Ранее мы уже предположили, что «управляющим параметром» при зарождении в социуме и созревании в нем Необходимости в новизне того или иного вида является приток новизны в сфере какого-либо еще нерешенного вопроса, то есть вопроса, который уже требует своего разрешения. Следуя далее, мы понимаем, что этот приток новизны не может быть осуществлен без интенсификации мыслительного процесса в данном направлении. А эта интенсификация естественным образом не может обойтись без затраты умственной энергии (в калориях, джоулях) на разрешение данного вопроса.
В таком случае, не является ли так называемый «мозговой штурм» подтверждением того, что именно интенсификация умственного процесса отдельной группы продуктивно мыслящих людей может привести к возникновению новизны, а сам приток новизны – к зарождению (и последующему созреванию) самой Необходимости в (новой) новизне. Так что получается: увеличение затраты умственной энергии, преобразованной в приток новизны и сам приток новизны являются тем «управляющим параметром», который может привести к спонтанному возникновению комплексных «диссипативных структур» в виде уже созревших Необходимостей в новизне того или иного вида. Задача человека лишь в том, чтобы ощутить и обнаружить эти Необходимости.
Итак, с «управляющим параметром», который функционирует на уровне бытия соци-ума, то есть Бытия самого по себе, у нас появилась некоторая, правда, не совсем определенная ясность. Но что в социуме является той средой (системой), на которую может воздействовать указанный выше параметр и «высекать» из нее искру зарождения Необходимости в новизне? Ясно только одно: эта система должна быть связана каким-то образом с вопросом, требующим разрешения. Но кто (что) задает этот вопрос и кто определяет содержание и структуру этого вопроса? Кто определяет, какой именно вопрос следует задать на данном этапе социального развития. Здесь – полная неопределенность.
7.7. Величие Хайдеггера и чего недоставало ему самому и метафизике в целом?
Возвращаясь к вопросу правильности и полноты понимания самим Хайдеггером обоих родов бытия, можно добавить следующее. Конечно же, кроме колоссальной эрудиции Хайдеггер обладал мощной интуицией и гениальной способностью ее выражать. Но за каждой интуицией должно следовать раскрытие ее смысла и содержания. А вот это может произойти только в том случае, если наши интуиции сочетаются с инсайтами в виде озарений, тех озарений, которые «видят» уже конкретное, – а не расплывчатое, – смысловое содержание интуиции.
Симптоматично то, что у Хайдеггера, по сути дела, не встречаются тексты об идее, ее смысле и ее возникновении, как и не встречаются тексты о самой новизне и ее возникновении. Но мы не можем отрицать того, что у него имеются тексты, в которых говорится об отдельных этапах креативного мышления. Но они представляют собой отдельные, не систематизированные, порой достаточно туманные высказывания, разбросанные в отдельных работах, созданных в разное время. Вот, например, как он, по нашему мнению, характеризует инкубационную фазу «сущностного» мышления, в процессе которой мы, оказавшись в тупике, оставляем всякие попытки найти решение волнующей нас проблемы, вплоть до того момента как сама идея явится в наше сознание в спонтанном акте озарения.
«Только тогда, когда этот занятой, без конца надоедающий своими «логично» и «нелогично», но все-таки «нормальный» разум замрет, быть может, в дело вступит нечто иное, а именно глубинное, существенное мышление, причем вступит так, что замерзший разум больше не станет вмешиваться со своим мстительным и жадным до скорых побед многознайством»37.
Инкубационная фаза – это и есть замирание разума, представленного логическим мышлением. Но это не есть замирание нашего интеллекта, оперирующего не только на уровне логики, но и на уровне интуиции, инсайта, озарения, то есть на уровне иррациональном, бессознательном. И это «быть может» характеризует то свойство логического мышления, которое либо «может» выйти на инкубационную фазу, а вслед за ней и на спонтанное возникновение смысла новой идеи, либо не «может», и тогда мы не можем рассчитывать на плодотворный исход нашего мышления. Многое зависит от объема и интенсивности проработки логическим мышлением (рефлексия-1) интересующего нас вопроса.
А вот каким образом он в статье «Тезис Канта о бытии» (1962 г.) характеризует то, что нами названо рефлексией-1 и рефлексией-11.
«Характеристика мышления как рефлексии рефлексии дает нам один, правда, лишь приблизительный, чтобы не сказать обманчивый, намек. Мышление входит в игру двояким образом: сначала как рефлексия, потом как рефлексия рефлексии. Только что все это значит?
Если принять, что характеристики мышления как рефлексии достаточно, чтобы очертить его отношение к бытию, то это значит: мышление задает в качестве простого полагания горизонт, на котором можно заметить такие вещи, как положенность, предметность. Мышление функционирует как задание горизонта для истолкования бытия с его модальностями как полагания.
Мышление как рефлексия рефлексии, напротив, подразумевает прием, которым словно инструментом и орудием, через который истолковывается увиденное в горизонте полагания бытие. Мышление как рефлексия означает горизонт, мышление как рефлексия рефлексии означает орудие истолкования бытия сущего. В ведущей рубрике «бытие и мышление» мышление в показанном сущностном смысле оказывается неизменно двузначным, и это – сплошь через всю историю европейской мысли»38.
Из этого текста мы видим, насколько смутным и достаточно неопределенным представляется автору, как рефлексия, так и рефлексия рефлексии. Двузначность рефлексии не только в том, что первая из них «задает … горизонт, на котором можно заметить … положенность, предметность», тогда как вторая «означает орудие истолкования бытия сущего», но и в том, что первая (рефлексия-1) собирает сущие в комплекс предполагаемой идеи, а вторая (ре-флексия-11), раскрывая смысл внове явленной идеи, обнаруживает тот объект, которого нам не хватает и который мы должны создать внове. Так что ре-флексия-11 – это уже не «рефлексия рефлексии» (Хайдеггер), а ре-флексия смысла той идеи, которая получилась благодаря тщательно осуществленной рефлексии-1, потому что именно она (последняя) позволила интеллекту человека выйти на инкубационную фазу и последующее спонтанное явление идеи из бессознательного в наше сознание.
Нам всегда надо помнить: между рефлексией-1 и ре-флексией-11 свершается самое главное, а именно, возникновение новизны в виде сгустка смысла идеи. И это свершение осуществляется в результате спонтанной самоорганизации нейронов нашего мозга на бессознательном уровне. Вот почему нерасшифрованность (разрыв) зоны между обеими рефлексиями (диапазон между т. 2 и т. 4 на Рис. 1 и 2) стала камнем преткновения в понимании того, как возникает идея, что она собой представляет и что же все-таки конкретное является результатом ее возникновения. (Прим. 17).
Что касается «сущностного мышления», то одно из немногих мест, где Хайдеггер в более или менее явном виде указывает на то, что бытие – это процесс возникновения, приведено в работе «Что такое метафизика? Послесловие».
«Бытие – не продукт мышления. Наоборот: сущностное мышление – свершение бытия»39.
Но опять же, ни в данной цитате, ни в тексте самой работы ничего не сказано ни о том, в чем именно заключается «сущностное мышление», ни о том, чем вызвана необходимость в подобном мышлении, а главное, нигде не сказано, чем оно, это «глубинное» мышление оперирует и что является его результатом. И так вот эта неопределенность шествует у Хайдеггера из текста в текст.
Как оросительная система не способна обеспечить выращивание урожая в том случае, если к ней не подведен источник ее водоснабжения, так и наши смутные догадки, «намеки» (Хайдеггер) и предположения не способны наполнить понятия бытия, сущего, сущности, идеи, истины и т. д. вполне конкретным содержанием. Ведь только обладая этим содержанием можно прийти к какой-либо теории. Именно здесь, в отсутствии содержания, начало той невнятицы, разноголосицы и неопределенности, которое сопровождает развитие метафизики вот уже в течение 2,5 тысячелетий.
Но возникновение какой-либо теории или методологии – это не только факт нашей духовной жизни, это развитие самой жизни. Как без идеи дальнодействия Ньютона вряд ли в свое время состоялись бы Циолковский с Эйнштейном и космонавтика с астрофизикой, так и без идеи Идеи, то есть без знания того, что является побудительным мотивом ее возникновения, что она собой представляет, в чем заключается ее функция и как она проявляется, вряд ли возможен какой-либо прорыв («скачок», по Хайдеггеру) в наших представлениях о развитии жизни во всех ее проявлениях. Именно «во всех ее проявлениях», потому что идея в своих проявлениях «космополитична»: ей все равно, в каких сферах жизни показывать свое деятельное участие, будь то сфера науки и техники, социальной жизни и нравственности, искусства и философии.
Но в науке и технике мы как-то еще воспринимаем термин «идея»: может быть потому, что в этих сферах жизни мы напрямую контактируем с сущими (объектами) как элементами существующих или возможных идей и достаточно хорошо разбираемся в их свойствах. А вот в других сферах сущие завуалированы от нас неопределенностью своих свойств. (Прим. 18). Быть может, если бы мы контактировали с ними так же интенсивно, как и с сущими в научно-технической сфере, то не исключено, было бы больше идей и в этих гуманитарных сферах нашей жизни, а значит, был бы и прогресс. Достаточно напомнить лишь то, что научно-технический прогресс стал возможен (и сразу же начался) благодаря развитию методов изучения физических, химических, механических и других свойств различных объектов и материалов (сущих). (Вспомним Гука, Кулона, Авогадро, Ома, Фарадея, Менделеева и мн. мн. других).
Так не пора ли нам начать хотя бы с более пристального изучения тех сущих, которые принадлежат к сфере нашей нравственной и социальной жизни, а более всего с изучения самой природы человека, как природного