освоиться, стать, так сказать, «своим», «добрым малым», похожим на состоятельного московского гостя, следовало нарядиться в туземное платье. Для этого я надел на себя белоснежную сорочку, серый зипун на подкладке зеленого цвета и красной подпушкой вдоль краев до бедра, а также лиловые порты с чулками. Поверх нижнего белья облекся в красный долгополый распашной кафтан «в рукав» с застежками, украшенными горизонтальными рядами синих шелковых нашивок из плетеной тесьмы с пряденым золотом, и невысоким стоячим воротником. Со шпагой на бирюзовом кожаном поясе с золотой пряжкой и в темно-коричневых кожаных сапогах из телячьей кожи я вышел на улицу. На дворе был солнечный теплый весенний день. Нахлобучив на голову шапку из красного сукна с меховой опушкой, я пошел, куда глядят глаза, в надежде наткнуться хоть на кого-нибудь, кто уже знал меня. Судя по личным документам, - паспорту и рекомендательному письму дьяка Пушкина (уж не предок ли этот Пушкин тому самому Пушкину, которого ученые кличут «солнцем русской словесности»?), - я был самим герцогом де Ларошфуко, неведомо каким образом очутившемся в «дикой Московии». И что тебе, цивилизованному человеку, особливо герцогу, здесь понадобилось, среди этих варваров?
- Ну, что, как я вжился в роль французского щеголя? Правдоподобно? Надеюсь. Вот к месту и надменность цивилизованного человека по отношению к этим азиатам, - сказал я вслух самому себе и тут же осекся, подумав о том, что следует быть деликатнее с этими русскими варварами и не распускать почем зря язык. Благо, я был сейчас среди близких мне по духу англичан. Хотя и они тоже еще те создания.
Очутившись на улице, я поразился людскому столпотворению. Мне показалось, что Москва уподобилась Вавилону эпохи строительства там оной башни. На улицах Москвы XVII в. было намного грязнее, чем в настоящей Москве (правда, настоящей Москвой для меня была та Москва, еще допетровская), и так воняло, что я то и дело закрывал лицо платком с вензелем принца, которым теперь был. Я намеревался совсем свернуть с улицы в какой-то угол, но тут меня кто-то окликнул как заезжего гостя-басурманина. Этим кто-то оказалась привлекательная незнакомка, голос которой заставил меня вздрогнуть и задуматься об этом. Не то, что незнакомка оказалась мне знакомой. Нет. Но что в нем, в этом голосе, в его тембре меня взволновала. В нем я нашел знакомую интонацию, по которой опознал своего создателя. Что-то в ней напомнило меня самого как явление чуда создателя, его творения. Я понял, что она тоже относится к классу избранных, главных героев.
Девушка сразу покоряла своей милой красой. Она была среднего роста с высокой грудью и стройным станом. Меня только смутили рыжеватый оттенок ее русых волос и уши неправильной формы, чуть удлиненные вверх. Видать, еще та чертовка. Лицо было приятно и даже красиво. Широко распахнутые глаза казались изумрудными, а брови и губы походили формой на лук Амура.
- Сеньор Ларошфуко, как приятно вас видеть, - призналась незнакомка и заглянула в мои глаза.
Я видимо смутился и не нашел ничего лучше, как сказать по французски: «Я так тронут вашими словами, что на мгновение потерял дар речи».
- Не придавайте большого значения моим словам, господин иностранец. Я просто решила вам помочь из чувства гостеприимства. Вы, я вижу, заблудились. Москва, - это вам не ваш Париж, - более холодно пояснила свою невольную радость дивная русская краса.
- Да, вы правы, - ответил я невольно уже по-русски.
- Как, вы говорите на нашем варварском языке? – неподдельно удивилась незнакомка, и тень подозрения на миг пробежала у нее в глазах.
- Да, я немного говорю на русском языке, - стал оправдываться я.
- Да не немного, а, напротив, много говорите и совсем как русский, - заметила незнакомка и усмехнулась, обнажив белые зубы.
Я подумал, что чем эти московиты трут зубы, чтобы они были так белы и чисты.
- Мы трем их пальцем, - крикнула в ответ незнакомка и, залившись задорным смехом, который рассыпался вокруг нее как жемчуг и попал мне прямо в рот. Я тоже заразительно засмеялся. Тогда она взяла меня нежно за руку и вывела на улицу, предложив: «Пошалим»?
Мы бежали по улице как дети, обегая прохожих, которые останавливались и качали головой, пребывая в завидном удивлении от нашей шалости. Запыхавшись, мы, наконец, остановились.
Еле переводя дыхание, незнакомка заглянула мне в глаза и сказала: «Ну, как, господин хороший, вам наша варварская прыть»?
- Милая барышня, да не считаю я вас варварами и тем более саму вас. Я не меньший варвар, чем вы, даже значительно больший, - признался я и затем, помедлив, спросил, - Но как вы, черт возьми, догадались? Как вы определили своего?
- Сеньор Ла Рош, вы на что намекаете? Вы полагаете, что я чертовка, ведьма? Мне, послушнице, не пристало слушать всякую вашу католическую чертовщину, - притворно возмутилась моя спутница.
- Но… это самое…
- Как, вы забыли, как меня звать? Зовите просто Верой Борисовной Репниной.
- Mille pardone, извините меня княжна, что запамятовал ваше имя, но в последнее время я довольно часто стал забывать.
- Странно, но вы не забыли того, что я княжна.
- Еще раз извините, мадемуазель Вера Борисовна, но такой красивой может быть только княжна, - так я решил подольститься к княжне Репниной, чтобы завоевать ее доверие. Полезно иметь доверенного человека в ином для меня времени, а заодно и чужом тексте.
- Горазды вы на комплименты, господин принц.
- Вот и хорошо, что мы что-то уже знаем друг о друге. Я даже думаю, что мы знаем много больше, чем говорим. Вот, например, я почему-то думаю, что вы знаете, что являетесь персонажем исторического романа Ивана Ивановича, - вдруг я сболтнул, неожиданно для себя позабыв о всякой осторожности, - как бы чего не вышло худо для меня.
- Однако. Ну, вы и сказали! Правильно ли я поняла вас, что вы считаете меня вроде героини ваших новелл?
- Моих?
- Может быть, и ваших новелл. Я не читала ваши писания. Я сказала, в общем, о французских увеселительных сочинениях. И, вообще, не переводите мое внимание на свою персону.
Наша беседа обещала быть интересной. Но тут мне внезапно пришла в голову мысль, которая сбила меня с толку, но прояснила ту тревогу, которая периодически накатывала на меня оттуда, где кончается мое сознание. Мне стало ясно как факт, почему Иван Иванович покинул самого себя и на его место встал я. Вероятно, сам Иван Иванович не понял этого, ибо то, что произошло с ним, осталось им незамеченным, как, впрочем, это не заметил, видимо, никто из людей. Их кто-то подменил, но так, что они сами этого не заметили. И вот я стал тем, кто появился специально, чтобы это увидеть.
Что это произошло, дошло до меня только после моего появления в его раннем романе, посвященном времени правления Алексея Михайловича Тишайшего. Вестницей моего открытия как раз и стала прекрасная незнакомка. Но что это такое, что за перемена собственно случилась в жизни людей, кто подменил их и для чего, все еще было для меня загадкой. Чтобы найти на нее разгадку я и стал допытываться у моей спутницы.
- Да, не в персоне дело, - машинально ответил я и тут меня осенило.
Я подумал о том, не ушел ли мой автор специально в свой художественный мир, подставив меня вместо себя, для того, чтобы избежать подмены. Он опередил неведомо кого, чтобы я отдувался за него. И вот теперь я оказался чудом опять в художественном мире Ивана Ивановича. Это был не мой мир, не мир моего происхождения, но времени намного более раннего, допетровского.
Неужели он передумал и решил меня спрятать в глубине истории от неведомой беды? Но так ли здесь в прошлом безопасно, как может показаться? Можно ли довериться этой прекрасной незнакомке, которая имеет большое значение для героя более раннего романа моего создателя. Является ли она героиней его романа? Странно все же, каким образом я оказался на его место и в его лице. Наверное, этот заморский принц именно ее искал в чужих для себя краях. Умора, да и только: я – принц! Но что поделаешь, - приходится жить в чужой шкуре. Благо, туземцы плохо разбираются во французских манерах, и, будем надеяться, не заметят подмены.
- Ау! Вы о чем-то задумались, монсеньор Ларошфуко? – спросила в нетерпении моя спутница.
- Ну, да. Я невольно подумал о том, не являетесь ли и вы, как и я, гостьей на этом празднике жизни? – решился ответить я со скрытым намеком на мои предположительные опасения.
- Как туманно вы выражаетесь. Так пристало отвечать басурманину. Одно странно: вы говорите без акцента, - спросила княжна с металлом в голосе и косо посмотрела на меня.
- Спешу развеять ваши подозрения, Вера Борисовна. У меня талант к языкам и я быстро учусь.
- Поверю вам на слово, - сказала со вздохом княжна и продолжила, - что вы имели в виду под выражением «гостья на этом празднике жизни»?
- Ничего особенного, если вы обитательница этого мира. Тогда это просто аллегория.
- Монсеньор, вы не перестаете говорить загадками. Вы специально меня интригуете? – спросила меня Вера Борисовна, заглянув мне в глаза, наверное, чтобы увидеть в них причину моих намеков.
- И что вы там нашли?
- Ничего, кроме того, что вы «темная лошадка». Вам понятно это русское сравнение?
- О, да. Знаете, мы с вами вместе «темные лошадки».
- Надеюсь, вы не думаете, что я из мира мертвых, - твердо сказала княжна.
- Что вы, Вера Борисовна. Вы внушаете такое здоровое чувство, что, глядя на вас, хочется жить вечно рядом с вами. И все же я весь в сомнениях. Меня волнует не место, а время. Не являетесь ли вы гостьей из будущего или, может быть, вы мой ангел-хранитель?
- Чересчур много предположений, вы не находите? По-вашему, я то гостья из иного мира, то из другого времени, то, вообще, какой-то ангел. Пожалуйста, монсеньор, определитесь.
- Нет, ничего проще. Если вы не хотите или не можете понять меня, то хотя бы не будьте столь официальны и зовите меня просто Франсуа. Мне так нужна сейчас дружеская поддержка, чтобы найти твердую почву у себя под ногами.
- У нас так не принято, - пояснила моя спутница.
- Не принято быть другом? – возразил я.
- Друг ли вы мне? – отстраненно спросила княжна, как бы спрашивая саму себя.
- В любом случае я не враг вам, ибо являюсь принцем учтивости. Как может быть недругом тот, кто сражен вашей красотой?!
- Будет вам, монсеньор, смущать меня, - ответила уже мягче княжна, будучи не в силах скрыть свое благодушное отношение к моей скромной персоне.
Больше сказанного моя первая встреча с княжной Верой Борисовной Репниной не дала моему обманутому ожиданию. Но и этого оказалось достаточно, чтобы установить с ней симпатическую связь. Пока, естественно, я ничего не узнаю из того, что, вероятно, утаивала княжна. Но была ли ее тайна тем, что я предполагал, было покрыто мраком неведомого. Предполагал же я немыслимое, - ни много, ни мало то, что она, вроде меня, является не бумажным, но, напротив, живым персонажем романа моего создателя. Или, даже, - так далеко за границы
