Загадка Симфосия. День второй

обитель поставим местоблюстителя, будь на то Божья воля, затем изберем его настоятелем или рукоположим нового, — не услышав возражений, закончил. — Ну а потом выявим среди черноризцев пособников еретикам и примерно их накажем. Тут, князь, я тебя всячески поддержу, коль нужно, подошлю знающих людей.
      Доводы Мануила выглядели резонными, однако князь Владимир остался недоволен — ему хотелось скорой расправы, но он все же не стал противиться. Следом попросил слова Андрей Ростиславич:
      — Князь и владыка, думаю, нам стоит проявить милосердие к авве Кириллу. Игуменствует он недавно, да и не по плечу ему столь тяжкая ноша, он больше книжник, нежели пастырь. По простительной неискушенности Кирилл проглядел вершимые в обители непотребства. Я думаю, он не ведал о них, а уж тем более не потворствовал злодеям, — выдержав паузу, напомнил. — Необходимо учесть его заслуги в составлении кодекса церковных законов, тут он незаменимый человек для церкви. Я предлагаю сразу отправить авву к Никифору — с не особо хулительной грамотой. Пусть предстоятель сам с ним разбирается. И овцы целы, и волки сыты! Да и нам не с руки заводить сутягу с киевским клевретом.
      — Разумно, разумно, — нехотя поддержал епископ Мануил.
      — Ладно, — уступая, молвил князь, — будь по-вашему, пускай митрополит соображает, как журить ближнего человека. Лишь бы не лез в наши дела, хватит нас опекать, мы сами с усами!
      — Обитель не может остаться без наставника, — боярин Андрей опередил епископа, вопросив к Владимиру. — Здесь нужна твердая рука. Князь, кого чаешь определить игумном?
      Тут почему-то взоры присутствующих обратились на меня. Сердце мое екнуло от своевольного предчувствия: «Уж не я ли уготован ими в настоятели?» Я скромно потупил взор. Губы враз пересохли. Мысли вразнобой пронеслись в голове: «Заманчивая будущность! А что, я бы, пожалуй, согласился!» — но, увы, искушение сие лишь плод моей фантазии. Опережая князя, первым высказался Мануил:
      — Сыскать настоятеля не проблема... Много у нас достойных иноков, найдутся и из пресвитеров подходящие кандидатуры. Я думаю, и братия поддержит, выберет добродетельного мужа. К примеру, далеко ходить не надо, из здешних подойдет Микулица коломыйский — весьма благоразумный инок. Есть еще у меня на примете — священник Галицкий, Петром звать, настоящий кремень, пострижем в иноки, и вся недолга, — ища поддержку, иерарх устремил удавий взгляд на княжих вельмож.
      Судислав остался сидеть с каменным лицом. Горислав же встрепенулся, одобрительно закивав, поддакнул:
      — Достойные люди, лучших не сыскать... — и осекся, почуяв внутреннее недовольство князя.
      Епископ, не заметив той перемены, с излишней самоуверенностью продолжил:
      — Вот и раздумывать больше нечего. Так кого: Петра или Николая? Я считаю, сподручней Петра. Да ты, князь, знаешь его, у «Всех святых» служит. Петра протоиерея еще батюшка твой, царство ему небесное, привечал. — Мануил по-змеиному лыбился, уверенный в успехе.
      Даже я, мало искушенный в подковерной галицкой возне, смекнул, что Мануил допустил оплошность, помянув Осмомысла. Князь кисло поморщился, помолчал, нагнетая нервное напряжение слушателей, и твердо изрек, как отрезал:
      — Поп Петр меня не устраивает, — почесав уголки губ, растолковал. — Он совсем мне не нравится, уж слишком себе на уме, не люблю скрытных людей.
      Мануил заискивающе залебезил:
      — Микулицу тогда, доместика(3) монахи слушаются, — но не успел досказать, князь перебил:
      — Микулу твоего я вовсе не ведаю, кто таков, что за человек? Не знаю и знать не хочу! А уважаю я тутошних старцев: Парфения и Евлогия. Правда, последний изрядно одряхлел, ну да Бог с ним. Мыслю так, пусть будет Парфений. Братия его почитает, многим он духовник, уверен, иноки согласятся с моим выбором, предпочтут Парфения.
      — Помилуй, князь, — возроптал епископ, — какой из Парфения настоятель? Стар годами, да и не от этих он дел, как бы ни стало хуже?.. Как бы большую змею не пригреть, ведь он спит и видит Всеволо... — едва не сболтнув лишнего, Мануил поспешно захлопнул предательские уста.
      Присутствующие понимающе переглянулись, иные для вида покачали головой, осуждая неуклюжую потугу Мануила отвергнуть суздальского ставленника. Владыка деланно закашлялся, продрав сухое горло, стал мямлить в оправдание:
      — Говорят, болеет он тяжко, пожалеть его надобно...
      Меня несколько озадачил выбор Владимира Ярославича. Неужто он хочет полностью стать под Всеволода Юрьевича? Вероятно, Андрей Ростиславич уже успел переговорить и подготовить князя к столь важному выбору, разумеется, без вмешательства боярина тут не обошлось.
      Между тем нос и щеки князя зарделись, он еле сдерживал себя:
      — Стар, но не дряхл. То, что много прожил, не беда, старый конь борозды не испортит! — разжевал епископу Владимир Ярославич. Прежде безропотно снося предубеждение владыки к Суздальскому Всеволоду, князь сегодня намеренно пошел на обострение. — И тянуть больше нечего, сегодня же и поставим Парфения. Я его выкликну, ну а ты, владыка, благословишь, — и заключил по-княжески властно. — Все, дело решенное!
      Мануил втянул голову в плечи, удрученно сгорбился, лишь клобук торчал вызывающе. Приметив, как скрючило епископа, князь миролюбиво завершил:
      — Успокойся, Мануиле, побереги себя, во многом я уступал, уступи разок и ты.
      Архиерей мертвенно побелел, но перечить не стал, покорился Владимиру Ярославичу, не решился озлоблять правителя.
      Вельможные бояре заерзали по скамье, как ужи по сковороде, верно, и им княжье решение не в жилу пришлось, ну, уж тут ничего не поделать, князь, он завсегда князь.
      Владимир, подметив недовольство бояр, ехидно улыбаясь, нарочито выговорил им:
      — А вы, соколики, почто молчите, отчего не рады княжьей воле? Или вам не по нраву Парфений — чай, матушки моей исповедник... Забываться стали!.. — и раскатисто рассмеялся и, вдруг прервав хохот, разом стерев с лица веселье, удрученно выговорил. — Эх вы, советчики херовы, еще сотоварищи называются, так и тяните меня в кабалу чужую, в ярмо венгерское. Ужо я вам! — погрозил пальцем совсем беззлобно, даже игриво. Наверное, князь давно смирился, как с неизбежным злом, с продажной сутью своих бояр.
      Вельможи от страха посерели, молчали, как в рот воды набрали. Смерив их презрительным взором, Владимир скомандовал гридням:
      — Тащите сюда Кириллу игумена, — ближний гридня недоуменно развел руки, но князь не внял. — Знаю, что захворал, а мы сейчас его подлечим. Немедля ведите!
      Настоятель явился быстро, не иначе стоял за дверью. Он весь скукожился, словно дырявый мех, ступал, еле волоча ноги. Его породистая голова судорожно подрагивала, лицо было белее полотна. Ступив пред грозные очи Владимира Ярославича, авва, не раздумывая, бухнулся на колени и слезливо запричитал:
      — Прости, княже, раба твоего грешного. Отдаю себя в руце твои. Помилуй, благодетель!
      По-видимому, игумена успели наставить на путь истинный, велев исполнить сцену раскаянья теперь уже для епископа. Мол, хорошего и не жди, делай, что велят, а там видно будет. Кирилл не был дураком, а уж коль речь зашла о жизни и смерти, он предпочел смирение заносчивости. Умерив гордыню, сделался авва сир и наг.
      — Встань, отче, стыдно колени протирать, ты ведь не смерд, а иеромонах, — повелел Владимир. — Признаюсь, я весьма недоволен тобой, подвел ты меня, игумен. Всех нас, — взмахом руки очертил присутствующих, — обескуражил! Ну да ладно, как говорится, повинную голову меч не сечет. Поедешь под стражей в Киев. Благодари боярина Андрея, он за тебя поручился. Велю ему погуторить с тобой по-свойски, — как бы ни видя протестного жеста епископа Мануила, дополнил. — Андрей Ростиславич, потом мне доложишь... И боле тебя, Кирилла, не хочу видеть, не желаю! Уведите его, отроки, с глаз долой.
      Вторично растоптанный настоятель дернулся облобызать монаршую ручку. Но Владимир, как от зачумленного отдернул десницу и упрямым кивком выпроводил игумена вон. Обождав, пока уйдет опозоренный Кирилл, князь ехидно-ласково молвил епископу:
      — Владыка, не утруждай себя, что за надобность тиранить слабого человека, он и так полные штаны наложил. Ты, святой отец, лучше пораскинь мозгами: все ли благополучно в твоей епархии... Не свила ли еще где гнезда ересь паскудная? Вся ли паства твоя благоверна?.. Смотри, преосвященство, не дай маху, не прозевай заразу, — и уже вкрадчиво, со зловещим намеком добавил. — Тогда никто не простит!
      Мануил со злостью надулся и закряхтел в ответ. Остальные присутствующие, не исключая и нас с боярином, потупив головы, затаили дыхание. Все прекрасно понимали, как не слаб князь Владимир, но он заимел козырь, дающий право карать без всякой проволочки. И возразить-то нечего — Божье дело...
      Обойденный в своих надеждах епископ, сославшись на недомогание, поспешно покинул гридницу. Вельможные бояре, не сговариваясь, вышли проводить разобиженного владыку.
      — Волки, чисто волки! — выговорил князь им в след. — Вот дал Господь наперсников, продадут за грош, продадут и не подавятся. Эх, жаль, Ростиславич, — нет у меня верных товарищей. Тебя бы, братец, переманить к себе, да знаю, не пойдешь. Оно и Всеволод не отпустит, — и усмехнулся горько. — Разве же плюнуть на все, отправиться с тобой к Великому князю, да и отпросить тебя у него?..
      Андрей Ростиславич, не зная, как воспринять слова князя, недоуменно пожал плечами. Что тут скажешь... Насколько я знал, лицемерить боярин не приучен. Князь же, не стесняясь меня, совсем загорился и с болью произнес:
      — Пропаду я, сгину в этом волчьем логове. Не дадут спокойного житья, как пить дать, истерзают злодеи, как отца, как и деда — изведут. У них одна забота, боярин, собственная мошна, для них любой князь что лишний рот. Хотят сами по себе властвовать. — Владимир Ярославич, охватив голову руками, тяжко вздохнул. — Как мне подрубить бесово семя? Повязал бы в один узел и утопил! Да нельзя, сил нет, опереться не на кого. Все продажны, все ждут моей погибели. Али я не прав, боярин? Ну, скажи, что я заблуждаюсь, скажи!..
      Андрей Ростиславич благоразумно молчал. Самое лучшее в том положение — не перечить, ждать и молчать. Князь Владимир и не нуждался в ответе, ему хотелось выговориться, и он нашел благодарных слушателей:
      — Что, нечего сказать? Я знаю. Редкий из князей доволен боярством. Нечего далеко ходить за примером, хотя бы взять ваш — суздальский удел. Андрея Юрьевича кто порешил? — И сам ответил, — первые бояре, знатные воеводы: Жирославич, Дысячиц, Кучка. Они Киев и Новгород на меч брали, но они же и Петра-зятя подучили, они и Амбалу-то(4) тесак в руку вложили. А другого дядю, Глеба Юрьевича(5), кто в Киеве ядом отравил? Опять же бояре, змеюки подколодные! А Михайла(6) и Всеволода — кто на отчий стол не допускал? Опять же Лука Жирославич, опять те же бояре ростовские и суздальские. Одна беда от бояр! Вот и крутишься, как уж на сковороде...
      Думаю, спасение в одном, нужно сделать, как у басурман. Там царь — помазанник Божий, все в его воле ходят. Чуть что, любому башку рубит! Вот власть так власть! Не то что у нас на Руси