— одна насмешка.
Воцарилось тягостное молчание. Наконец Владимир очнулся, словно от забытья:
— Ну, будет, — поплакался... Андрей Ростиславич, иди поговори с игуменом, поспрошай по нашему делу. А инок-то твой смекалистый, — и взглянул в мою сторону (я насторожился), — хоть его-то отдашь?
У меня сердце ушло в пятки: «Еще чего не хватало... Я не согласен!»
— Ладно, парень, шучу я, — увидав испуг в моих глазах, князь отрешенно махнул рукой. — Мне и осталось-то только шутить...
Примечание:
1. Консисторских — от слова консистория (епархиальная канцелярия).
2. Корзно — накидной плащ.
3. Доместик — регент хора в православной церкви.
4. Амбал — тиун, родом яс (осетин), один из заговорщиков — убийца князя Андрея Боголюбского.
5. Глеб Юрьевич — кн. Глеб Юрьевич (+1171), сын Юрия Долгорукого, кн. Переяславский (1155-1169), вел. кн. Киевский (1169,1170-1171)
6. Михайла — кн. Михаил Юрьевич (1134-1176), сын Юрия Долгорукого, кн. Переяславский, вел. кн. Киевский (1174), вел. кн. Владимиро-Суздальский (1174-1176).
Глава 10
Где несчастный игумен Кирилл откровенничает, не умаляя собственной вины
Оставшись наедине с боярином Андреем, я не замедлил спросить — почему он смолчал об имевшейся у нас карте Осмомысла.
— Василий, — боярин немного помедлил, — мне кажется, не стоит опережать событий. Не нужно вовлекать в круг посвященных новых людей, пусть даже и князя. Мы и так мало что знаем. Я опасаюсь, как бы нас не опередили. Владимир Ярославич рассчитывает на сказочный куш, узнав о карте, обязательно спровадит нас куда-нибудь подальше. Я же уверен, он не добьется ничего путного, только испортит обедню.
Я согласился с доводами Андрея Ростиславича. Князь Владимир слишком нетерпелив и зачастую безрассуден. Бояре, помощники его — старые выжиги, с ними каши не сваришь. Да и как знать, не от их ли рук погиб библиотекарь, не они ли взбунтовали иноков? Разумеется, я вкратце поведал боярину о подозрительной беседе вельмож Судислава и Горислава. Ростиславич воспринял сообщение безучастно, наверняка знал неприязнь бояр к князю, ведал пружины исконной вражды, недоступные моему разумению. Единственное он попросил — быть настороже с княжими людьми, никому не доверяться, какой бы лисой не прикидывались.
Набравшись смелости, я справился у боярина: состоялась ли у него встреча с духовником Парфением. Получив утвердительный ответ, поинтересовался: не потому ли они с князем высказались за избрание старца игуменом. Ростиславич подтвердил мою догадку. Жаль, конечно, но он не удостоил меня сути той беседы. Сообразив, что притязаю не по чину, я прервал любопытство.
Переход в келью настоятеля Кирилла был недолог. Игумен зримо приободрился, воспрянул духом. Искренне поблагодарив Андрея Ростиславича за проявленное участие, авва изъявил готовность удовлетворить пытливость боярина.
Андрей Ростиславич подступил откуда-то сбоку, для начала его заинтересовал епископ Мануил. Игумен охотно поделился сведениями о жизни и притязаниях Галицкого владыки.
Мануил, понтийский грек из Херсонеса, выходец из крепкого купеческого рода. Неведомо, как случилось, но еще отроком он оказался в метрополии и принял монашество. До тридцати лет обретался в патриарших обителях, чудом вошел в случай и оказался при митрополите Никифоре, поставленном в Киев.
Поначалу Мануил подвизался в Андреевском монастыре, углядывал за тамошним Симеоном(1). Потом надзирал за Мефодием(2) в Выдубицах. После смерти Печерского архимандрита Поликарпа(3), случившейся 24 июля (в день святых мучеников Бориса и Глеба) в году 1183 от рождества Христова, Мануила в числе немногих прочили в восприемники настоятеля. Но избран был протоиерей Василий с Щековицы, которого возжелала сама братия. Недовольному же митрополиту в присутствии двух епископов пришлось постричь того попа в монахи.
На следующий год судьба опять была немилостива к Мануилу. Его покровители рассчитывали поставить гречина епископом в Ростов, сказывают, за Мануила сулили большие деньги, но усилием Всеволода Юрьевича владыкой ростовским стал Лука, игумен Спаса на Берестове(4).
Однако и Мануил не остался без прокорма, вскоре получил посох Галицкого владыки. Правда, ходила сплетня, что ловкого купчика опекают высокие цареградские радетели, чуть ли не сам логофет(5). Митрополит Никифор в пылу откровения признался как-то Кириллу, что не любил Мануила, считая того патриаршим соглядатаем и доносчиком.
Чего не отнять у Мануила, так того, что он тонкий угодник. Во времена недавней смуты, охватившей Галич, умел потрафить и Святославу Киевскому, и Рюрику(6) Смоленскому. Одного только не мог понять авва Кирилл, что все-таки связывало владыку с венграми? Грек нашел с ними общий язык, ловко обделывает с уграми неблаговидные делишки. Непонятно только, как греческий архиерей мог подружиться с ярыми приверженцами латинского исповедания. (Забегая вперед, поясню, что ромеи искали в венграх союзника против императора Фридриха, ибо опасались крестоносцев, полагавших идти через коронные земли Византии, разоряя их).
Насчет Мануила по секрету шептались, якобы приложил он руку к расправе над игуменом Мефодием и Ефремом-библиотекарем. Но ему не удалось подмять под себя сию обитель, стараниями Василия Печерского, главного недруга Мануила, при прямом участии Рюрика Ростиславича в монастырь поставили Кирилла. То была сложная, многоходовая интрига, но она удалась. Однако теперь Кириллу приходится пожинать причуду киевских доброхотов.
Речь аввы на многое открыла глаза, Откуда бы нам знать эти обстоятельства? Выходило, что настоятель наш союзник — пусть не прямой, окольный, но, так или иначе, мы в выигрыше. Боярин не прогадал, по наитию вступясь за Кирилла.
Далее игумен рассказал о собственной жизни. Родом он киевский, бастард знаменитого боярина. Мать чуть помнит, малым ребенком его увезли в глухую вотчину под пригляд равнодушных мамок. Затем голодное послушническое отрочество, постриг. Прошел он немало обителей, пока не оказался в Михайловом монастыре, где и прижился.
Кирилл сызмальства приохотился к книжному чтению, войдя в возраст, занялся ученым трудом. В Выдубицах познакомился с мастаками церковного права и много преуспел в том. Дважды выезжал в Царьград, бывал на Афоне, посетил Антиохию, Иерусалим. Целый год трудился при летнем патриаршем дворе в Никее, в огромном тамошнем скриптории. Изучал греческую и римскую юриспруденцию, приложил руку к комментариям Номоканона.
Затем опять Михайлова обитель. Завязалась дружба с видными киевскими книжниками: Кузьмой Киянином, архимандритом Поликарпом, игуменом Мефодием. Удостоившись отличия митрополита Никофора, Кирилл целых пять лет корпел в Златоверхой Софии, правя многочисленные тома «Пространной правды»(7), и так свыкся с той работой, что о лучшем уделе и не мог помышлять.
Полгода назад срочно понадобилось отыскать игумена в Галицкую землю, под руку подвернулся Кирилл. Его уговорили, пообещав долго не задерживать, годика на два, вдобавок ловко обольстили, якобы в тиши дальней киновии, располагающей редким книжным собранием, весьма удобно предаться любимому делу. Так он оказался на Галичине.
Теперь же он немилосердно казнил себя за допущенную опрометчивость: «Ах, какой дурень?.. Ах, какой глупец, надо же, поддался увещеваниям, порушил мирную и покойную жизнь...»
Повздыхав, Кирилл разговорился о князе Владимире Ярославиче и ближнем круге правителя. Сам Владимир являлся игрушкой в руках судьбы. Но он сделал правильный выбор, доверился Всеволоду Суздальскому, не став прихлебателем тестя Святослава Киевского, отца давно умершей законной жены Болеславы.
Боярское окружение князя чрезвычайно неоднородно, стороннему человеку в нем не разобраться. Самое простое, так это вычленить группы бояр по пристрастию внешним силам, довлеющим на княжество.
Прежде всего — венгерская партия. Мадьяры дозволили ее поборникам, правда, на короткий срок, ощутить себя безраздельными хозяевами края. Ярым приверженцем угров является вельможа Горислав. Непонятно только, с каким умыслом князь Владимир приблизил его.
Вторая боярская свора тяготеет к Святославу Всеволодичу Киевскому. Там подвизался боярин Судислав. Эти две стаи связаны тесными узами и пособляют друг дружке.
Третья группа — сторонники Рюрика Ростиславича Смоленского. В свое время они поддержали Олега Настасьича, которому по духовной Осмомысла завещан Галич. Потом, когда Олег ослаб, переметнулись к Роману Волынскому. Но их подлинным хозяином был и остается Рюрик Смоленский — соправитель и соперник Святослава Киевского.
Четвертую партию составляют заметно поредевшие сторонники Всеволода Суздальского, к ним примыкают немногочисленные друзья Олеговичей Черниговских. Но нужно отметить, что суздальцы дружат со смоленцами, ради противовеса первым двум группировкам.
Помимо бояр, огромное воздействие на Владимира Ярославича оказывают его воеводы, мечники и особенно те из них, кто изгойствовал вместе с ним. Но княжьи мужи бедны, вне городских стен у них нет влияния.
Нельзя сбрасывать со счетов и сам Галицкий посад. Основная часть градского люда стоит за полную самостийность города и княжества. Как правило — они подлинные сторонники князя Владимира.
Чрезвычайно сильны иудеи-рахдониты(8), имеющие налаженные связи по всему миру. Нельзя забывать и осевших в городе половцев — их оплот концы Черного Клобука. Кроме того, в городе издавна существует дружная колония армян-каменотесов. Естественно, все эти сплоченные меньшинства оказывают существенное влияние на жизнь княжества.
Вот приблизительно каков расклад сил в Галицком уделе на сегодняшний день.
Дальнейший разговор посвятили делам монастырским. Обитель, как и Галич, подвержена междоусобным распрям. Иноки разделены по тем же признакам, что и бояре.
Венгерских прихлебателей совокупно с киевскими возглавлял доместик Николай, тот самый Микулица, которого епископ Мануил прочит в игумены. Свора та не очень большая, но суматошная и крикливая, в основном из пришлых иноков, большинство из поднепровских степей. Черноризцы мелкие, малопочтенные. Андрей Ростиславич поинтересовался рыжим басистым бунтарем. То был правая рука Микулицы, псаломщик Викула, известный выпивоха и пакостник. Вот такие горлопаны нашли поддержку у владыки Мануила.
Вокруг келаря Поликарпа, прибившегося к обители в краткое княжения Романа Мстиславича(9), сошлись монахи с Волыни. Но их совсем мало.
Самая многочисленная группировка коренные галичане, люди небогатые, потерпевшие от бояр и тиунов. Духовниками себе они предпочли иеромонахов Евлогия и Парфения. Евлогий, тот совсем оглох и ослеп. Парфений же, напротив, весьма бодр и деятелен. Старцы ярые поборники Всеволода Суздальского, за что и преследовались прежней властью — обладая заслуженным уважением, они воспитали свою паству почитателями Великого князя.
Монастырская верхушка: переписчики, рубрикаторы, изографы в основе своей галичане
