Волонтер

уложили Колю и понесли в дом. Володя прикрикнул на всех. – Не расходиться, ждать Петра Николаевича.
Это было лишним, дети и так видели, что к ним спешит Олеся и Петр Николаевич. Получить оплеуху или даже кулаком в живот было не так страшно, как смотреть в глаза Петру Николаевичу.
– Отпустите его, – скомандовал Петр Николаевич. Заур и Рамиль отпустили Мирона. – Вставай, давай вставай и на перевязку. А потом сам иди в изолятор.
– Но этот лох сам на меня напал! Это он вызвал меня на драку! – возразил Мирон, не смотря в глаза Петру Николаевичу.
– Посмотри мне в глаза. Ну же, или ты боишься? Так, вижу, что боишься. Коля за свой проступок ответит, но скажи мне, Мирон, почему он тебя вызвал на бой?
– Я не знаю, – Мирон пожал плечами, отыгрывая полную непричастность. Делал он это умело, и Олеся шепнула Петру Николаевичу что-то на ухо. – Он же недавно из города. Он же больной! Вот вы впускаете всех, кого попало, а он может ночью встать и начать нас ножницами тыкать!
– Разве такое когда-нибудь было? Ну, что молчишь?
– Нет, – Мирон смотрел в пол. – Но этого пока не было, а все может быть.
– Я вижу, что из тебя выйдет отличный демагог. Разберемся на суде. В суд заявляю я. Марш в медчасть и в изолятор. До суда ты будешь изолирован.
– А Коля нет, да? Разве это справедливо? Он на меня напал, начал драку, а меня в изолятор? – Мирон оглядел всех, ища поддержку, но мальчишки все смотрели в землю, мотая головой.
– Если ты не пойдешь сам, я тебя силой потащу, – сказала Олеся и подошла к Мирону. – Ну-ка, быстро пошел!
Мирон хотел возразить, но железные пальцы Олеси впились в его плечо, и мальчик взвыл от боли.
– Отпусти! Отпусти, мне больно! – завопил Мирон, когда Олеся поволокла его к дому. – Петр Николаевич, вы же сами обещали, что бить не будете!
– А ты по-другому не понимаешь, – сказала Олеся. – Для тебя сейчас я главная.
Петр Николаевич посмотрел им вслед и перевел взгляд на детей. – Так, кто готов выступить на суде? Ну же, вы же знаете, в чем дело.
– Я готов! Коля не виноват, он все правильно сделал! – Заур вышел вперед. – Если будете его наказывать, то и меня тоже.
– И меня! – Рамиль встал рядом с Зауром.
– Пока никого наказывать не будем. Суд решит, кто заслуживает наказания. Ребята, разве больше некому  ничего сказать?
Лопоухий мальчик топтался на месте. Он избегал взгляда Петра Николаевича, но тот, словно магнитом, тянул его к себе. Мальчик потер уши, почесал голову, будто на него напали вши, и кивнул на вопросительный взгляд Петра Николаевича.
– Хорошо, Антон. Говоря правду, ты никого не предаешь. Не думайте, что я не понимаю, почему Коля подрался с Мироном. Коля защищал честь Даши. Или вы думали, что мы ничего не узнаем? – Петр Николаевич оглядел ребят. Конечно, он не станет говорить, как и от кого узнал обо всем, кто написал короткую записку кривым почерком, который он хорошо знал, бросил ее после завтрака в почтовый ящик. – Приберите здесь, пожалуйста. Скоро будет ужин, а после ужина мы начнем подготовку к суду. Надо выбрать судью. Вы знаете, что надо делать. Если кто-то знает или чувствует, что причастен к этому делу, то пусть сам не участвует в жеребьевке. Если вы боитесь или не хотите, то тоже можете не участвовать, но я надеюсь на вашу смелость. Девчонки согласились и ничего не боятся.
Мальчишки закивали в ответ, трое побежали к дому за ведром и тряпками.

20
– Это все ваша политика невмешательства! Вырастили фашистов, и что прикажете с ними делать? Выгоним в город? – Вита ходила по кабинету Петра Николаевича, протаптывая траншею, останавливаясь после каждого вопроса, чтобы посмотреть ему в глаза. – Что будем делать, если судьи решат выгнать его?
– Вита сядь, надоела уже, – устало сказала Полина и зевнула, она засыпала, вздрагивая после секундного сна.
– А пусть ответит! Чего он молчит? – Вита гневно замахала руками и сама села, в воздухе оттолкнув Володю, вставшего со стула. – А ты ко мне не подходи, а то поколочу!
– Ох, и злая ты баба, – сказала Полина и долго зевала, закрывая рот двумя руками. – Ты даже не представляешь, как мы все от тебя устали.
– Это я от вас устала! И от этого дома я устала! – Вита закрыла лицо ладонями и зарыдала. Поля проснулась и обняла подругу, крепко прижав к себе, чтобы она не вырвалась. – Вы видели, видели, во что он превратил Колю? Да что это за зверь такой у нас вырос?
– Ты права, Вита, и ты не права, – начал Петр Николаевич и жестом остановил ее возражения. – Дослушай, потом будешь обвинять. Итак, ты права в том, что учебный курс слишком сильно влияет на умы детей. Мы все это знаем и стараемся предложить нашим детям все стороны этой проблемы. Да, в последний год национализм усилили, да это очень плохо и жестоко по отношению к детям. Но на то и мы, учителя и воспитатели, друзья, чтобы объяснить, помочь детям самостоятельно разобраться в этих вопросах. Но ты не права в том, что я или Володя, или Полина и Олеся сдались – Это не так. Наши чувства не играют большого значения, главное для нас – подготовить детей и передать их на Большую землю, чтобы они жили на мирной земле. Дети в это верят, и я не хочу уничтожать в них эту веру. Они имеют право жить в человеческих условиях, среди свободных людей, смотреть в мирное небо. Каждый из нас может возразить, что там нет настоящей свободы, что все вынуждены подчиняться несправедливым законам, отчасти стать рабами. И так было всегда и везде, нет на нашей планете ни одного места, где было бы иначе. В каждой стране ты найдешь признаки неволи и несправедливости. Но у наших детей будет шанс самим создавать свою жизнь, решать самим, где работать и учиться, совершить, возможно, что-нибудь полезное или стать художниками, мыслителями, поэтами. В конце концов, у каждого нашего ребенка, вне зависимости от его способностей, есть уникальный шанс жить без войны и стать человеком. Поэтому мы и должны идти вслед за требованиями системы, за требованиями того общества, пускай оно в целом и не думает об этом, не знает законы, по которым живет. Мы должны дать детям образовательный стандарт, а они обязаны его защитить, сдать экзамены. Малышам везет больше, они будут учиться в школе, в мирной стране, а старшим придется самим думать, размышлять, сравнивать, порой врать, чтобы  вырваться отсюда.
Он замолчал, давая Вите успокоиться. Она готова была возразить, не до конца поняв и приняв то, что он сказал. Полина крепко держала Виту, больно сдавливая плечо, когда Вита готова была разразиться гневной тирадой.
– Мы все устали, а, особенно, устали наши дети. Нам в прошлом году обещали трансферт, но все поменялось, и нам придется ждать еще, – Петр Николаевич снял очки и бережно положил их на стол. Все молчали, Вита немного успокоилась, подрагивая от затихающей волны. – Нам не говорят, в чем дело. Я спрашиваю каждый день, но ответа до сих пор нет. Я не думаю, что нас решили бросить, вы и сами видите, что в последний приход доставили все, что мы запрашивали, даже прислали на два ящика больше шоколада и меда. Такое было уже несколько раз, поэтому я относительно спокоен.
– А что тогда было? Почему задерживали трансферт? – спросил Володя. – Они как-то объяснили это или нет?
– Странно, что ты не помнишь. Ты тогда руку потерял, помнишь? – Петр Николаевич сощурился, немного насмешливо посмотрев на Володю.
– Вот это подловили, – мотнул головой Володя. – Я, если честно, и забыл об этом, но сейчас вспомнил. Тогда начали «Завершающий этап КТО», или как-то так, точно не помню. Ловили каких-то террористов, а на деле долбили по нам.
– Так, ну, думай дальше, – Петр Николаевич взглянул на трех сестер, Вита виновато утирала нос платком.
– Опять какую-то подлость задумали – тут и думать не о чем! – безапелляционно сказала Олеся.
– Можно и так сказать, – согласился Петр Николаевич. – Вот только я боюсь, что начинается большая игра. Не зря они усилили национал-патриотическое воспитание, или вы думаете, что это разработали только для наших детей?
– Игра, – глухо повторила Вита. – Как я их всех ненавижу. У нас дети, там под землей люди сидят, как тараканы, а для них это игра.
– Ты об этих тараканах зря беспокоишься. Они вполне счастливы и не променяют своего убежища на другой мир, – фыркнула Олеся. – Я помню, что это за люди. Они действительно хотят так жить!
– Потому что по-другому не умеют, – заметил Володя. – Никто не дал им выбора.
– Выбора никому не дают, – возразила Полина. – Ты рождаешься там, где рождаешься. И тебя окружают сначала родители или опекуны, потом государство. Выбор возможен только для взрослых, и Олеся права –¬ там тоже никто не хочет ничего менять. Они все боятся выбора.
– Этот разговор никуда не приведет, – Вита потерла красные глаза. – Что мы будем делать?
– Я скажу, чего мы точно не будем делать – не будем поступаться нашими принципами. Завтра будет суд. Колю я осмотрел перед сном, он завтра сможет участвовать. Глаза его целы, все зубы тоже, что удивительно. Гематомы заживут, тем более, у него столько настоящих друзей. Вы видели, сколько за него выступило? А какой конкурс был на выбор судей, никогда такого не было.
– Вы, Петр Николаевич, все правильно говорите. Вот только что мы будем делать с этим фашизмом? – Вита твердо смотрела на него.
– Будем просвещать, будем учить и не будем бросать. Любой имеет право на ошибку, любой может совершить проступок, но мы не имеем права бросить ребенка, даже если он стал негодяем. Вита, скажи, сколько детей поддались этой заразе?
– Я насчитала двенадцать человек, четыре девочки.
– Ты же понимаешь, насколько эти идеи легко и прочно входят в детские умы? Это же все объясняет, как вера в единого, всесильного и непогрешимого бога.
– Я понимаю и боюсь за них. Я боюсь за нас! – воскликнула Вита. – Но больше всего за наших детей. Неужели они все станут такими? Тогда зачем мы все тут находимся, зачем этот дом, зачем все?
– А ты не заметила, сколько из этих двенадцати отошли в сторону? – Володя усмехнулся.
– Тебе смешно, да? – возмутилась Вита.
– Нет, несмешно. Но ты не заметила, что трое ребят уже стали добровольными свидетелями, Антон даже обвинил сам себя. Вот, что важно, понимаешь? Игра закончилась, и дети увидели, к чему это привело. Они увидели несправедливость, подлость и лживость всего этого национал-патриотического пафоса. А вот когда вскроется, за что Мирон так обозлился на Дашу, то все рассыпится. Я сам поддался на эту пропаганду, Петр Николаевич не даст соврать.
– И тебе вправили мозги, – сказала Олеся. – Я помню, каким подонком ты был.
– Мы все это помним. Но речь не об этом, – Полина встала и посмотрела на часы, висевшие за спиной Петра Николаевича. – Все понятно, и нам пора спать. Завтра будет тяжелый день, а до утра осталось всего четыре часа.
– Вот, Полина одна думает о будущем. Надо, чтобы Поля всегда модерировала наши посиделки, а то затянем на ночь, а утром встать невозможно, – Олеся встала и пошла к выходу. – Чего сидите, все спать.
– Я пойду, проверю спальни, – сказала Вита.
– Не надо, там есть дежурные. У нас нет ни одной причины им не доверять, – сказал Володя.
– Спокойной ночи, – кивнул Петр Николаевич и встал проводить. На пороге Вита быстро обняла его, шепнув извинения, и убежала. Он вышел в коридор и долго прислушивался, как тихо закрываются двери спален воспитателей, как шумит