МОЁ ТV Повесть

кормушки?; о даче для обкомовцев на берегу озера - не дача, а замок! - и рядом лодочная пристань; новогодний подарок сдатчикам мяса: японские цветные телевизоры, но в накладных, по которым их уже получили, подписи: зав. Райфо, председатель райисполкома, еще какие-то начальники.
После просмотра «Эстафеты» - общее молчание. Потом Афронов бросает:
- Ну... пошли.
Понимаю, хотят уйти от меня. Тогда спрашиваю:
- А почему вы сняли «Эстафету» с эфира? Все материалы правдивые, интересные, крепко сделаны.
Сергей Филипыч набычивается:
- И вы считаете, что все это можно давать в эфир?
- А почему бы и нет?
Краснеет:
- Вот и будете говорить об этом на летучке, а не…
- Вы, Сергей Филипыч, - прерываю его, - не указывайте мне, где говорить. Всю жизнь говорю, когда считаю нужным.
И он ничего не ответит, потому что рядом уже вспыхнет перепалка между Соминым и Корневым: должен Лев Ильич точно доказать, что та копченая колбаса распределяется по начальству.
- А если докажу, - усмехается Сомин: - то вы и подавно снимите сюжет с эфира.
Потом они уйдут в кабинет, перепалка оттуда будет доноситься еще минут двадцать, и я услышу голос Корнева:
- Да, конечно, Сомин всегда прав! И уважаемая Галина Семеновна его защищает. А я не прав... выходит?
Нет, не зайду к ним, - мне на таком «совете» быть по статусу не положено, - и сидя в своем кабинете, подумаю: а Пустова-то, режиссер Сомина, не защищала своего журналиста!.. А, впрочем, как ей защищать, если её отец, будучи директором этого самого мясокомбината, и распределяет колбасу по начальникам, а Нина чуть ли не каждый месяц меняет золотые серьги и дубленки, которые можно достать только по большому блату или распределению.

... Накануне «нашего светлого праздника Октября*» давали нам в Комитете продукты и вино, а я как раз была в командировке, и когда вернулась, мне сказали, что, мол, ваши продукты и вино взяла себе Сергеева, член профкома. Ну, что? Попробовать вернуть?
Да еще и интересно: что ответит она, моя протеже, ведь когда-то предложила ей, машинистке, перейти к нам в ассистенты. Звоню ей: Ирина, так, мол и так, хотя бы вино мне… а она как понесла! Ну, я и повесила трубку, - противно! Но минут через десять звонит: приходите, мол. Нет, не пойду. Как это вино и пить после такого?
А на следующий день должны были давать конфеты, но всем этим заправляла уже не Сергеева, а журналистка Редькина. Нет, не пойду и за конфетами, потому что моя робкая ассистентка сегодня пожаловалась мне:
- Захожу в их кабинет, а они сидят и едят шпроты. Говорю им: «Хотя бы нам по баночке к празднику дали», а Редькина почти закричала: «Это мы к банкету достали!» «Но сами-то вы сейчас едите!» «Ну и что, - опять, она: - ведь мы же все это выколачивали у начальников!»
- Не огорчайтесь, Наташа, - попробовала утешить свою помощницу: - пусть едят. Думаю, что торжество таких скоро закончится… во всяком случае, будем надеяться.

... Мой день рождения.  А это значит, что я старее… нет, скажем так: мудрее ещё на год! Но радоваться и грустить по этому поводу буду вечером, а пока...
Пока собираю «Новости». Правда, утром предложили отдать их Павловскому, но я не согласилась, - томиться бездельем?
После эфира спускаюсь из аппаратной, а в коридоре, в холле меня встречают аплодисменты. Потом сидим за столом с угощениями напротив моей большой фотографии и ЛИС, - какой же сегодня скучный! - достает из-под стола магнитофон с записью поздравления, которое, - знаю! - сам сочинил. Включает... Когда все смеются - даже не улыбнётся. А в конце сунет мне в руки сценарий записи, поднимется и уйдет.
И только дома, перед сном, прочитаю: 
«Один Ваш день из шести тысяч двухсот шестидесяти трёх:
Режиссер (садясь за пульт): Что сегодня пишем?
Телеоператор (выходит из-за ширмы, за которой играл в «козла»): Опять?
Другой: Совсем озверели!
Режиссер: Где сценарий передачи?
Редактор (входя): На машинке. И через двадцать минут будет готов.
Режиссер: Как через двадцать?.. У нас же тракт!
Редактор: Да не в этом дело!
Электротехник: Через десять минут даю камеры.
Телеоператор (выходит из-за ширмы, за которой играл в «козла»): Это еще зачем?
Режиссер: Заставка готова?
Ассистент: Какая заставка?
Режиссер: Та, что неделю назад заказала…
Ассистент: Кому?
Режиссер (жмет на кнопку тихой связи): Видеоаппаратная, вы готовы? (Молчание) Эй, там, в видеоаппаратной?! (молчание) Аппа-а-ратная!
Видеоинженер (появляется на пороге аппаратной): Чего вы кричите? Я не глухой.
Режиссер (виновато улыбнувшись): Вы готовы?
Видеоинженер: А что?
Ассистент: Кому-у?
Режиссер: Что кому?
Ассистент: Ну ту, что заказали?
Выступающий (из студии, робко): Уже говорить?
Телеоператор (уже из студии, по тихой связи, тихо, в наушники): Ты еще будешь тут выступать!
Звукорежиссер (поднимаясь из-за пульта): У меня микрофон не работает.
Начальник смены (машет рукой): Да не в этом дело!
Электротехник (входит в аппаратную): Через пятнадцать минут можете брать камеры. Кроме второй.
Режиссер (ассистенту): Что и кому я заказала?
Ассистент: А я откуда знаю?
Видеоинженер (снова выглядывает из своей аппаратной): Вы знаете, я, пожалуй, готов…
Телеоператор (кричит по тихой связи): Десять минут назад мы должны были кончить репетицию!
Киномеханик (подходит к режиссеру, наклоняется): Что, уже можно давать пленку?
Режиссер (звукорежиссеру): Готов?
Звукорежиссер (смотрит влюблённо): Ты же знаешь, я давно готов!
Режиссер: Внимание…
Звукорежиссер (всплеснув руками) Но у меня один микрофон не идет!
Телеоператор (уже из студии, снимая наушники): Но не в этом дело!
Ассистент: Художник говорит, что еще не готово.
Режиссер: Что не готово?
Ассистент: Да ничего не готово!
Нач. смены: Через три минуты выключаю оборудование.
Электротехник: Берите камеры. Кроме первой и второй.
Видеоинженер (по громкой связи): Когда мне, наконец, включаться?
Телеоператор: Что он все время возникает?
Выступающий (робко): Мне уже говорить?
Режиссер: Ах, да! (к ассистенту): Заставка готова?
Ассистент (уже из студии): Может и готова, но у меня наушники не работают.
Нач. смены: Да не в этом дело!!
Киномеханик (снова наклоняется над ухом режиссера): Что, уже можно идти?
Телеоператор (раздраженно): Да иди ты…
Видеоинженер (по громкой связи): У меня опять магнитофон заклинило…
Режиссер: Всё. Сейчас начинаем.
Телеоператор (снова снимает наушники, вешает на камеру): Все! У меня обед!
Выступающий (робко): Что, уже можно говорить?
Звукорежиссер: Что он сказал?
Режиссер: Начинаем!
Звукорежиссер: Вот только не надо меня этим пугать!
Художник (из студии, в наушники, радостно): Все! Заставка готова.
Режиссер (командует): Пошла фонограмма!
Звукорежиссер: Нет, не пошла, зараза!!
Выступающий (робко) Простите, я сбился…
Телеоператор: Третья камера вылетела.
Электротехник: Да не в этом дело!
Ассистент (поднимается из студии): Художник сделал заставку, но к другой передаче…
Редактор (входит в аппаратную, наклоняется к уху режиссера): Машинистка заболела…
Видеоинженер (по громкой связи): Как хотите, а мне нужно полтора часа на настройку.
Киномеханик (выглядывает уже из своей аппаратной): У меня петля ушла…
Зам. председателя (входит, потирая руки): Ну, все нормально?
Режиссер: Да, нормально…
Звукорежиссер: Только вот выступающий какой-то бестолковый попался.
Выступающий (робко): Да не в этом дело…
Режиссер: Ну, что? Будем писать?
Телеоператор (раздражённо и вешая наушники на камеру): Как, опять?!
Ассистент: Совсем озверели!
Режиссер: Где мой сценарий?
Редактор: На машинке, но машинистка…
Режиссер: Как, опять на машинке?
Зам. председателя (разводит руками): Да не в этом дело!..
(Отключилась электроэнергия, извергнулся вулкан, произошло одно за одним три землетрясения и пять наводнений… Смеркалось. Через четырнадцать минут):
Выступающий (робко): Может быть, все же говорить?
Режиссер: Нет, спасибо. Уже не надо. Голос ваш дадим вживую (вздыхает облегченно): Все поработали на «отлично».
ВСЕ, ХОРОМ: Да не в этом дело!»

И в нижнем уголке листа приписка мелким почерком ЛИСа: «Любимому режиссеру от любящего редактора. Лев Сомин».

«Как-то наткнулась на слова Авраама Линкольна*: «Овца и волк по-разному понимают слово «свобода», и в этом сущность разногласий, господствующих в человеческом обществе». Вот и думаю: а, может, овцы и не хотят свободы, не хотят и «по капле выдавливать из себя раба», как советовал Антон Павлович Чехов*? Ведь рабство для многих удобно, да если еще и хозяин не строгий попадется, то и вовсе... А свобода предлагает думать, действовать, выбирать, а это трудно.
И на подобные горестные мысли подтолкнул меня инженер Миша с десятого канала, на котором работаю. Как же хорошо говорил он о Германе Гессе*, Моэме*, а вот поди ж ты, и ему симпатичен Жириновский*. И потому, что обещал разделаться с предпринимателями и снова установить всеобщее равенство. Прелесть-то какая! Не надо будет и Мише делать попыток вырваться вперед, но зато вновь появится повод для болтовни на кухне о плохом правительстве и при этом чувствовать себя героем.
... Сегодня «Эстафету» Сомина делаю я. Идем с ним по коридору к монтажной, и я приостанавливаюсь:
- Лев Ильич, Вы сами будете ее вести?
- Да, сам, - смотрит на меня весело:  - Я сказал им: если запретите выходить в эфир, то издавайте приказ. Нет, не издают приказа. Ну, раз не издают, буду сам вести.
- Молодец. Так и держать!
И радуюсь за него.


... В кабинет вошел Афронов и – ко мне:
- С семидесятой годовщиной Октября* Вас! С наступающим праздником… 
Я с усмешкой посмотрела на него, а он подождал ответа, помедлил и прибавил:
- Так сказать...
- Да уж лучше «так сказать», - улыбнулась: - Лучше б этого праздника и вовсе никогда не было.
- Что так? - дернул щечками: - Как же... традиция... годовщина.
- Годовщина чего? Каких достижений? Что у пропасти висим?
- Да не скажите, - усмехнулся: - Есть и достижения…
- Сергей Филипыч, о каких Вы достижениях? Крестьянство уничтожили, интеллигенцию, религию, а Вы...
- Да, да... крестьян...
Потоптался возле моего стола, взглянул странновато и стал сбивчиво, словно выдавливая из себя, рассказывать, что вот, мол, он и сам из крестьян, что жили они до революции зажиточно, а после революции, когда землю всем раздали, и вовсе хорошо, а потом...
Замолчал, отошел к окну, постоял там с минуту, обернулся:
- Но, ничего, в нашей деревне на трудодни кое-что давали. Да и вообще, удавалось нашему колхозу отбиваться от объединений, разъединений...
Снова помолчал, ожидая ответа, но я не стала его перебивать.
- Правда, далеко не везде так было.
Стоял напротив, полуприсев на соседний стол, и говорил сбивчиво, с паузами, словно только-только осмысливая.
- Да, крестьянство уничтожили... интеллигенцию тоже, а «гегемона-пролетариата» все утверждали, утверждали, но, в конечном счете, и его обманули.
Слушала его, помалкивала, а на языке висело: «Ну почему ж тогда ходите по кабинетам и поздравляете, почему!?» Но не спросила. Потому не спросила, что не хотелось