Не буду писать обо всем, что происходило на страницах сочинения или описания (хотя это не одно и тоже, но описывая мы невольно исправляем в сознании буквой то, что имело место в жизни) тех событий, что случились со мной и другими его персонажами, но буду писать лишь о том, что так, непосредственно, или иначе, ближайшим образом опосредованно, было связано с разгадкой тайны, которая всю дорогу волновала меня. И действительно я прошел весь путь к истине моего положения и существования в этой истории, пока не понял кто такая княжна и кто я сам такой.
Мне стали понятны и многие другие вещи. Так, например, кто есть Бог? Никто определенно в смысле актуально бесконечного, то есть, абсолютного субъекта. Бог есть потенциально бесконечный субъект в том смысле, что явление его в качестве предела того, что вообще возможно, зависит от определяемых им возможностей, например, возможности быть в воплощении человеком. То, что является условием, само зависит обратным образом (ретроспективно и ретроактивно) от обусловленного.
Или я понял то, что имеет прямое отношение к моей, точнее, к французской персоне. По существу, француз ты или русский, из благородных ты или из простонародья, не важно, но важно, что ты сознающий или нет. Далее, важно еще сам ли ты осознаешь, кто ты и что ты есть. Другими словами, являешься ли ты реальным, экзистенциальным субъектом и какова твоя сущность. Это особенно важно для меня, ибо я являюсь под видом другого. Есть ли он, другой, в данном случае, Франсуа Ларошфуко, для меня, по выражению Сартра, ад? Или он есть для меня рай, избавляющий меня от того же самого, от самого себя, от меня же? Быть наедине с самим собой, быть в уединении – это быть в аду? Но ведь искушенные люди говорят: быть наедине с самим собой – это быть вместе с Богом. Когда с тобой никого нет рядом, остается Бог. Или его тоже нет?
И еще. Неужели другой нужен тебе только для плотского развлечения, для наслаждения. Если это так, то быть наедине с самим собой и получать от этого удовольствие, то есть, быть уже в раю, - это быть онанистом, что ли? Нет, никак нет. Но тогда рай – это не есть место для счастья, для удовольствия, как, впрочем, и не место для неудовольствия. Это что-то другое. Другой нужен не для удовольствия. Для удовольствия он нужен тому, кто только животное и не больше. Это не плохо быть животным. Но человеку этого мало. Ему нужно что-то еще. Да, плоть нужна. Но душа тоже необходима, чтобы почувствовать себя человеком. Для души же нужно общение, общение душ. И это все. Почти для всех существ с душой все.
Но некоторым и этого мало. Ну, какие они жадные. Например, мне мало быть только собой, нужно еще общение с другим. Разумеется, требуется общение не на уровне тела, а на уровне души. Но мой другой, в бумажном теле которого я пребываю в моем мире – мире текста, бессознателен, ибо его сознанием являюсь я собственно. Где же здесь общение? Это что общение сознания с бессознательным, что ли?
Вот поэтому я нуждаюсь в другом вне себя, в частности в женщине в лице княжны не столько для удовольствия, сколько для общения, для познания сущности ее, а через нее, естественно, и для познания сущности себя собственно. При этом такого рода познание признается мною как спасительное. Но меня постоянно беспокоит вопрос: От чего именно я жду спасение? От неизвестности? Неужели я занимаюсь мистикой для того, чтобы больше не заниматься ей? Странно. В этом есть смысл?
Однако вернемся к живым событиям моей истории. Недавно, тут же на днях имел аудиенцию у местного правителя - Алексея Михайловича Романова, которого зовут «Тишайшим». И в самом деле он производит впечатление человека с ровным характером, который вполне способен управиться с собой, что служит залогом того, что ему по плечу управа на любого поданного. Но это не мешает ему быть приятным на вид и мягким в обращении. Возможно эта мягкость вызвана влиянием царицы Марии Милославской, благосклонной к басурманам, в частности ко мне. Ей понравилось, как я могу складно рассказывать всякие басни и небылицы. В связи с чем она выразила неподдельное удивление моему знанию туземного языка. Я ответил, что это не столько моя заслуга, сколько моего учителя русского языка, который знал его от и до. Царица упросила царя разрешить ей брать уроки французского у моей скромной персоны. Слава богу, при дворе нет знатока оного, иначе меня сразу признали бы самозванцем. Правда, когда я забываю думать о себе, то вполне сносно и даже порой витиевато выражаюсь по-французски. Это дает о себе знать мое зависимое существование от герцога Ларошфуко, в шкуре которого я нахожусь до настоящего времени.
Второго дня я имел беседу с молодой фрейлиной царицы, которая послала ее за мной с настоятельной просьбой явиться во дворец в Кремле. Разговорившись с фрейлиной, я почувствовал себя в своей тарелке, - настолько она оказалась мне симпатична. Она княжна и зовут ее Натальей Федоровной Куракиной. Она первая красавица в свите царицы. Не знаю даже, как мне описать ее красоту. Здесь в таких случаях говорят, что «вот это лицо неписанной красоты». В самом деле с прекрасными людьми легко ужиться. Настоящая красота проста в обращении и в этом она сродни гениальности. Но следует помнить, что все гениальное просто по факту в результате, но не в идее и в способе воплощения. Любому в силах пользоваться гением, но быть им просто невозможно. Так и с красотой. Ее любой увидит за версту, но для того, чтобы быть красивым следует им родиться.
И все же можно сказать, что в красоте княжны Куракиной ускользает от описания. Это ее взгляд. Как только она взглянет на тебя своими дивными очами, яко чистыми изумрудами, так душа сразу уйдет в пятки. Не зря Шекспир назвал такого рода диво «чудовищем с зелеными глазами». И тем более я пришел в состояние благоприятного волнения, что княжна обратила на меня, недостойного, свое внимание.
Позже у нас нашлась минутка для откровенного разговора. Моему удивлению не было предела в том, как запросто мы вели себя друг с другом, будто уже тысячу лет знали. Она как будто бы невзначай стала расспрашивать меня о Вере Оболенской, о том, о чем мы с ней ведем беседы.
Я признался, что мы говорили о морали, о добре и зле, о правде и обмане.
- Знаете, сеньор Франсуа, княжна Вера Оболенская слывет у нас не только первой красавицей, но и мудрой советчицей, знакомой с тайнами заморских наук.
- Я согласен с вами, княжна Натали. Позвольте мне так называть вас.
- Извольте, князь.
- Но я не могу не согласиться с тем, что она, а не вы, - первая красавица двора. Это факт, который не требует доказательств. Но вы, я думаю, уже давным-давно привыкли к таким комплиментам.
- Может быть, вы, сеньор Франсуа, и правы. Однако мне вдвойне приятно это слышать из ваших уст.
В ответ я нижайшим образом ей поклонился, сгорая от желания быть ей любезным. Но тут же взял себя в руки, чтобы продолжить многообещающий разговор.
- Да, княжна Репнина начитана и здраво рассуждает. Но она, как бы это лучше сказать, пристрастна в своих суждениях. И надо ей отдать должное, - умеет вовремя прекратить общение.
- Что вы имеете в виду? Не то ли, что она выходит замуж за своего суженного - Пушкина младшего.
Я не мог не удивиться проницательности княжны. Да, с ней нужно держать ухо востро. Иначе все мои тайны станут ее тайнами.
- Ее будущее вас тревожит? – спросил я как бы ненароком.
Она посмотрела на меня долгим взглядом и потом спокойно мне ответила: «Прежде – да. Она отбила у меня жениха. Но я не люблю его. Как человек княжна уж очень скрытна. Есть у нее одна тайна. И эта тайна не одной княжны. Уж не за ней ли вы явилась в наши дикие края? –спросила она внезапно.
Тут я и обомлел, побледнел и покрылся липким потом страха.
- Да, не переживайте вы так, князь. Я никому не скажу о вашей тайне. Даже, может быть, я окажусь полезной, - стала успокаивать меня княжна, кивая мне головой. Но глаза ее были непроницаемы, они как бы говорили, что теперь заняты собой.
- Княжна Натали, вы часом не увлекаетесь йогой? – вдруг спросил я княжну, неожиданно для самого себя.
- Да, я порой медитирую. Вот и теперь вы заставили меня крепко задуматься, - ответила княжна и, помедлив, добавила, - Давайте в другой раз продолжим нашу занимательную беседу.
На этом мы расстались.
Глава седьмая. В темнице
Продолжить разговор с княжной я смог только после несчастных событий для моей особы, уже когда я сидел в темнице, в которую угодил из-за ревности царя, напрасно приревновавшего ко мне свою царицу. Видите ли, я проводил с ней время в душевных беседах, невольно касаясь друг друга рукой, ногой и головой. Вот и княжна, украдкой посетив меня в кремлевской темнице, принялась, было, укорять меня за то, что я был столь не осторожен с царицей. Оказывается, ревность царя при дворе уже вошла в поговорку и, как здесь говорят, «стала притчей во языцех».
Достаточно было только бросить искру подозрения в легковерную душу царя, что в ней разгорелся пожар ревности. За это взялся ревнитель старины глубокой царский советник, боярин Морозов, который с первого взгляда на меня признал во мне как в иностранце врага. Видите ли, я дурно влияю на сестру его жены – царицу, прививая ей любовь. Я догадался, что он нашел во мне более удачного конкурента во влиянии на царицу, а через нее и на самого царя. Но роль первого туземного западника, князя Андрея Курбского, - это не моя роль. Мне, вообще, нет никакого дела до политических затей московитов. Вот оказывается, что лежало в подкладке тех дворцовых интриг, в результате действия которых я очутился в темнице.
- Я сама виновата, что не предупредила вас заранее о несносном характере его величества, - стала сокрушаться княжна о своей недальновидности.
Чтобы ее успокоить, я схватил ее за руку и прижал к своему сердцу. Княжна, увлеченная моим движением, нечаянно сблизилась со мной. Кровь во мне взыграла и я, будучи уже не в силах противостоять пленительной власти Амура, заключил Натали в тесных объятиях. Волнительная плоть моей собеседницы мягко поддалась любовному порыву, открыв дорогу моим рукам для покорения ее пленительных бастионов. Губы мои запечатлели страстный поцелуй на устах прелестницы. Но тут некстати скрипнула дверь темницы и к нашему обоюдному несчастью прервала любовную игру. Я был вне себя от ярости. Но постарался скрыть свои чувства, увидев предупредительный знак княжны. Тут мой разум вновь занял свое место и я ясно понял, что я влюблен в княжну и что она отвечает мне взаимностью. Вот как бывает: «не было бы счастья, да несчастье помогло».
Беда не приходит одна. Как говорят русские: «Пришла беда, открывай ворота». Мало того, что мне смазали все удовольствие, так что от любовного пыла остался еле тлеющий дымок в моем пылком сердце. Так еще виновницей любовной неудачи оказалась, кто вы бы думали, душевные читатели, сама Вера Борисовна Оболенская. Она мигом поняла,
