Неужели, только подражая человеку, можно его понять? Но тогда понимание не оригинально, а только подражательно? Никак нет. Это не так. Именно понимание является оригинальным, творческим актом в общении между субъектами. Значит, и подражание может быть тоже творческим? Конечно. У людей все подражательно. Именно в нем, в этом подражании, человек может быть неподражаем, оригинален на свой собственный манер. Важно лишь в этой личной манере знать меру, не быть чересчур манерным.
Одно дело – наивная, безыскусная натуральность. И совсем другое дело – искусная, уже сентиментальная, культурная естественность. Для нее, этой новой так называемой «нормальности» естественно быть неестественным, искусственным, культурным, не чувственно грубым, но тонко чувствительным, легко разбирающимся в психологии и все понимающим, великодушным человеком. Для чего необходимо уметь поставить себя на место другого человека так, как если бы (alz ob) ты сам оказался, нет, не им, но в этом месте, стал ему уместным.
Однако тут скажут: «Не место красит человека, а человек красит место». Им можно возразить, что речь идет не об украшении, декорации, но о существе дела, понимании, которое нельзя не разделить, иначе это будет уже не понимание, а, напротив, непонимание.
Но как понять то, что уже не есть в обычном смысле слова, чего нет в том виде, в каком оно было живым? Можно понять мертвое? Нет. Можно понять лишь живое или мертвое в себе, в живом. В живом оно оживает или не оживает. Не оживает, если все уже ушло, окончательно состоялось. Вот, например, я еще не состоялся, еще по- настоящему и не жил. Наверное, я есть маркер, по которому можно опознать, что в мир людей явился некто, кто решил стать вместо них.
Так кто это? Их много и имя им «легион», как говорится в старых книгах. Можно сказать, что это мертвые. Именно от них мой автор и решил скрыться в своих произведениях. Но только ли в качестве меня? Вот это мне предстоит выяснить, оказавшись в допетровской России.
То, что мой автор не является моим Я, я еще раньше догадывался. Я, вообще, думаю, что не только я, но и любой человек, полагая себя Я, использует эту инстанцию, но сам ею не является. Даже больше: Я не есть сущность сознания как самосознание. Я есть дух, который пребывает в нас, в субъектах сознания, принимая сообразную телу форму души. Но и эта душа не есть мы. Душа фигурирует в нашей жизни в виде демона. Является ли он посланником духа или как его часто называют «Богом», или он есть то, как представлен в нас дух, я не знаю. Но люди часто путают душу с собственной личностью, личным сознанием или сознанием самих себя. Этим прежде грешил и я. Но теперь для меня Я есть лишь условность, маркер моего существования, знак моей экзистенции как личного чувства реальности или собственного состояния сознания для осознания. Между тем безусловное Я есть и есть принцип личного существования любого живого субъекта в сознании. Именно вот это различение безусловного Я и условного человеческого «я» и через него осознание самого себя попытался сберечь мой автор, подставив вместо себя меня. Как я понял, он стал «человеком из подполья», сделался анонимом, чтобы уцелеть, ввиду прибытия из иного мира, нашествия легиона стирателей человеческих и прочих личностей, вроде меня. Они прибыли не просто из внеземелья, но из другого измерения космоса, которое условно можно назвать «хаосом» или «неэвклидовым пространством».
Короче говоря, пришельцы явились к нам из глубин материи, тьмы вещей. Выйдя из-под адского гнета сверхплотной материи, они вольготно почувствовали себя в нашем облегченном измерении. Существование в массивной среде вынудило их выработать противостоящее ей усиленное Я. Конечно, это Я не было полностью трансцендентным. Но оно было трансцендентальным, пограничным для нашего мира. Это трансцендентальное Я и есть собственно демоническое начало. У нас это пограничное или демоническое Я называется «душа». Человеческая душа находится в здоровом состоянии, если она спокойна, уравновешена. Но как может быть спокойна душа демона, попавшего в срединный мир (макромир)? В нашем мире демоны чересчур активны. Они легко проникают в наши души, вытесняя из человеческого сознания в бессознательное условное Я своим, более безусловным. В итоге получается, что мы воспринимаем свое Я как безусловное и становимся самоуверенными.
Тем самым мы, сами того не зная, становимся совершенно другими, мнимыми личностями, попадаем в щекотливое положение ложного представления, - мним себя самостоятельными, оказываясь на самом деле зависимыми от демонов в качестве их представителей. По сути, мы являемся телесным воплощением их Я, теряя хоть условное Я, но свое, в глубинах бессознательного.
Причем демоны сознают, что используют чужое тело, а мы нет, не сознаем то, что являемся лишь пустыми скорлупами для «червивого зерна», «черной души». Эта демоническая душа потому «черная», что затемняет свою действительную сущность, вводя в заблуждение своего телесного носителя, который не в состоянии понять, что он уже не он, а нечто иное. Что же происходит в результате демонического инфицирования человека с его Я, вытесненным в бессознательное? Человеческое Я либо «окаменевает», становится бесчувственным, бездушным, либо просто уничтожается, «сгорает» в горниле «адских страстей». Уничтожается его самость, становясь материалом уже чужой самости. Вместе с самостью, сущностью человека утрачивается и его самостоятельность, он сам как определенное качественное (человечное) сущее. Продолжает ли он быть живым? Да, но в особом смысле – смысле «живого мертвого», «нежити». Он есть лишь телесный сосуд для души демона. Душа демонична. Она есть превращенная форма духа в телесной материи и энергии.
Человеку, чтобы быть человеком, самим собой, необходимо различать, а не отождествлять себя с душой. Человек как сознательный субъект знает, что состоит из материи и энергии, из чувств и воли. Но он не есть ни сама материя, ни душа. Можно сказать, что он есть граница различия между телом и душой. Пограничное состояние человеческого сознания – это состояние реальности себя. Вместе с тем у человека есть не только чувство реальности, но и психика как единство материи и энергии, а также интеллект и связанное с ним самосознание, сознание того, что есть нечто более важное, чем наличный человек.
От самосознания, казалось бы, «рукой подать» о абсолютного Я. Но это только видимость. По сути, между ними лежит непроходимая пропасть, ибо Я абсолюта трансцендентно для человеческого сознания и самосознания. Причина кроется в ограниченности сознания самим собой, самосознанием. Единственно, на что способно сознание в пределе, - это на самосознание. Правда, в измерении самосознания возможно сообщение между сознаниями, их взаимное понимание. Последнее зиждется на том, что сознание имеет одну и ту же структуру, независимо от того, чьим сознанием является. Иначе мы не могли бы понимать не только друг друга, но и других живых существ с примитивным сознанием.
Тем не менее, частично, только частично, но никак не целиком, мы понимаем и Бога. Целому пониманию Бога мешает его всеединство. Но оно приемлет в себя нашу частичность, Он положительно к нам относится как к живым и сознательным существам. Это возможно только потому, что Бог ничем не ограничен, даже самим собой. Поэтому мы ему имманентны.
Однако мы ограничены собой. Это еще хорошо, если мы не потеряли чувство реальности и сознаем различие между субъективным и объективным. Тогда мы ограничены самой реальностью. Другое дело, если мы находимся в болезненном состоянии тела и души. Вот тогда мы ограничены уже не реальностью, но болезнью. Особенно плохо, вредно для человека, если он болен душой. В его сознании все путается. Он принимает одно за другое. Полная неясность, затемнение сознания наступает со смертью. В ней нет никакой сознательности, сознания смерти. Сознание смерти есть только в жизни. Но в жизни другого человека. Ведь он еще жив и поэтому может констатировать смерть, но не свою, а чужую. В смерти нет ничего субъективного. Она абсолютно объективна. Смерть имеет вещный характер. Именно этим она и страшит любое живое существо, ибо оно активно или пассивно субъектно и субъективно.
И все же, если существо имеет психику, но не имеет развитого сознания, оно и в этом случае страшится смерти? Конечно, только в качестве стимула избегания смерти у него является не сознание, а инстинкт жизни.
Но как же быть с тем, что мы никогда не узнаем того, что, наконец, умерли, не сможем опознать факт своей смерти? О чем это говорит? Ни о чем другом, как о том, что сознание субъективно и что все имеет смысл только через сознание. Даже смерть тоже имеет смысл. Но она имеет смысл не сама по себе, а как предмет мысли, предмет сознания в качестве момента жизни, его конца. В каком-то смысле (в исторически преходящем смысле) именно в смерти мы навсегда и в полном мере остаемся наедине с самими собой. Символом такого абсолютного одиночества смерти и может являться ложно понимаемое Я.
Глава пятая. Сон
Подходящим местом указанному ложному образу Я стал мой сон. Признаюсь вам, любезный читатель, я не люблю сны. Не люблю не потому, что это «бумажные сны» - сны выдуманного персонажа, а потому, что мне снятся, главным образом, кошмары. Мои сны растягивают время так, что оно останавливается, ломается механизм течения времени, а вместе с ним ломается и мое сознание во сне. Насколько я помню себя человеком, у меня часто болит голова и ноет все тело, когда я сплю. Не знаю, так обстоит дело потому, что я так и не научился походить на человека, или потому, что кошмары соответствуют моей, если не демонической, то призрачной природе точно. Для меня сны бессознательны в том смысле, что расстраивают меня. Настраиваюсь я, уже будучи в бодром виде. Но ключом к такой настройке выступает мое желание принять собственное самосознание за настоящее Я. Однако как только признаю себя Я, так тут же понимаю, отдавая себе отчет в очевидном самообмане.
Далеко ходить не надо, - можно взять мой последний сон. Я находился на вершине горы, с которой открывался ясный вид на городскую застройку и сельскую округу с реками, лугами и лесами с голубой дымкой на горизонте. Все казалось живым и настоящим и в то же время было миниатюрным, игрушечным со множеством прописанных деталей во всевозможных подробностях, напоминая своим исполнением модель парусника. Увиденное во сне навело меня потом на невеселые размышления о
