел быть дознавателем, то рассчитывал, что будет защищать закон и рисковать жизнью во благо народа и спокойной для него жизни. когда же судьба привела его в заговорщики, то полагал бороться за перемены во имя блага народа и рисковал жизнью, готовый умереть за идею. Нигде его не предупреждали, что придется разбираться и возиться с пьяными палачами! В этом Мальт был уверен: он всегда внимательно слушал вводные и инструкции.
-Ты очень милая, - осторожно ответил Мальт и решил все-таки добавить, - и красивая. А еще…добрая!
Он чувствовал себя идиотом. Во-первых, для него «красота» существовала лишь где-нибудь в строгости храмов Луала, в четких линиях алтарей, в порядке жизни, в последовательной смене сезонов. В людях Мальт красоты не видел. Люди были подвержены изменениям в лице и теле, а еще – смерти. и недолговечная красота вызывала лишь недоверие.
-Тогда почему ты хочешь, чтобы я ушла? – Арахна ждала ответа даже больше, чем на предыдущий вопрос.
Мальт, сохраняя спокойствие с трудом от абсурдности (грядет переворот, а он здесь, в Луалом забытой Коллегии, ведет ненужные беседы!), ответил:
-То, чего я хочу и то, что будет правильно – разные вещи. Тебе же самой будет плохо, Арахна. Ты сама возненавидишь и меня, но мне, допустим, не привыкать, и себя. Тебе же от себя самой достанется.
Арахна молчала. Фландрийское вино, противное в первый прием, отпускало с каждым следующим потреблением быстрее. Не так она и была пьяна, как хотела думать, и это тоже было неприятным открытием.
-Если ты уверена, что хочешь остаться, то – пожалуйста. Но если сомневаешься, то лучше иди спать, - закончил Мальт свою мысль, краем сознания обещая себе после смерти отыскать Регара и спросить, как он справлялся со всей троицей. Впрочем, справлялся ли?!
Мальт с удовольствием увидел, как Арахна, избегая даже случайного взгляда на него, поднимается с места и идет к лестнице, приняв решение.
-Лучше в пыточную, - напомнил дознаватель. – Вашей Коллегии мало опасения, вы не нужны, если честно, но кто-то может захотеть свести личные…
Арахна даже не дослушала, и, не показывая никак своего внимания к его словам, а, может быть, нарочито, вошла в комнату. Только вот не в свою, а в комнату Сколера. Какая разница, когда все комнаты опустели одинаково?
Арахна, как и Мальт проявляла бдительность, только иного рода. Она догадывалась, что когда начнется… в тот час, Эмис или Мальт не позволят ей выйти наружу, а потеряв все желание сохранять свою жизнь, Арахна хотела посмотреть. Ее тяга к истории, любопытство и желание покинуть Коллегию Палачей, чтобы не сойти с ума были сильнее, чем желание жить. Скоро начнется новый мир, а она, как догадывалась, по мнению Мальта и, вернее всего, Эмиса, должна была наблюдать за этим из окна.
А Арахна еще в детстве, зачитываясь историей Маары желала увидеть что-нибудь интересное, мечтала записать потом для потомков. Только с годами желание это куда-то делось, пришел страх, и уверенность, вбитая Регаром: держаться надо дальше, мы – палачи, мы не судьи. Мы лишь орудия.
Но Регара больше нет. А «безопасная» лестница возле комнаты Сколера есть. Мальт сам влезал по ней.
Мальт не отреагировал на такое перемещение Арахны. Во-первых, устройство Коллегии не было ему известно очень уж хорошо, и он не подумал даже сопоставить комнаты и свое появление со стороны окна в одной из них. Во-вторых, он также был человеком и не обязан был предусматривать слишком уж все. в-третьих, Арахна могла и сменить комнату, и делать все, что ей вздумается… Мальта волновало больше то, чтобы она не выходила. Ну и отсутствие Эмиса, конечно.
Впрочем, нет. Была еще одна мысль, волновавшая ум Мальта. Он чувствовал, что сделал правильно, прогнав ее, но одновременно с этим – идиотом.
«Благородный идиот!» - хмыкнул Мальт сам себе и в это время, откликаясь на его внутреннюю мольбу, распахнулась дверь Коллегии, и появился Эмис – мрачный и встревоженный.
-И двух столетий не прошло! – проворчал Мальт. – Чего так долго?
-Сам бы попробовал! – огрызнулся Эмис. – Улицы перекрывают то солдаты, то какие-то толпы. Оборванцев больше, чем прежде. Это я тебе как оборванец говорю. Бывший оборванец. День на дворе, а готовят факелы…где это видано?
Эмис строго взглянул на Мальта, словно бы читая ответ в его глазах, затем хмыкнул:
-А ты ведь прекрасно знаешь, что я говорю правду!
-С чего это? – деланно изумился Мальт.
-Такие как ты всегда знают. Ты знаешь. Ты хочешь уйти, чтобы что-то сделать. Плохой ты человек, - Эмис не боялся Мальта. Сказывалась уличная жизнь и небольшой опыт в роли помощника палача, в ходе которого выяснилось, что все слишком легко смертны.
-Может быть, - не стал оправдываться Мальт. – Всё относительно. Если судить о присяге – да, плохой. Но если судить о народе…
-Ты мне голову не забивай! – перебил Эмис. – Ты не о народе заботишься, а о своем месте! то, что затевается, свершится и без тебя, а ты просто вовремя присоединился.
-За словами следи, - улыбнулся Мальт. Сердиться смысла не было, но досада резанула по сердцу дознавателя.
-А я не боюсь, - тряхнул Эмис головою, - не боюсь, потому что, такие как ты, считающие себя умнее всех, не понимают одной простой вещи!
-А ты, уличный бродяга, бард-неудачник, понимаешь?
-А тут ума не надо. Надо лишь чистую совесть иметь. Благо не приходит в крови! В предательстве и бойне не рождается счастье, - Эмис с ненавистью взглянул на Мальта.
-Чистую совесть? – поразился Мальт. – Интересно…у тебя, что ль, чистая совесть? Вор, мошенник, лжец. Что, скажешь, все для выживания?
-Нет, - покачал головою Эмис, - не для выживания. Не все.
-Что тогда - обстоятельства? И в недостойных обстоятельствах можно держать себя с достоинством. Каждый же думает, что от одного ограбления или мошенничества в кости ничего не поменяется, мол, украду у богатого, обыграю купца… каждый мыслит только о себе! И плодится, плодится на всех уровнях гниль. Легко обвинять, когда привык довольствоваться свободой. Но такая свобода, какой ты ее видишь, улица, памфлетисты, кабаки – это все недолгое, это все преступное. А что ты сделал для других? Что сделал ты стоящего?
Мальт был спокоен и даже ироничен, и от этого Эмису хотелось ударить его ещё сильнее.
-Я, хотя бы, не навредил, - буркнул он. – Никого не убил.
-Да, - согласился Мальт, - никого не убил. Молодец. Прожил полезную жизнь. А может быть, нужно иногда убить? Знаешь, как гниют фруктовые деревья? Заразится какая-нибудь ветка и от нее гибнет все дерево, если не отрубить её.
-Кто дал тебе право
