Илья и Мария

единственные в мире, проводим социалистические преобразования, и нас с надеждой смотрит весь мировой пролетариат. Можем ли мы допустить, чтобы наша революция была побеждена? – а она неминуемо будет побеждена, если мы не удержим власть. Нам надо сохранить советскую власть в России во что бы то ни стало, любой ценой, даже тяжелейшей ценой потери этой власти на территории, которая отойдёт немцам.
– Но люди, Владимир Ильич, – возразила я. – Мы оставляем их под немцами.  А наши товарищи? Что будет с ними?
– Если вы знаете иной способ заключить мир, Мария Александровна, скажите об этом, пока не поздно, – ответил он довольно резко. – Мы заключаем мир на немецких условиях лишь постольку, поскольку другого выхода нет. Что касается наших товарищей на Украине и других территориях, мы всеми способами будем помогать им – всеми способами! Формально мы не можем вмешиваться в происходящие там события, но один неглупый человек сказал, что договоры заключаются только для того, чтобы их нарушать. Если же в Германии произойдёт революция, а она неизбежна, мы в тот же час откажемся от этого навязанного нам архипохабнейшего и архипозорнейшего мира.
– Вы думаете, революция в Германии произойдёт? – спросила я.
– Непременно, всё говорит за это, – убеждённо сказал он. – Полгода, от силы – год, и режим кайзера рухнет.
– Хорошо, я проголосую за заключение мира, но оставляю за собой право вместе с моими товарищами действовать в интересах революции на землях, которые перейдут немцам, – заявила я Ленину.
– Это право никто не может у вас отнять, – закончил он разговор.
Мир был заключён и сбылись мои худшие опасения: немцы уничтожили советскую власть на отошедших к ним землях, беспощадно расправляясь с её представителями и теми, кто поддерживал Советы. Украина была заставлена виселицами, расстрелы без суда стали обычным явлением. Тяжело страдал под немецким сапогом весь народ: немцы отнимали у крестьян всё, что хотели, повсеместно творя страшные насилия.
Я была поражена: как могла такая культурная нация, как немецкая, – нация Дюрера, Бетховена, Гёте, сотен иных выдающихся деятелей гуманистической культуры, – как могла она воспитать в своей среде нелюдей, способных на подобные зверства? Теперь, когда немцы опять заняли обширные районы нашей страны, когда их армия вошла уже и в центральную Россию, ужасно подумать, что они сделают с нашим народом. Если кайзеровские немцы вели себя, как лютые звери, как же поведут себя гитлеровцы, чья идеология основана на жестокости, на уничтожении «неполноценных рас»?..
Если бы мы были не в тюрьме, мы безусловно повели бы борьбу с немецкими захватчиками, как вели её в восемнадцатом году. Мы прибегли тогда к испытанному средству – к террору; наш Центральный комитет санкционировал террористическую борьбу против немецких генералов и чиновников, ответственных за преступления против украинского народа.
Главная вина лежала на генерал-фельдмаршале Эйхгорне, руководившим военной оккупацией на Украине. Мы вынесли ему смертный приговор, привести который в исполнение поручили Ире Каховской, моему товарищу по Нерчинской каторге. Вместе с нашим  однопартийцем Борисом Донским она выехала на Украину. Им удалось выследить Эйхгорна, – Борис бросил в него бомбу и Эйхгорн погиб.
Борис Донской и Ира Каховская были схвачены; Бориса немцы повесили, а Иру долго подвергали допросам и пыткам, а затем тоже приговорили к повешению. Однако повешение женщины должен был утвердить кайзер, но он не успел этого сделать: в Германии началась революция.
Ира вышла из немецкой тюрьмы, – чтобы попасть в тюрьму советскую. Это было уже после нашего выступления против большевиков, когда ко всем левым эсерам большевистская власть относилась с большим подозрением.

Илья 

Последствия Брестского мира сильно охладили наши отношения с большевиками, но окончательный разрыв произошёл из-за политики в отношении крестьянства. Вначале большевики выполнили всё, чего веками добивались крестьяне: дали им землю, избавили от помещиков, отдали крестьянам помещичьи усадьбы, а ещё простили все долги перед банками и государством на сотни миллионов рублей. Понятно, что крестьяне двумя руками были за большевиков, и с осени семнадцатого до весны восемнадцатого года готовы были поднять на вилы всякого, кто выступит против советской власти. Но затем крестьянин снова почувствовал на своей шее столь знакомое и ненавистное ему ярмо государства: большевики приняли декрет о продовольственной диктатуре.
Изымать хлеб у крестьян по так называемой «продразвёрстке» начало ещё царское правительство в войну, продолжило Временное, но большевики пошли дальше всех. Они создали «продовольственную армию», отряды которой отнимали у крестьян не только то количество зерна, которое было определено продразвёрсткой, но зачастую из крестьянского запаса на пропитание и посев. В деревне продовольственным отрядам помогали специально созданные «комитеты бедноты», где нередко собирались антисоциальные элементы, тунеядцы и пьяницы, ведь комитеты бедноты получали часть отнятого у своих же односельчан хлеба, так что могли жить этим грабежом.
Оправдывая эти меры, большевики говорили, что городское население голодает, цены на продукты выросли выше всяких допустимых пределов, а крестьяне в то же время не хотят продавать продовольствие, ожидая дальнейшего роста цен.
– Крестьяне в долгу перед нами, – выступал Ленин на одном из митингов, – мы дали им бесплатно землю, огромное количество сельскохозяйственного инвентаря, отобранного у помещиков, поэтому вправе были рассчитывать, что крестьянство придёт нам на помощь в решении продовольственной проблемы. Однако этого нет: крестьяне заботятся сейчас лишь о собственной наживе, им нет дела до голодающего городского пролетариата, что полностью подтверждает мелкобуржуазную сущность крестьянства, класса мелких собственников.
Слушая его, я думал, что он и прав, и не прав. Я – крестьянский сын и отлично знаю крестьян. Правда, что по сути они мелкие буржуа, со всеми пороками буржуазии.  Стремление к наживе, жадность, скаредность, хитрость, желание поживиться за чужой счёт – тут много можно перечислять, а к этому прибавляются косность, отсталость,  отжившие традиции и самые дикие предрассудки. Всё это так, но тем более народное правительство, если оно действительно народное, должно было заботиться о развитии у крестьянства иного мировоззрения, основанного на передовых социалистических принципах жизни. Социализм должен был преобразить деревню, сделать из крестьянина, с психологией мелкого хозяйчика, подлинного гражданина социалистического общества,  радеющего об общих интересах не меньше, а может быть, больше, чем о собственных.
Эту идею позже перехватил Сталин, который приспособил её наряду со многими идеями революциями для укрепления своей власти. Сталинская коллективизация, по виду социалистическая, опять превратила крестьянина в крепостного, гнущего теперь спину на государство, которое обращается с ним не намного лучше, чем прежде помещики. О последствиях этого нового закабаления для психологии крестьянства нечего и говорить. Социализм стал отождествляться у крестьянина с диктатурой, вызывая сильнейшее скрытое неприятие, а мировоззрение мелкого хозяйчика сохранилось. Стоит теперь качнуться государству, и крестьянин вернётся к своему мелкобуржуазному состоянию, отбросив социалистические принципы.
Надо отдать должное Ленину, он понимал, к каким политическим последствиям, – помимо открытого сопротивления в виде крестьянских восстаний, которые и так охватили многие губернии, – может привести диктатура над крестьянством, и после Гражданской войны отменил продразвёрстку, продармию и комитеты бедноты. Но зачем было всё это создавать? Опыт нашей партии показал, что с крестьянами можно достичь соглашения при условии внимательного отношения к их нуждам, уважения к их труду. Доверие к крестьянам, совместное обсуждение с ними трудного вопроса определения хлебных излишков, твёрдое проведение своей линии без угроз и произвола, выполнение данных обещаний, посильная помощь им — всё это встречало понимание у крестьян, приближало их к участию в решении общенародного дела.
Мы пытались убедить в этом большевиков, но безрезультатно – уже тогда в большевистской партии видны были диктаторские устремления: власть для народа всё больше становилась властью над народом. Под конец жизни Ленин сам пришёл в ужас при виде того, во что превратилась его партия, а мы заметили это уже в восемнадцатом году. Наше выступление против большевиков имело главной целью выпрямить их линию, чтобы вернуться к идеалам социалистической революции. 

Мария

Понимая, что столкновение с большевиками неизбежно, мы до последнего момента пытались решить дело парламентскими методами. Вся надежда была на пятый съезд Советов в июле восемнадцатого года. Даже слепому было видно, что партийно-советские учреждения лишились опоры в крестьянстве и стали налегать на чрезвычайную комиссию, на репрессии, от которых выла деревня. Сами же чрезвычайные комиссии  попали в исключительное изолированное положение во вред престижу советской власти.
Мы понимали необходимость «чрезвычаек» для защиты революции: член нашей партии Пётр Дмитриевский, известный под партийным псевдонимом «Александрович», являлся заместителем Дзержинского в ВЧК и тот отзывался о нём с похвалой. Но произвол, творимый чрезвычайками на местах, особенно в деревне, никак нельзя было назвать «защитой революции» – это была настоящая большевистская опричнина. Александрович, сам родившийся в деревне, болезненно воспринимал насилие чекистов над крестьянами, ещё более усилившееся после введения продовольственной диктатуры.  Он верно говорил на заседании нашего Центрального комитета, что диктатура над крестьянством приведёт к усилению большевистской диктатуры вообще, и тогда зачем была революция?..
Я прибавила к этому, что положение крестьян на Украине, отданных под власть немцев, ещё более ужасающее. Брестский мир исчерпал себя; передышка, которую он дал, пошла на пользу советской республике: сейчас у нас есть армия и она успешно отражает наступление контрреволюции в начавшейся Гражданской войне. Если же мы разорвём Брестский мир, мы получим дополнительную поддержку от многих русских людей, которые выступают против нас именно из-за мира с немцами, а ликвидация продовольственной диктатуры и комбедов обеспечат нам массовую помощь крестьянства, которое встанет на защиту своей земли. Революционная война против немцев имеет огромное значение: она поможет покончить с Гражданской войной в России и ускорит революционный процесс в Европе. Надо принимать в расчёт и текущую обстановку: немецкая военщина бросила сейчас все силы в последнее отчаянное наступление против Франции и не сможет перебросить сколь-нибудь значительные войска против России.
Вывод очевиден: на предстоящем съезде Советов мы потребуем от большевиков разорвать Брестский мир и уничтожить продовольственную диктатуру, – примерно таким было моё выступление. 
– Вы