младенца, чем и вовсе все испортили: девочка оказалась сморщенным, синюшно-красным существом. Я с растерянностью и тоской смотрела на этот орущий кусок мяса с приплюснутой головой и ручонками-червячками, поскольку надеялась, что игрушка для Кирилла получится красивой.
Дочку мы назвали Юлькой. За несколько дней в роддоме я немного привыкла к своей девочке, хотя называть это создание таким словом было, по меньшей мере, нелепо. Странное складчатое тельце с жадной мордочкой внешне и по консистенции напоминало птичек из теста, которых мы лепили с бабушкой Зоей на пасху. Подруги все спрашивали, проснулся ли во мне материнский инстинкт, но я не понимала, что это значит. Хотя нечто все-таки заставляло меня вовремя кормить и пеленать свою маленькую обузу, должную в будущем, как я очень надеялась, превратиться в красивого румяного ребенка. Но никаких особых чувств к новорожденной дочери я не испытывала, мне просто хотелось, чтобы она была сытой и чистенькой.
Дома также все не слишком изменилось, однако я упорно занималась ребенком и вечером показывала этого китайчонка с приплюснутым лбом и надутыми щеками вернувшемуся с работы Кириллу, но не потому, что мне нравилась моя дочь или я так уж ее любила, а потому что Кирилл расцветал от радости. Он осторожно, словно драгоценность, брал ее на руки и подолгу разглядывал, а она смотрела куда-то в пространство своими странными косыми глазами.
Всколыхнул мое так называемое "материнское чувство" диатез на щеках дочери. В ожидании доктора я не находила себе места, точно очнулась от опьянения и осознала реальность. Меня стали радовать звуки, издаваемые Юлькой, ее маленькие ручки, которыми она пыталась задевать висящие над изголовьем яркие игрушки и колокольчики. Правда, этому в первую очередь способствовал вид ребенка, ведь Юлька очень скоро стала беленькой и круглой, ее было приятно держать в руках, и она больше не отвращала мое сознание неестественным обликом инопланетного уродца.
К шести месяцам у меня пропало молоко, я похудела и стала почти прежней, а вместе с этим вернулась и моя чувственность. Теперь я вновь ожидала Кирилла домой не только для того, чтобы показать ему нашу дочь. Но моя зависимость от него исказилась до неузнаваемости: меня стали мучить ревнивые мысли и фантазии – в каждом жесте и взгляде мужа я выискивала подтверждение своим выдумкам. Стоило Кириллу прикрыть глаза, и я могла расплакаться серьезным манером, упрекая его в невнимательности к своей особе. Исключительно для моего спокойствия он боролся с усталостью и дожидался, пока меня сморит сон, но утром я как совершеннейшая мегера являлась к нему в офис без предупреждения – в надежде поймать его на месте "преступления".
Муж всеми силами пытался избавить меня от мучений, но никакие слова не действовали: я ревновала его к не существующим соперницам. Это напоминало болезнь, ведь даже несмотря на страстный секс между нами я не получала утоления и в ужасе представляла Кирилла с другими женщинами, искала следов помады на его рубашках, выворачивала карманы, принюхивалась, стараясь уловить запах чужих духов. Все было бесполезно – я никогда ничего не находила, но успокоиться не могла.
Он устал меня разубеждать и при первой возможности просто тащил в постель – другого выхода хоть на время успокоить мою ревность не существовало. Именно поэтому муж решил свозить меня в Швейцарию, где мы предполагали пожить уединенно, только своей маленькой семьей, чего, вероятно, и жаждало мое существо. Единственное, что меня волновало, так это самолет, которым пришлось лететь до Энгельберга – одно упоминание о перелете возвращало меня в тот день, когда Кирилл был ранен. Но стоило потерпеть, ведь смена декораций улучшила мое настроение.
Я почувствовала, что тиски, сковывавшие мою душу в Москве, несколько отступили – здесь Кирилл принадлежал только мне. Да и горы поражали меня красотой, хотя все-таки вызывали безотчетный страх, ибо всегда тянули к себе Кирилла. Но как бы то ни было, прогулки по окрестностям стали нашим любимым занятием.
Тихая жизнь в горной деревушке пришлась мне по душе, будто не существовало Москвы и Сан-Франциско. Вставали мы рано, я кормила ребенка и занималась нашим немудреным хозяйством, в чем даже немного преуспела, хотя близкие всегда считали меня чрезвычайно бестолковой и непрактичной в бытовых вопросах. Кирилл ездил в ближайший поселок за продуктами, потом мы обедали и отправлялись гулять, а вечером, уложив мышку спать, ходили на посиделки к спасателям, где работал Евгений.
В один из дней Кирилл отправился в Цюрих – встретиться с Золотовым, летевшим в Женеву, а мы с Юлькой остались его ждать. Вечером на нашу половину заглянул Женя. Я обрадовалась, потому что мне было одиноко без Кирилла.
-Вы неплохо устроились,- сказал мой гость, усаживаясь перед камином. Юлька играла на ковре, а я прошла в кухню, чтобы налить в бокалы скотча. Но внезапно появившийся сзади Евгений неожиданно сжал меня в объятиях и стал целовать. Я вырывалась, и какое-то время мы боролись, но мне ли было совладать с сильным мужчиной. Тело мое обмякло в его руках, и он, сбитый с толку, остановился и выпустил меня. Тут на пороге кухни появилась Юлька, и я схватила ребенка, как единственную свою защиту.
У меня даже мысли не возникало, что я привлекаю внимание этого несколько на вид грубоватого парня. Они прекрасно ладили с Кириллом, мне нравилась их мужская дружба, так что нападение с его стороны явилось для меня совершенной неожиданностью.
-Уходи,- сказала я. Он резко развернулся и вышел, а меня удивляло собственное спокойствие и равнодушие, ведь, по сути, мое поведение вполне соответствовало роли примерной жены, хотя можно было бы и насладиться тем, что я нравлюсь другим мужчинам. Однако в присутствии мужа я всегда ощущала себя связанной от любой маломальской вольности: все в моей жизни зависело лишь от него.
Приехавший из Цюриха Кирилл, выслушав мой рассказ, ничуть не удивился выходке своего приятеля и тут же забыл о нем. Я и сама ждала его с нетерпением, так что нам даже постель не потребовалась. Здесь имелись удобные широкие кресла, чем он не преминул воспользоваться, разложив меня и неимоверно возбуждая своими ласками. Но вдруг я почувствовала чужой взгляд – в наше окно, оцепенев, смотрел Евгений. В первую секунду я чуть не вскрикнула, однако что-то остановило меня, а через некоторое время, поглощенная возбуждением, я лишь мстительно подумала: "Смотри – тебе же хуже". Мгновеньями приходя в себя, я ловила его горящий взгляд, жадно наблюдавший наш секс, и получала удовольствия даже более острые, чем обычно.
-Куда ты все поглядывала?- спросил Кирилл, отдыхая.
-Твой друг очень любопытен,- ответила я и от стыда за свою женскую месть спрятала лицо на его груди, а он засмеялся…
***24
Женя уехал и не появлялся целый день, а когда вернулся, привез с собой какую-то смазливую девицу. Наблюдая в окно секс своего друга, он не мог отвести глаз: присутствовало в этом нечто невероятно оголенное до анатомических подробностей. Он отождествлял себя с другом, словно сам удовлетворял жадное до ласк, чувственное женское существо со странными глазами. И желал кормить его, как кормят кашей младенца – поцелуями, ласками языка, насыщать эту алчную плоть собой. Как терпелив был бы он с этим капризным ребенком, с этой дикой кошкой, укротить которую только и возможно, отдав себя на растерзанье…
Почему ему так хотелось ее? Он не замечал в ней ни особой красоты, ни игривой эротичности, но своей особой чувственной притягательностью она будто вытягивала из него жилы. Он видел, как мужские руки сжимали нежные округлости этой гибкой женщины-кошки, не умеющей притворяться и желающей получать удовольствия. И следовало давать их ей снова и снова всеми доступными способами.
Ночью он метался в одуряющей горячке и думал:- "Мне нельзя к ней приближаться и даже видеть ее нельзя!" Его ломало как наркомана, выкручивало мышцы, высасывало жизненные соки, бросало то в жар, то в холод. Про девицу, привезенную из города, он забыл, а утром швырнул ей деньги, и бесполезная гостья невозмутимо удалилась. Его душила зависть к Кириллу, ведь у него самого все могло быть также с Викой. Почему он никогда не задумывался над тем, хорошо ли жене с ним, и почему искал связи-пятиминутки? Ведь ему нравилось заниматься с ней любовью, только никогда не приходило в голову прислушаться к ее ощущениям. Он не понимал, почему она со слезами упрекала его в эгоизме. "Всё эти дуры-бабы выдумывают!- злился он.- Каждый день ведь трахаемся, а ей все не так!"
Но теперь он со стыдом вспоминал о собственной тупости: ему хотелось, чтобы жена была рядом, он даже знал, как все исправит, как станет теперь любить ее. До мельчайших подробностей ему помнилось, каким нежным было ее тело. Почему он плотоядно тискал других – раскованных и раскрытых в своей распущенности женщин? Жену он никогда не смел резко обнять даже по пьянке, ибо помнил ее беременной, помнил всю эту женскую, слабую и капризную возню, так его раздражавшую. Он честно все терпел, а когда родился ребенок, эти два существа объединились в его сознании в нечто, совершенно не стыкующееся с грубыми сексуальными удовольствиями. Но жена требовала какой-то невообразимой нежности, каких-то немыслимых ласк, и он ссорился с ней, хотя потом не мог вспомнить, о чем.
Утром он попросил у шефа отпуск. Кирилл проводил его в аэропорт и передал пакет до Москвы. Женя глянул на него, и сердце его сжалось: он почувствовал, что готов для друга даже жизнь отдать. "Сказала она ему, что я смотрел, или нет?"- думал он напряженно, но Кирилл вел себя как обычно.
Прилетев в Москву, Женя никак не мог решить: ехать ли сразу домой. Его все еще мучила нестерпимая мысль об Алине: было непонятно, хочет ли он эту женщину, но она сидела в его сознании как заноза. Зайдя в супермаркет, он купил большие меховые игрушки для сына, огромный букет для жены и, пока делал это, думал – все, еду и баста! Но в такси вдруг испугался – а что я скажу ей?
Добравшись до второго этажа, он вспотел от волнения и перед дверью еле отдышался, весь увешанный игрушками, с букетом и дорожной сумкой. Дверь открыла теща и, ойкнув, тут же испарилась, оставив зятя стоять на пороге. Сердце у него остановилось, но через пару секунд Вика налетела на него и повисла на шее, будто не было ссор, и сама она не уехала от него со скандалом.
-Какие мы с тобой дураки!
Где-то сбоку мелькнуло яркое пятно – это был малыш, который разглядывал игрушки.
-Котёнок! Это же я – твой папа. Ты узнал меня?
Мальчик неуверенно кивнул. Евгений притянул ребенка к себе и провел его ручонкой по своей щеке. Тот убедился, что она колется, и кивнул:
-Теперь узнал, ты – точно мой папа.
Женя помнил, как друг привез с собой Алину. Все разглядывали ее с интересом: так вот значит, из-за кого Кирилл провел в горноспасательной службе почти пять месяцев. А тот практически не выпускал жену из объятий, и, даже меняя позу, приноравливался так, чтобы ей было удобно не отлепляться от него ни на миг. И она словно являлась его частью, сиамским близнецом: забирала надкушенные им куски
