скоро нечем будет кормить. Ничего, проблему с едой решу. Решили же проблему с растениями. Решим и с мясом. Пусть немного народ вегетарианцем побегает.
- Тэк-с, где у нас сегодня Полковник работает, - Сева прислушался к своему радару и вскоре обнаружил, где трудится Полковник. – Анчар! – зови дежурную птичку, работа есть.
Сева написал несколько строк на листке бумаге, сделал пометки на копии карты местности и вышел в коридор. Там уже около Анчара топталась птичка. Ага, петушок размером со страуса и весом в 80 кило. Этого экземпляра звали Мефистофелем. На шее у птички висела сумка, в которую колдун отправил карту и свою записку.
- Ищешь срочно Полковника, который работает в Северной Башне. Поступаешь в его распоряжение, - приказал волхв. Анчар перевёл его приказ птичке. Мефистофеля как ветром сдуло.
- А что, нормальные у нас СМСки бегают. Крупненькие, - удовлетворительно произнёс колдун. – Теперь начнём думать над мясной проблемой. Может, следует добывать белок из личинок насекомых? Как вариант.
Двенадцать православных душ, семь взрослых и пять детских, плелись по пустынной местности вторые сутки. Всего же в вынужденном и отчаянном походе они находились уже больше трёх недель. Именно отчаяние гнало людей по просторам империи в надежде, что на Дону их житьё станет лучше. До казачьих станиц ещё требовалось как-то дойти, а как их встретят казаки то неведомо. Надеялись на лучшую долю. А зря. Если беглый мужик менял крестьянское сословие на казачество, то это одно дело. Если он собирался пахать землю Войска Донского, то отношение к нему становилось плохое. В станицах царил тяжелый дух казармы и монастыря: в воинственном казачьем сообществе в почёте была суровая дисциплина и безоговорочное подчинение атаману. По отношению к пришлому люду казаки недоброжелательны, суровы, глядят на чужаков с плохо скрываемой ненавистью. Самим казакам строго запрещалось сеять зерно, почему же на их землях должны жить крестьяне, которые не приучены воевать. На этой почве между сословиями всегда существовала напряжённость, доходящая до крови.
Тяжела доля русского крестьянина. А беглого холопа тяжела втройне.
После гнусной самозванщины, когда русские продажные бояре внимательно познакомились с крепостным правом в Польше, жизнь российского крестьянина стала совсем никудышней. Бояре, изучившие «прогрессивный» польский опыт, превратили крестьянина-общинника в бесправного раба. Если точнее, то не совсем в раба, но очень близко: прежнее равенство крестьян перед судом отошли в область преданий. Крепостных бояре и дворяне стали продавать оптом и в розницу как домашний скот. Даже Петр Первый, изучивший истинное положение дел в государстве, пришел в недоумение. В своём указе от 15 апреля 1721 года государь писал: «…продают людей, как скотов, в рознь… оную продажу пресечь, а ежели невозможно будет того вовсе пресечь, то хотя бы по нужде продавали целыми фамилиями или семьями, а не врознь». Эти изуверские порядки заставили семьи Прядкиных и Столыпиных, достаточно сильных духом, покинуть своего барина-кровопийцу и искать лучшую долю на юге. Обычно крестьяне шли на Дон партиями, прибиваясь к возвращавшимся из Москвы казакам. Но Прядкиным и Столыпиным пришлось брести своим ходом. Сговорились меж собой, обули лапти, покидали нехитрый скарб в полуразвалившуюся телегу, которую должна тянуть старенькая кляча, и покинули «доброго» барина ночной порой. Лапти носами показывали на юг, пятками – на север.
Сначала храбрые беглецы шли без приключений, что удивительно. Когда добрались до лесостепной зоны, пройдя почти семьсот вёрст, то таки нарвались на неприятности в виде налёта маленькой, но гордой банды разбойников. Ватажников всего-то насчитывалось пять заблудших душ, и они имели вид, донельзя потасканный и голодный, но у разбойников в руках имелись сабли и топоры как убедительный аргумент в любом споре с более слабым соперником. Эти романтики с большой дороги выглядели совсем куршывыми от голодухи и потрёпанными от образа жизни на свежем воздухе. Получилось так, что разбойники заметили телегу и людей практически случайно. Заметили, находясь с тыла телеги. Измождённые разбойнички ринулись в отчаянную погоню, выкрикивая матюки и угрозы, а перепуганные крестьяне решили, что смогут убежать от ватажников. Дикая погоня длилась на протяжении трёх вёрст. Сложилась вроде бы патовая ситуация: разбойники из-за плохой спортивной формы не могут догнать дичь, а преследуемые – не могут далеко оторваться от погони из-за физических возможностей клячи. Ватажники уже стали соображать, что эта дичь не по их стёртым зубам, но тут вмешалась природа. Старенькая крестьянская коняшка решила, что баста, набегалась, пора помирать. Она завалилась на бок и испустила дух без покаяния – организм животного не выдержал гонки по пересечённой местности. Кошяшке, откинувшей копыта, хорошо – она уже пасётся на райских лугах, где ест вкусную зелёную травку, а людям как быть. Взрослые похватали с телеги деток и что смогли унести в руках, и рванули в ближайшую рощу, стараясь оторваться от душегубов.
Запыхавшиеся разбойники решили, что телега, дохлая лошадь и продукты питания, оставленные перепуганными крестьянами, всё лучше, чем ничего. Поэтому, поматерившись на ускользнувшую дичь, они решили ограничиться тем, что им досталось в результате преследования. Разбойников совсем не интересовало, что у беглецов практически не осталось еды и воды, зато у крестьян имелось пять детей и трое стариков. Таким образом, душегубы здорово понизили дух крестьян, доведя их дух до уровня «отчаяние, приближающееся к панике». Устроив небольшой привал у небольшой речки, крестьяне подкрепились оставшейся пищей и двинулись, помолясь, в сторону юга по полупустынной местности. Бог даст - пройдут и пустыню. У Высших сил имелось иное мнение. Вскоре баба Анисия из семьи Прядкиных повторила подвиг лошадки. Какой-то сосуд в голове у бедной женщины не выдержал приключений и лопнул. Таким образом, группа людей сократилась до одиннадцати душ. Закопав тело умершей женщины в местную супесь, народ продолжил свой путь. Они уже поняли, что из этой пустыни живыми не выберутся: Бог от них отвернулся. Следующим помрёт или младенец, которого тащила на себе Софья Прядкина, или кто-нибудь из дедов: дед Власий из Прядкиных, или дед Гермоген из Столыпиных.
Время, судя по Солнцу – четыре часа по полудню. За неимением под рукой иконы, Гермоген молился на Солнце: «Се паки, Боже посылаешь к нам вестника щедрот Своих, и снова блага изливаешь на тварей и сынов Твоих». Дед Власий, сидящий рядом с Гермогеном, со слезами вспоминал свою почившую жену: «Прелюбезная моя жоно, что имам аз ти воздати. За благи твои уветы кия нести тебе цветы? Отнюдь недоумеваю, чем почтити тя».
С юга дул свежий ветерок, приносящий только запах пыли и сухих растений. Силы идти дальше у народа кончились, отчаяние только усилилось. А вокруг простиралась пустынная местность. Дед Власий говорил, что, точно знает, что здесь есть речки, поэтому от жажды не помрём. Это хорошо, что от жажды не помрём – от голода помрём, или от нападения диких зверей, или опять лихих людей повстречаем. Насупившиеся дети слушали взрослых: крестьянские дети даже не плакали, потому как, слёзы не помогут. Хоть плачь, хоть смейся – всё равно скоро помирать. Старший из детей Клим Прядкин – ему 12 лет, его сестре Марфе – 10 лет; Галке Столыпиной – 9 лет, а Аринке – всего 7 лет. Ещё есть Ефимия Прядкина, ей всего полгода. Она на руках у мамки Софье. Взрослые разожгли небольшой костёр и ведут разговор. Говорят совсем о печальных делах, к ним лучше не лезть. Но взрослые не слышат лёгкий странный шорох шагов по песку вон в той стороне, которые слышит Марфа.
- Дедушка Власий, - набралась наглости девчонка перебить взрослых. – Там кто-то ходит.
Взрослые не стали ругать девчонку, а прислушались. В тишине только потрескивал костёр, сжиравший сухостой. Однако, все услышали подозрительные звуки: и точно, к их компании кто-то подбирался. Страшно, аж жуть. Горел и потрескивал костёр, над костром на рогульках висел котелок с последней водой. Предполагалось на последней воде сварить полбу и подкрепиться, а потом, как Бог даст.
Странные звуки приближались со всех сторон, однако, из-за песчаного холма появился только один человек. Люди подобрались, увидев пришельца. Девчонка Марфа во все глаза пялилась на появившегося мужика. Высокий, крепкий мужчина, хотя ему на вид уже все пятьдесят лет, а выглядит, как-то молодо. Одет человек в чудную одежду: пятнистую рубаху и такие же пятнистые штаны: обвешан небольшими зелёными сумками и ремнями. На шее у странника на ремне висит какая-то железная штуковина, похожая на ружьё, только в три раза меньше. И больше ничего у него нет. Но, Марфа, могла бы поклясться всеми святыми, что вокруг их компании кто-то шебуршит в песках. Значит, этот человек не один. А человек ли он?
Скорее всего, точно так думали и остальные крестьяне, разглядывая пришельца, а тот улыбался. Странно, ему много лет, а зубы в порядке. Точно не человек это, а непонятно кто.
- Здорово селяне, - улыбаясь, произнёс незнакомец.
- Здрав будь…Кто ж вы будете, мил человек? - вопросил дед Гермоген, вставая с песка и на всякий случай снимая колпак с головы. – Барин али казак?
Дед Гермоген взял на себя переговоры с непонятным человеком: он видел, что его сын Ефимушка и Данила Прядкин пододвинули к себе посохи. Как бы наши молодцы не наломали дров. Дед чувствовал, что пришелец совсем не прост, и ему посохи мужиков не страшны.
- Зовите меня просто Михаилом Михайловичем, – весело сообщил незнакомец и огорошил крестьян сообщением. – Сам Господь Бог велел вывести вас из этой пустыни. Так и сказал: «Встречай ММ в пустыне крестьян и приведи их в мою обитель».
Если кто думает, что российский крестьянин восемнадцатого очень уж религиозен, то он ошибается. Крестьяне в большинстве своём рационалисты. Вот и Гермоген сначала подумал, что незнакомец так иносказательно говорит, но вскоре почувствовал, что всё гораздо сложнее устроено в этом мире, ибо незнакомец вполне серьёзно заявил, что крестьянам вот прямо сейчас не надо ничего бояться. Сейчас он позовёт кое-каких своих друзей, так что не бойтесь.
- Андромеда, - громко позвал незнакомец кого-то, и ошарашенные крестьяне увидели, как из-за холма к незнакомцу мягкой походкой приблизилась, играя перекатывающимися под шкурой мускулами, огромная ухоженная кошка. Зверь, передвигающийся на четырёх лапах, точно выше пояса незнакомца. С хищной грацией зверина подошла к человеку и уселась рядом с ним, внимательно осматривая своими зелёными глазами крестьян. Сидя зверь был по грудь высокому человеку. Шерсть зверя лоснилась, чуть трепетали кисточки на ушах, и подрагивал кончик хвоста. Мужики поняли, что никакими посохами они от такого зверя не отобьются, если тот задумает их съесть. Вот и смерть пришла. Дети сбились к матерям, только десятилетняя Марфа чувствовала, что от кошки, что с
