сказал?
Режиссер: Начинаем!
Звукорежиссер: Вот только не надо меня этим запугивать!
Художник (из студии, в наушники, радостно): Все! Заставка готова!
Режиссер (командует): Пошла фонограмма!
Звукорежиссер: Нет, не пошла, зараза!!
Выступающий (робко) Простите, я сбился…
Телеоператор: Третья камера вылетела.
Электротехник: Да не в этом дело!
Ассистент (поднимается из студии): Художник сделал заставку, но к другой передаче…
Редактор (входит в аппаратную, наклоняется к уху режиссера): Машинистка заболела…
Видеоинженер (по громкой связи): Как хотите, а мне нужно полтора часа на настройку.
Киномеханик (выглядывает уже из своей аппаратной): У меня петля ушла…
Зам. председателя (входит, потирая руки): Ну, все нормально?
Режиссер: Да, нормально…
Звукорежиссер: Только вот выступающий какой-то бестолковый попался.
Выступающий (робко): Да не в этом дело…
Режиссер: Ну, что? Будем писать?
Телеоператор (раздражённо и вешая наушники на камеру): Как, опять?!
Ассистент: Совсем озверели!
Режиссер: Где мой сценарий?
Редактор: На машинке, но машинистка…
Режиссер: Как, опять на машинке?
Зам. председателя (разводит руками): Да не в этом дело!..
(Отключилась электроэнергия, извергнулся вулкан, произошло одно за одним три землетрясения и пять наводнений… Смеркалось. Через четырнадцать минут):
Выступающий (робко): Может быть, все же говорить?
Режиссер: Нет, спасибо. Уже не надо. Голос ваш дадим вживую (вздыхает облегченно): Все поработали на «отлично».
ВСЕ, ХОРОМ: Да не в этом дело!»
И в нижнем уголке листа приписка мелким почерком Лиса: «Любимому режиссеру от любящего редактора. Лев Сомин».
«Как-то наткнулась на слова Авраама Линкольна*: «Овца и волк по-разному понимают слово «свобода», и в этом сущность разногласий, господствующих в человеческом обществе». Вот и думаю: а, может, овцы и не хотят свободы, не хотят и «по капле выдавливать из себя раба», как советовал Антон Павлович Чехов*? Ведь рабство для многих удобно, да если еще и хозяин не такой строгий попадется, то и вовсе... А свобода предлагает думать, действовать, выбирать, а это трудно. И на подобные горестные мысли подтолкнул меня еще и инженер Миша с десятого канала, на котором работаю. Как же хорошо говорил он о Германе Гессе*, Моэме*, а вот поди ж ты, и ему симпатичен Жириновский*, и потому, что обещал разделаться с предпринимателями и снова установить всеобщее равенство. Прелесть-то какая! Не надо будет и Мише делать попыток вырваться вперед, но зато вновь появится повод для болтовни на кухне о плохом правительстве и при этом чувствовать себя героем.
... Сегодня «Эстафету» Сомина делаю я, и вот идем с ним по коридору к монтажной, и я приостанавливаюсь:
- Лев Ильич, Вы сами будете ее вести?
- Да, сам, - смотрит на меня как-то легко, весело. - Я сказал им: если запретите выходить в эфир, то издавайте приказ.
- Ну и правильно, - взглянула, улыбнулась: - Так бы с самого начала и надо было...
- Нет, не издают приказа, - тоже улыбнулся. - Ну, раз не издают... – уже входим в монтажную: - буду сам вести. Нахально.
Молодец! И радуюсь за него.
... В кабинет вошел Афронов и – ко мне:
- С наступающим праздником Вас... - Я с усмешкой посмотрела на него, он подождал ответа, помедлил и прибавил: - Так сказать...
- Да уж лучше «так сказать», - улыбнулась. - Лучше б этого праздника и вовсе никогда не было, - уточнила.
- Что так? - дернул щечками. - Как же... традиция... годовщина...
- Годовщина чего? Каких достижений? Что у пропасти висим?
- Да не скажите, - усмехнулся. - Есть и достижения…
- Сергей Филипыч, о каких Вы достижениях? Крестьянство уничтожили, интеллигенцию, религию, а Вы...
- Да, да... крестьян...
Потоптался возле моего стола, взглянул странновато и стал сбивчиво, словно выдавливая из себя, рассказывать, что вот, мол, он и сам из крестьян, что жили они до революции зажиточно, а после революции, когда землю всем раздали, и вовсе хорошо, а потом...
Замолчал, отошел к окну, постоял там с минуту, обернулся:
- Но, ничего, в нашей деревне на трудодни кое-что давали. Да и вообще, удавалось нашему колхозу отбиваться от объединений, разъединений... – Снова помолчал, ожидая ответа, но я не стала его перебивать. - Правда, далеко не везде так было. - Стоял напротив, полуприсев на соседний стол, и говорил сбивчиво, с паузами, словно только-только осмысливая. - Да, крестьянство уничтожили... интеллигенцию тоже, а «гегемона-пролетариата» все утверждали, утверждали, но, в конечном счете, и его обманули.
Слушала его, помалкивала, а на языке все висело: «Ну почему ж тогда ходите по кабинетам и поздравляете, почему!?» Но не спросила. Потому не спросила, что не хотелось снова услышать враньё.
... На летучке Корнев снова бичевал Льва Ильича:
- Сомин в своей «Эстафете» написал вопросы, на которые сам же и отвечал, чтобы еще больше скомпрометировать Партию. Ну, вот, к примеру такой вопрос к выступающему: «Вы - депутат областного Совета, так почему же не видно ваших дел, которые изменили бы что-то в области?» И сам же отвечает: «Нас, демократов, мало в Совете, в основном народ избрал парт аппаратчиков, которые и не дают ничего делать».
... Сижу в троллейбусе у окна, дочитываю рассказ и вижу... краем глаза вижу: рядом стоит Сомин. Взглянула. Поздоровался, сел рядом.
- Лев Ильич, - улыбнулась, - вчера вашу «Эстафету» вел диктор и Афронов сказал, что вы отказались.
- Нет, врет он, - не ответил на мою улыбку. - Запретили. И я даже посылал запрос в Обком: почему запрещают?
Говорит то как громко! И сидит гордо... не сидит, а возвышается и женщина, что впереди, уже оборачивается, с интересом рассматривает его.
Но уже выходим, переходим улицу, и я спрашиваю:
- Еще не разрешили Вам открыть свою газету? - останавливаюсь, пропуская машину.
- Нет. Ждут, когда съезд делегатов примет постановление о печати.
- Конечно, это лучше... своя-то газета, - уже подходим к Комитету и он
открывает дверь проходной.
- А что ж, - придерживает ее, - купаться в этом грязном корыте вместе с Корневым?
- Думаете, что другие лучше, чище? В «Рабочем», «Комсомольце»…
Нет, не лучше, не чище, но и в этом он не хочет.
- Ну, что ж, - уже идем по двору, - желаю выдолбить своё корыто… просторное, чистое. - И улыбаюсь: - Ни пуха, ни пера.
- Спасибо, - бросает, вышагивая к своему корпусу.
... На прошлой неделе приняла я на работе такой звонок: «Передайте Жучкову, что мы не смогли оставить ему Цветаеву, а вот Розанова*… Так что если хочет, то пусть приезжает и забирает». И выяснилось: поступило в магазин несколько экземпляров Цветаевой, но пошли по спискам Обкома, а вот Розанов партийцев не заинтересовал и поэтому… Рассказала своему коллеге Павловскому, а он:
- Хватают книги, а ведь все равно читать не будут!
Тут же сидел редактор Андрей Ануфриев и, гру-устно так улыбнувшись, произнес:
- И самое страшное, что и раньше травили, не издавали их, и теперь прячут у себя.
Всё так. Но я попросила Жукова: если, мол, Вам не нужен Розанов, возьмите для меня. Ведь это чудо, что наконец-то издали хотя бы одного русского философа, так что если его не возьмёт и Жучков, то будем читать.
... Теперь Сомин у нас не работает, - сумел все же создать свою собственную газету и называется она «Новое время». В первом номере на главной странице: портреты его и команды, под ними - кредо каждого журналиста. А пишут о СПИДе в области, о Чернобыльской беде, о том, как парт аппаратчики распределяют машины между собой. Такая степень правды - у нас?.. У гостиницы появился рекламный плакат газеты: «Читайте первую независимую газету «Новое время!» Но провисел только один день. Сорвали.
... Прихожу домой. Муж протягивает газету:
- Вот, почитай… «Новое время».
И после ужина читаю: на первой странице заголовки «Школа самоубийц», «Забастовка в колонии», а чуть ниже - фотография покосившейся избы «Хижина тети Маши» и текст под ней: живет, мол, старушка с дочкой и внучкой вот в такой развалюшке, которая и зиму едва ли простоит. И еще - хроника, письма в редакцию, реклама, «дайджест» и дальше: «Тот, кто с верой по жизни шагает», о том, какие и кому переданы за последнее время церкви и «Как уничтожали Свенский монастырь». Да, темы необычны, смелы.
- Все же молодцы они... независимые журналисты! - кричу Борису в другую комнату. - Набирают силу.
Ничего не ответил мой... зависимый журналист».
Больше всего осталось у меня записок о моём непосредственном начальнике Сергее Филипповиче Афронове. И, наверное, потому, что был он любопытен той двойственностью по отношению к господствующей идеологии, которую со временем перестал от меня скрывать.
«Давать людям прозвища… Думаю, это – плохо. Но «народ - стихия», и к нему с первых дней прилепили: «Филипок сказал…», «Филипок вывесил приказ», «Филиппка вызвали в Обком»... К нему, моему новому начальнику по телевидению Сергею Филипповичу Афронову. Ну да, есть в его внешности что-то от прозвища: невысок, плотен, круглолиц, с серыми невыразительными глазами над крутыми щёчками… А так - общителен, улыбчив, иногда даже и смешлив, говорит негромко, сбивчиво, короткими фразами, - как бы только намекая. Странная манера.
А перевели его к нам из «Блокнота агитатора», - есть такой «партийный орган», - и как он будет руководить нами? Ведь технологии телевидения совсем не знает.
... Уже делает на летучках замечания, но не профессионально!.. Так, одни эмоции. Сказала ему об этом – опустил глаза, промолчал. Обиделся?
А вообще-то дверь его кабинета почти всегда настежь, - «свой парень», так сказать.
... Восьмого марта был у нас в студии банкетик, так Сергей Филипыч плясал, читал свои стихи, пел в хоре и частушки, играл в КВНе. «Хороший человек, хороший»… пока, но каким окажется?
А сегодня записывала я передачу с женой Николая Поскова, редактора областного издательства. Конечно, она как ведущая – деревянная, да и некрасивая, грубоватая, и сценарий у нее слабенький, но амбиций!.. Ну, я и отозвала её в сторонку, сказала: если, мол, не устраиваю Вас, как режиссер, то в другой раз работайте с Павловским, а сегодня помалкивайте, так она пошла и нажаловалась Афронову… И зашел потом в наш кабинет, стал мне выговаривать: к авторам, мол, относитесь небрежно!
- Сергей Филипыч, - засмеялась, - ну, плохой она автор! А как ведущая – еще и хуже, поэтому если не принесёт своих беспомощных сценариев, то потерь для нас и зрителя не будет.
А он и поджал губы, и набычился… но, ничего не ответив, вышел. И тут-то смекнула: да, для зрителя – не потеря, а вот для него… Он же кое-что пишет, хочет издаваться, а «сценарист» Поскова - жена редактора местного издательства, так что…
«Вот тебе, бабушка, и
