МОЁ ТV Повесть

жаль, что все три передачи были одного режиссера. Особенно плох был «Край родной», ведущий - Качанов. Ну... – картинно вздыхает: - Не знаю, что и сказать... - Делает наигранную паузу: - Я же вычеркнула целые абзацы из его сценария, а он оставил.
Ей поддакивает Ильина, «снабженец» нашего начальства продуктами и винами из обкомовского магазина, в котором работает ее мать, и сейчас она сидит рядом с председателем Комитета Корневым и все что-то нашептывает ему, зло поглядывая на меня, а когда Носова кончает, Валентин Андреевич вдруг итожит:
- Да, передача Качанова «Край родной» - прокол на нашем телевидении, её нельзя было давать в эфир. Ведь журналист в ней говорил, что памятники надо ставить не героям гражданской войны Щорсам и Чапаевым, а таким, как купцы Могилевцевы*.
Все молчат. И Корнев сворачивает летучку.
Иду на улицу и чувствую, что не смогу справиться с лицом, - прямо маска скорби! Хожу взад-вперед возле березок, запорошенных инеем, пытаюсь успокоиться... Но слышу, зовут просматривать так раздразнивший их «Край родной». Вхожу в аппаратную. Целая комиссия слетелась! И уже прокрутили рулон с передачей до того места, где Качанов... мой муж говорит: «Зачем было взрывать холм на Набережной? Ведь на нем стояла старинная часовня, монастырь, который можно было приспособить под музей». Нашли еще один криминал! И взрываюсь:
- Да только за одно это можно было бы отметить передачу, а не ругать! Журналист набрался смелости сказать об этом преступлении, а вы...
И уже кричу, обернувшись к Носовой, которая стоит у двери, дымя сигаретой.
- Сами-то привыкли болтать в эфире о чёрт-те-чём!
- Как это о чёрт-те-чём? Вы думаете, что говорите? - выкатывает она глаза, краснея от возмущения.
Нет, ничего не отвечу ей и, повернувшись, выйду, поднимусь в другую аппаратную, нырну за штору. Не разреветься б! Глубоко, несколько раз вдохну, выдохну: «Успокоиться, успокоиться!»
И все же, когда буду троллейбусом ехать домой, то под сердцем словно раскаленный шар будет сдавливать дыхание.

... А может, делать передачи без журналистов?.. Но тогда неизбежны конфликты с ними, - отнимаю гонорар. Да и с начальством, - делай, мол, только своё. Нет, не смогу «выбивать» гонорары, ругаться, отрывать «свой кусок» - не смогу быть стервой.
А дочка посмотрела «Салярис» Тарковского* и пришла с пылающими щеками: «Буду режиссером!»  Что ответить? «Состоявшийся талант - это когда – вопреки»? 
... Редактор «Новостей» Жуков вернулся из командировки в район, сидит за своим широким столом, строчит очередную информацию, но поднимает голову:
- Опять в колхозе падеж скота, совсем коров кормить нечем. А тут еще праздники начались, вся деревня запьянствовала, а скот на фермах так от голода ревел, что аж в деревне было слышно.
- Вот и сделайте передачу об этом, - советую.
- А-а, - машет рукой: - все равно не пропустят.
И тут же стал созваниваться с Сельхоз управлением, чтобы прислали специалиста, который в «Новостях» дал бы советы колхозникам: что надо делать, чтобы повысились надои.
... Твержу своим журналистам: ну пишите смелее, как ваши коллеги в центральной прессе. Нет. Опять строчат информашки, принятые по телефону, тексты забубённых выступлений. Приведет редактор молодежных передач из Обкома раскормленных комсомольцев, вот те и болтают в прямом эфире о чем угодно, только не о правде прошлых лет и не о теперешних проблемах.
... Сегодня было открытое партсобрание, на котором присутствовал секретарь Обкома по идеологии Погожин, и я разъясняла ему, что при таких отредактированных выступлениях по бумажке режиссура не нужна, ведь для Обкома важно не «как», а «что». Согласно кивал головой, что-то записывал. Ну и что? Ведь ничего не изменится.

... После отпуска пришла на работу и в графике увидела: буду делать передачу с неким журналистом Соминым.
- Кто такой? - спросила у выпускающей.
- Новый редактор.
А вскоре он и пришел: 
- Так это Вы Бела Ефимовна Тур? – взглянул чуть удивлённо: - А я Лев Ильич Сомин.
- Лев Ильич Сомин, - повторила, словно запоминая: - Значит, аббревиатура ЛИС? - И улыбнулась: - А можно звать Вас ЛИС?   
- Ну, что ж, если Вам так нравится… - И ответно улыбнулся: - Но тогда и я буду величать Вас БЕТ. Идет?
- Идет, – засмеялась.
А он прошел, сел в низкое кресло и мы, разговаривая, стали вглядываться друг в друга. Да, симпатичный, уверенный «товарищ».
Уже после обеда монтировали с ним киносюжеты, и он все премудрости режиссерского ремесла схватывал на лету.
... Передо мной прошло много журналистов, и далеко не все могли вести передачи, а вот у Сомина это получилось почти сразу, хотя пришел из газеты. Есть в нём уверенность в том, о чем говорит, умение на лету схватывать «запросы» камер, микрофонов, студийной «кухни». Да, из него получится хороший ведущий.

... Сегодня на ПТВС* делаю запись первомайской демонстрации трудящихся.
День - чудо! Я - в любимом костюмчике с белой кофтой, в новых туфлях. Ходим с операторами по площади, обговариваем возможные варианты, и я чувствую себя молодой, красивой... Вдруг подходит Погожин, секретарь Обкома по идеологии... Когда-то я была даже немного влюблена в него, ведь был симпатичным, умным, деликатным «растущим комсомольским работником». И вот сейчас здоровается, поздравляет с праздником, берет под локоть и, как бы, между прочим, говорит:
- Я всё смотрю во-он на ту камеру, что стоит на карнизе гостиницы прямо над центральным входом. Не упадет ли на людей?
- Ну и что? - шутит оператор Володя Бубенков: - Под ней только одни гебисты* стоят, так что...
Все смеются. Улыбается и Погожин, а я смягчаю его грубоватую шутку:
- Не-е, Володя, так нельзя. Гэбисты тоже люди и у них даже дети есть.
Опять все смеются, а Погожин наклоняется ко мне и тихо говорит:
- Это вы хорошо сказали.
А перед началом записи вызывают меня из ПТВС и говорят, что во-от тот-то хочет меня видеть. Подхожу, и молодой гэбэшник начинает объяснять, чтобы не записала, «если вдруг кто-то выбросит недозволенный лозунг... как в прошлом году». Выслушиваю, киваю. Что ответить? Ведь если и запишу, то, когда приедут просматривать, вырежут.
 
... Снимала сюжет в ремонтном цехе вокзала, потом обедали с оператором в столовой, и я увидела на стене три картины: яркий праздник осени на поляне, окруженной веселой стайкой берёз; окраина деревни, а над соснами – светящееся весной небо и в нём - стайка грачей; черные развалы земли на первом плане, на них белые гуси, а там, дальше – изумрудные всходы озимых. Отличные пейзажи! Подошла, поискала автограф. Да это же Юрий Мохов! Борис как-то писал о нём тёплую статью, - давно знакомы, поэтому и знал, что писать.
 ... Для очерка второй день снимаем очередную выставку друга моего мужа Юрия Мохова... Борис сказал мне, придя с неё: «Да, живопись у него добротная, старомодная, статичная». Да, пейзажи его и впрямь «статичны», - будто улавливает он в природе уже отбушевавшие, отстоявшиеся настроения её.
… Кажется, что Мохов не кистью пишет свои картины, а лепит их. Лепит мастерски, не допуская небрежностей ни в композиции, ни в сочетаниях красок. Но ведь, когда «слишком», то уходит и сама жизнь, - нечаянная, яркая. И когда-то в этюдах и картинах Мохова, - может, и менее академичных и «вылизанных», - искрилось, трепетало живое чувство, а теперь… А теперь думается так: он очень современный художник. Те-то на своих бьеннале выставляют «шедевры», собранные из всего, что ни подвернётся под руки, вот и Мохову когда-то «под руку попалась» природа, и он, - по-современному – выбирает из неё те «объекты», которые нужны ему для задуманной композиции, используя их как знаки... или символы? Поэтому нет в них человеческого тепла, трепета душевного, - не светятся они. И ни одну из его картин-натюрмортов я не повесила бы у себя. Они – офисные, они – для гладких белых стен, чтобы, - как символы! – смотрелись издалека.
Когда закончили съемки, и я вышла на улицу, то вдруг вспыхнуло: ох, хорошо то как! Ручейки поблескивают, ветерок блуждает в ветках ивы, почки на деревьях вот-вот раскроются! И тут же вспыхнуло: нет, не хочу ещё раз видеть эти застывшие, - без ветра и света – пейзажи. Да, они написаны рукой мастера. Но не его сердцем».

«Сижу во дворе Комитета среди березок, единственном тихом островке среди строительства нового здания студии и читаю в журнале «Новый мир» рассказ «Надгробное слово» из «Колымских тетрадей» Варлама Шаламова*: «Все умерли. Умер Носька Рутин. Он работал в паре со мной. Умер экономист Семен Алексеевич Шейнин, напарник мой, добрый человек. Он долго не понимал, что делают с нами, но в конце понял и стал спокойно ждать смерти... Умер Дерфель, французский коммунист, член Коминтерна. Это был маленький, слабый человек... Побои уже входили тогда в моду, и однажды бригадир его ударил, ударил просто кулаком, для порядка, так сказать, но Дерфель упал и не поднялся...»
Нет, не могу - дальше... И чтобы успокоиться, начинаю пристально всматриваться в то, что рядом: а листья-то у березы совсем еще весенние... дожди идут часто... и травка какая ла-асковая... тишина, муравьишки хлопочут рядом... а какой удивительной музыкой шелестят березы!.. Но вижу: идет ко мне Мурачев, наш студийный художник. Не-хо-чу!.. Но уже подошел и начал говорить о своей очередной голодовке: он, де, прочистил желудок и теперь осталось прочистить мозги. Смотрю на него, слушаю, а у самой: «Умер Семен Алексеевич, добрый человек. Умер и Дерфель, француз...» А Мурачев всё говорит, говорит! Долго, взахлеб:
- А вчера... слышь?.. - замечая мое отсутствие, заглядывает в глаза: - Случилось со мной ЧП. Наташка угостила меня семечками, а я и слузгнул парочку... Слышь? – И расхохотался: - И тут вспомнил: ба-атюшки, что ж я сделал?! Ну, быстро поехал домой, промыл желудок... слышь?.. а в кровь-то уже питание поступило! И пришлось начинать голодать с самого начала потому, что…
Открываю журнал и все же решаюсь его прервать:
- Кстати, о голодных. Вот, послушай: «Самое страшное в голодных людях - это их поведение. Все, как у здоровых, и все же это - уже полусумасшедшие. Голодные всегда яростно отстаивают справедливость. Они - вечные спорщики, отчаянные драчуны. Голодные вечно дерутся. Кто покороче, пониже, норовит дать подножку, сбить с ног. Кто повыше - навалиться и прижать врага своей тяжестью, а потом царапать, бить, кусать его».
Мурачев стоит, слушает. Потом интересуется, что я читаю. Говорю. Молча кивает головой и снова начинает объяснять почему голод так полезен для организма.

... Летучка. Обозревающий передач за неделю - редактор Лев Ильич Сомин, с которым делаю передачи:
- Журналистика призвана…- Делает паузу и смотрит на председателя Комитета Корнева, - возбуждать общественное мнение.
- Не возбуждать, - поправляет тот: - а успокаивать.
- Ну да… - усмехается Сомин: - Поэтому наша журналистика такая и лживая.
Заместитель Корнева вспыхивает:
- Нет, неправда!
- Сергей Филипыч, ну как же неправда? - вспыхиваю и я.
Но Афронов - свое!.. Тогда Сомин прерывает его:
- Сергей Филипыч, разве вы всегда только правду писали?
- Да, только правду, - вроде бы и искренне отвечает: -  А вы