и отправляла себе в рот; отпивала из его стакана, копошилась в его волосах и лезла целоваться ему куда-то в ухо.
Кирилл на секунду отвлекался от друзей, прикасался к ней нежно губами и возвращался в разговор. Женя усилием воли заставлял себя не смотреть на это, но глаза вылавливали то ее коленку, то гибкую спину, то длинные рыжие, с белесыми прядями, волосы. Он видел, как она целует мужа, как влажно приоткрывается ее рот, и чувствовал этот поцелуй на себе. "Господи, порнография какая-то",- неимоверно злился он, а ночью, лежа с открытыми глазами, ярко представлял, как обладает ею. Хотя перед его мысленным взором мелькали картинки того, как она во время их задушевного пьяного разговора уютно спит на груди мужа, по-детски обвив его ногами с двух сторон и спрятав ладони у него под мышками.
Когда все решили завалиться спать, Женя помимо воли с завистью проводил глазами друга, легко подхватившего свою драгоценную ношу, а утром ему захотелось снова взглянуть на Алину. Руки и ноги ее были закинуты на тело мужа, который придерживал ее и открывал глаза всякий раз, как только она начинала сползать с узкой постели, чтобы вновь затянуть ее на себя. Волосы, спутавшись, застилали ей спину, но сбоку виднелась разгоряченная от сна нежная щека.
Когда Кирилл пришел с ней вновь, все повторилось. Правда, теперь сидела она скромно, пили они оба мало и вскоре ушли. Но особая интимность их переглядок и движений опять завела Евгения, будто он сам держал Алину за руку и переглядывался с ней. Что это было? Если бы не Кирилл, Евгений при встрече с ней прошел бы мимо. Ему нравились более сочные девицы, а весь вид Алины убеждал, что с ней неизбежны проблемы, осточертевшие ему с собственной женой.
Когда Вика все-таки приехала и привезла ему сына, то тут же устроила ссору, а Евгений так надеялся на перемирие с ней. Жена набросилась на него с обвинениями, упрекая в изменах. И ведь было б из-за чего – его связи-пятиминутки не представляли ничего серьезного. С ней все было абсолютно по-другому, однако она заявила, что жить с ним не станет и сына на пушечный выстрел к такому развратнику не подпустит.
Вика не походила на Алину, тем не менее что-то необъяснимое объединяло их. "Чертовы бабы!"- злился он, однако теперь в его снах они обе путались, чередовались, мелькали и поочередно притягивали к себе. Его мучило желание обнять сына, он даже ясно представлял белобрысую детскую головку, но в глубине сознания рядом с ребенком всплывал образ жены – ее он также хотел обнимать. Алина перемешивала эти тайные и явные желания в бесформенный трепещущий ком, который наваливался на него, сминая привычную бесшабашную свободу как бумагу. Алина будоражила, казалось бы, уснувшие, забытые волнения и мечты-желания, от которых он всегда желал и уже почти отделался, заменив их примитивным сексом на одну ночь со случайными партнершами, про которых забывал сразу и навсегда.
Теперь он снова не ощущал свободы: его сковывали нескончаемые проблемы семейной жизни. Оказалось, эти путы никуда не делись, а всегда подспудно спали в его сознании. И деньги, которые он посылал домой, теперь выглядели постыдной "отмазой" от теплого мира жены и сына. Он знал, что Вика презрительно не снимала их со счета и воспользовалась ими лишь однажды, когда малыш заболел, а у родителей имелись временные финансовые трудности. Теперь он мучился стыдом, что счет открыл на сына, а не на жену, этим как бы подтверждая согласие на разрыв с ней.
Он совершенно не переносил "бабских" проблем: все эти критические дни, головная боль и сорочий треск о какой-то новой книге, последней постановке в Ленкоме или очередной выставке в Доме художника. А чего стоили необоснованные волнения о ребенке: мальчик якобы не выговаривает какую-то букву. Или взять поиски особенных – обязательно синих – салфеток к лимонно-желтой скатерти на дачу! Это могло свести с ума кого угодно. И он срывался, а жена начинала плакать, упрекая его в совершеннейшем непонимании ее стремления создать уют в доме. Да все он понимал! Но его раздражали галстуки, дорогие туфли и хрусткие белоснежные рубашки, которые надевались им исключительно по ее требованию вместо привычных джинсов и футболок. Жена настаивала на ежедневном бритье и дорогом парфюме, мало того, на приемах в фирме ее отца требовалось вести себя галантно с дамами, от которых порой Евгения воротило. Это всегда было выше его сил – он терпеть не мог притворяться и играть роли.
Вспоминая, как Кирилл нежно держал жену в своих объятиях, Женя почему-то подумал, что вот также сам он держал на руках своего маленького сына. Ладошкой ребенок гладил трехдневную щетину на его лице – ему нравилась эта мужская шершавость. Евгению тогда было страшно некогда, к тому же, он тащил тяжелую сумку, но все равно замечал, как нежно гладит его маленькая детская рука, и даже подставлял щеку, чтобы ребенку было удобнее и чтобы чувствовать накатывающую нежность от его прикосновений. Алина вызывала у Евгения возбуждение, но нечто все-таки объединяло его маленького сына с ней, словно оба эти существа были сотканы из единого живого вещества...
***25
После длительных раздумий Сергей согласился войти в холдинг, создаваемый неким Шуваловым, так что мы с Еленой как его доверенные лица автоматически сделались сотрудниками новой фирмы. Жену Сергея, умевшую работать с ценными бумагами, там оценили по достоинству, а я по-прежнему всего лишь помогал Максу. Но Сергей настаивал на моем "развитии". Об этом же твердила и моя неугомонная Ксения. Именно поэтому она таскала меня на всяческие мероприятия, в том числе и на званые вечера Норы.
Кстати, из-за этого Ксюха сделалась невероятной модницей. Не долго думая, она сошлась с парой художников, к которым Нора благоволила, чем обеспечила себе место под крылышком хозяйки салона. Но меня не увлекали их велеречивые творческие беседы, казавшиеся мне скорее пустой рисовкой, нежели стремлением найти себя. К тому же, в присутствии художников я терялся, ибо начинал ощущать себя предметом натюрморта. Во мне всегда жил первобытный страх быть запечатленным кем-то, поэтому я крайне не желал попасть в разряд потенциальных бессловесных натурщиков. Слава богу, имелась альтернатива – я наслаждался компанией актеров и одного новоиспеченного драматурга, многообещающую пьесу которого там обсуждали не один день.
Собрания Норы с их умеренными приливами и отливами разговоров напоминали салон Анны Павловны. Сама Нора всегда казалась мне весьма странным созданием, но нельзя было не восхищаться ее умением свивать сети вокруг каждого из гостей. Приглашая к себе людей искусства, она не гнушалась и представителями бизнеса – настолько, что порой возникало ощущение: именно для них она стремится создать комфортную атмосферу в своем салоне. Мне не раз доводилось наблюдать, как тот или иной из них между двумя анекдотами и коктейлем получал долгожданное согласие от инвесторов или спонсоров. Здесь заключались выгоднейшие контракты и решались судьбы проектов, но ни о каких "кознях" или обмане речи даже не шло. Просто, как объяснил мне Сергей, цивилизованный бизнес давно выработал свои ритуалы и правила этикета, где подобное "лицемерие" лишь одно из правил игры.
И все-таки, чтобы держать в тематической связке такое неустойчивое сообщество требовались недюжинные таланты, какими, как оказалось, Нора вполне обладала. Но более всего она увивалась возле Даны, хотя та явно больше сблизилась с женой Кирилла. Нора реагировала на это крайне болезненно, ведь жена Никиты, как я знал, раньше работала у нее переводчицей, и они даже считались подругами. Правда, чувства, проявляемые к Дане Элеонорой, всегда казались мне несколько чрезмерными. Ксюха подозревала Нору в лесбийстве и считала, что она просто свихнулась на своей любви к Дане, по причине чего порой вела себя почти неприлично.
Впрочем, именно Нора являла собой некое центробежное ядро для сложного многоступенчатого творческого сообщества. Члены его с удовольствием принимали ее приглашения на шикарные рауты и выездные пикники, организованные по высшему разряду с тщательно продуманной "культурной" программой, чтобы гости не скучали. Моя неугомонная жена мечтала овладеть искусством также притягивать к себе людей, поэтому с энтузиазмом согласилась по просьбе Норы принять зарубежных гостей Даны в ее отсутствие.
Моя чернокудрая женушка ничуть не изменилась, напротив, энергии у нее прибавилось: я ощущал себя словно в центре торнадо, настолько бурную она устроила мне жизнь. Уже с раннего утра Ксюха расталкивала меня, и мы отправлялись в соседний парк на пробежку "для здоровья". Ненавижу это занятие, но чего не сделаешь для возлюбленной, тем более что Ксения совершенно не терпит возражений, а я не умею сопротивляться. Однако помимо насилия над моим организмом в физическом плане, она вынуждала меня общаться со своими школьными друзьями. Слава богу, бывшую подружку Таньку по настоянию отца Ксения от себя отстранила, темнее менее по телефону они все-таки общались.
Дружила Ксюха и с более приятными девочками, среди которых мне очень нравилась Лейла. Эта восточная красавица, современная и начитанная, оказывала на мою жену самое благотворное влияние. Мне нравилось их заразительное девичье веселье, шумные порханья, неугомонные планы и неистощимый энтузиазм молодости. Лейла была влюблена и страдала, что не мешало подругам увлеченно наряжаться, носиться по всей Москве и принимать участие в не менее бурной жизни знакомых и друзей.
Выйдя замуж, Ксения щедро делилась опытом и стремилась осчастливить других. Теперь она была увлечена судьбой Лейлы и вынашивала планы соединения подруги с жестокосердным мучителем, которого та любила. Про меня они порой забывали, и я радовался возможности хоть немного передохнуть от этого урагана.
В отсутствии Норы и Даны мне вменялось встретить их гостей из Франции, а также помочь им в разъездах по Москве, поскольку данный визит предпринимался исключительно с деловыми целями. Гости не заставили себя ждать. Изысканную даму с романтичным именем Жюстин я отвез в частный отель, а ее племяннику, статному красавцу по имени Поль необходимо было посетить несколько фирм. По законам гостеприимства я служил ему водителем. Француз прекрасно говорил по-русски, мы мило беседовали, он непринужденно рассказывал о себе и своей тете, а я украдкой разглядывал его.
Таких мужчин я еще не встречал – это был античный бог, раскованный и артистичный. Я не сомневался, что он художник или музыкант, но к моему изумлению он оказался компьютерщиком, а вернее, специалистом по it-технологиям.
Все последующие дни моя жена со своей подружкой сопровождали его тетю, которая, как выяснилось, была художницей и взялась нарисовать мою чурнокудрую Ксению вместе с ее колоритной приятельницей, а я возил Поля по его делам. Будучи интересным собеседником, он старался развлекать меня, вместо того, чтобы ждать этого от меня. В Москве он имел немало приятелей и деловых партнеров, намного больше, чем я просто знакомых, и по его плану мы
