годы считал; этих же взглядов и теперь придерживаюсь...
---------------------------------------------------------
(*) Читателям небезынтересно будет узнать мнение о переводческой литературе профессионального поэта и писателя С.Ю.Куняева, многолетнего главного редактора журнала «Наш современник». Так вот, в книге воспоминаний «Поэзия. Судьба. Россия» Станислав Юрьевич писал про “национальную литературу” народов СССР следующее:
«Всем нам была известна механика энергичного и ловкого создания из порой беспомощных подстрочников переводных книг среднего версификационного уровня, за которые Расул Гамзатов, Мирзо Турсун-Заде, Давид Кугультинов, Зульфия, Наби Хазри, Петрусь Бровка и прочие усилиями двух Яковов - Хелемского и Козловского, Юлии Нейман, Наума Гребнева, Давида Самойлова, Александра Межирова, Юнны Мориц, Семёна Липкина и прочих деятелей из переводческого клана получали внеочередные издания, собрания сочинений, лауреатские медали, баснословные гонорары, звания академиков и секретарей, квартиры, дачи, автомашины и прочее и прочее. Замахнувшись на этих фанерных, наспех сколоченных классиков, - думал я, - можно нанести удар по переводческой мафии, можно перераспределить часть изданий и средств на нужды русских писателей, особенно провинциальных. Да по сравнению с “национальными классиками” многих замечательных русских писателей и поэтов 50-80-х годов - Заболоцкого, Мартынова, Смелякова, Сергея Маркова, Дмитрия Балашова власть держала всё-таки “в чёрном теле”… Одно только количество изданий дагестанских, калмыцких, таджикских, узбекских классиков должно было поразить слушателей – по 80, по 90, а то и по все 100 книг за 20-30 лет литературной жизни… По 3-4 издания в год! Во много раз больше, нежели у Ахматовой, Заболоцкого, Мартынова…
Переводчики-евреи тоже считали себя “поэтами” - и неплохо жили!!! Но кто их помнит теперь, кто знает?! Даже и среди евреев…» /С.Ю.Куняев «Поэзия. Судьба. Россия», том №1, стр. 194/.
---------------------------------------------------------
Итак, когда я таким образом и второй том пробежал глазами и закрыл страницы, первое, что подумал, помнится, - это что надули меня с Пастернаком, сильно надули: и дружбан мой бывший Серёга, который лет десять им мне мозги зас…рал, и сослуживцы-евреи из НИИ, где я когда-то работал. Любят, подумалось, ох и любят они, черти, самим себе умопомрачительную рекламу делать, на заоблачную высоту самих себя поднимать - и в зените искусственно-созданной славы потом как воробьи в грязной луже купаться! Прямо-таки помешаны они все на саморекламе и пропаганде.
«А за что же тогда Пастернаку Нобеля-то дали, интересно?! - ходил и удивлялся я. - Если у него, строго говоря, читать нечего?!...»
2
Оставалась надежда на «Доктора Живаго» - нашумевший когда-то роман, но и он меня разочаровал в итоге, когда я его приобрёл чуть позже и читать принялся. Дочитал до половины только - честно в этом признаюсь! - и больше не смог: до чёртиков надоели все эти еврейские стоны, нытьё и сопли, вся их гнилая и ущербная эгоцентричная философия, замешанная и помешанная на самих себе, повторю, на собственных копеечных проблемах и переживаниях, на экзальтации и без-стыдном душевном стриптизе. Про что у нас на Руси говорят обычно: товарищи с жиру бесятся: горя настоящего они не знали.
И то сказать, они ведь, пришельцы-евреи, евреи-ассимилянты, жили все советские годы барами в нашей стране, как и дворяне русские в большинстве своём никогда не жили, которых они ликвидировали как класс, и как сыры в масле потом катались в их национализированных квартирах и особняках, и на их же приватизированных диванах и кроватях. И всё плакали при этом, всё на судьбу свою жаловались, всё им кто-то и где-то вечно мешал, не додавал положенного.
А от барчука-Пастернака подобное слышать было вдвойне, а то и втройне тошно и неприятно: он большую часть жизни в тепле, светле и в чистом шоколаде прожил, этаким мальчишом-плохишом в окружении банок с вареньем и коробок с печеньем, который, если помните, переметнулся на сторону буржуинов ради социальных благ. А Пастернак по его почину и примеру - на сторону советской власти. И чего удивляться, что он первым и самым высокооплачиваемым поэтом страны считался, начиная со второй половины 1920-х и до первой половины 30-х годов, затмившим собой даже и великого Маяковского. Революцию славил всем сердцем и её вождей, Ленина и Сталина, и имел за это от Власти всё - квартиру шикарную в центре Москвы, огромную дачу в Переделкино с гектарами земли, полным холодильником и прислугой, кучу жён и любовниц, ежедневные пьянки-гулянки в дорогущих кабаках Москвы! Чего же ему ещё, сладкоежке и сладострастнику, какого лешего было надобно?! Разве ж это не рай и не счастье для любого хитрюги-еврея - любовницы, бордели и холодильники, забитые доверху мясом, колбасой и икрой?! И это в то само время, что показательно, когда простой советский народ-труженик нищенствовал и бедовал все 1920-е и 30-е годы - годы Гражданской войны и НЭПа, коллективизации и первых пятилеток! - когда жил в землянках и бараках в основной массе своей, и жил впроголодь. И не ныл, не рефлексировал, заметьте, на злодейку-судьбу не жаловался, не клял на кухнях советскую власть - некогда было. Народ коммунизм и светлую жизнь с нуля для себя возводил, когда такие ловкачи и пройдохи, как Пастернак, всё это давно уже для себя “построили” и поимели…
3
Он и не ныл 10-ть лет - до середины 1930-х годов: напраслину возводить на него не станем. Зачем?! Но после 36-го года, время бурного обсуждения и принятия Новой сталинской Конституции, народно-демократической по сути своей, а не большевистской, не дикой, не тоталитарной, как раньше, Пастернак вдруг почувствовал остро, что политический ветер Первой страны Советов в другую сторону мощно и волево подул. И обстановка в СССР кардинально и на глазах менялась. Мiровая Революция, о скорой и неотвратимой победе которой прежде неустанно и тупо трендели-трезвонили старые космополиты-большевики, троцкисты, зиновьевцы и бухаринцы, главным образом, уже вроде как не в чести, не в тренде: про неё власти уже и забывать стали, на задний план задвигать как ненужную рухлядь-хлам, как тот же мусор. А в моду входили патриотизм, русизм («вставайте люди русские!!!») и великодержавное социалистическое строительство в пределах новой, советской России - и только; слова зазвучали яростные и духоподъёмные с трибун о стремительно надвигавшейся войне, к которой партия и народ уже вовсю и активно готовились.
Политически и социально-чуткий Борис Леонидович это чрезвычайно болезненно ощутил всем нутром, всей душой, всем естеством своим: в интуиции и прозорливости ему не откажешь, - и как-то сразу скукожился и ушёл в себя, в глубокий пессимизм, апатию и депрессуху с горя ударился. Да и политические процессы 1936-38 годов сильно тому поспособствовали: глаза на патриотически-ориентированную матушку-Русь ему широко открыли, на принципиально-новую жизнь, для всех справедливую и хорошую, а не для одних евреев.
И что было делать Пастернаку в той кардинально изменившейся ситуации, куда грести?! Патриотом национальной России, пусть даже и советской, защитником-велико-державником и великороссом-строителем он становиться категорически не желал: против этого всё его безродно-космополитическое существо бунтовало - чужую нацию и страну обустраивать, защищать и славить, духовно подпитывать и поднимать на борьбу, а потом ещё и оборонять от врагов-супостатов. Ну-у-у, нет уж, как говорится, увольте, граждане, ищите других дурачков, кто станет на свой иудейский хвостик какать!...
Именно с этого времени, хронологически если судить, он, неистовый пропагандист и глашатай Мiровой Революции все 20-е и 30-е годы, вдруг становится диссидентом и оппозиционером, противником социально-политического курса власти и лично Иосифа Сталина как главы государства. Правда, пока что кухонным, тайным - или латентным, подавленным, говоря медицинским языком. Он перестал писать хвалебные оды вождям и революционным героям прошлого, появляться в президиумах писательских съездов и совещаний. Вместо этого он заперся на даче как крот в нору и с головой погрузился в переводы, чтобы прокормить себя и семью. А переводы в СССР хорошо оплачивались традиционно, потому что только одни евреи тогда ими в основном и занимались, которые и выбивали из государства деньги немыслимые под самих же себя и свою халявную работу.
Стихи он продолжает писать, да, но такие тоскливые и убогие, упаднические, от которых молоко кисло сразу же и портилось настроенье в два счёта…
4
После победоносной войны 1941-45 годов, когда патриотический Дух в Первой стране Советов многократно умножился и разросся в народе до поистине-гигантских размеров, а в партии и правительстве, в руководстве культурой замелькало много русских фамилий, когда, наконец, борьбу с безродными и бездарными космополитами на весь Советский Союз объявил Андрей Александрович Жданов, - в это переломное в смысле идеологии время сильно перетрусивший от подобных героических настроений и веяний в обществе оппозиционер-космополит Пастернак окончательно скис и сдулся, духом упал как зайчик. Но ненадолго, должное ему надо отдать, тем паче - не навсегда. Он взял себя в руки в итоге, взбодрился по подсказке заграничных родственников, силы собрал в кулак - и за большой оппозиционный и контрреволюционный роман засел крепко. Его он называл по-разному в разное время, не раз менял его название - «Мальчики и девочки», «Свеча горела», «Опыт русского Фауста», «Смерти нет», - но остановился в итоге на «Докторе Живаго».
Такое конечное имя получило произведение, в котором наш бывший пламенный революционер и коммунизма неистовый пропагандист и глашатай вдруг от Революции Семнадцатого отмежевался сначала, а потом и вовсе от неё отрёкся, назвав её несчастием для страны, принёсшим-де неисчислимое количество бед, смертей и разруху. Договорился до того, удалец-молодец, перевёртыш, каких мало, что было бы лучше, наверное, если бы её, Революции, и вовсе в России не было (что потом проповедовал с пеной у рта маньяк-Солженицын и ему подобные дятлы от литературы). Что это вообще, мол, искусственно-созданное и плохо-продуманное, трагическое и в целом ущербное явление для нашей огромной страны; явление рукотворное, особо настаивал досужий автор, а не всемiрно-историческое, не закономерное и не естественное, не Божье.
Представляете, метаморфозы какие диковинные и какой любопытный пассаж наблюдали и терпели люди от бывшего убеждённого ленинца и сталиниста!!!...
5
Мне уже одним только этим морально-нравственным кульбитом и роман и сам Борис Пастернак категорически не понравились - не терплю ренегатов, перевёртышей и лицедеев, держащих нос по ветру вместо флюгера. Я, помнится, настолько тогда возмутился и возбудился умом и душой, что даже и собственную биографию Пастернака решил написать, или штрихи к биографии, точнее, куда намеревался запихнуть всё то, что прочитал и узнал про Бориса Леонидовича к тому времени, как и своё собственное мнение о нём, что твёрдо у меня сложилось.
Написал это быстро, дней за десять, как сейчас помню, и в первой половине 2000-х по редакциям бывших столичных патриотических
