Загадка Симфосия. День второй

Чему я был несказанно удивлен и обрадован.
      Речь шла о заповедном тайнике князя Ярослава Осмомысла. Перед смертью старый князь не раз наезжал в монастырь, вел долгие беседы с прежним настоятелем Мефодием. Порой в том участвовали ныне покойные библиотекарь Ефрем и живописец Паисий. До самой кончины Паисий держал те разговоры в секрете. И лишь находясь на смертном одре, как самому близкому человеку (с год назад) открылся Афанасию. Я уточнил у богомаза:
      — Что запрятано в схроне князя Ярослава? Тот ли это клад, о котором судачат иноки?
      — И да, и нет... — задумчиво ответил живописец. — Полагаю, скорее всего, там спрятаны не злато или самоцветы.
      Вот вкратце — на чем основывались его догадка:
      Хранителем клада Ярослав избрал авву Мефодия, но игумену не дано знать главного: где-таки зарыт клад? Ярослав продумал все до мелочей. План местоположения тайника, нарисованный Паисием, по указке князя разодрали надвое. Одну половину доверено хранить художнику, вторую часть спрятали в библиотеке. Хитрость состояла в том, что, не совместив части плана, клада не найти. Ярослав наложил на трех старцев страшное заклятье. Они никогда, даже в помыслах своих, не приблизятся к сокровищнице. А уж о том, чтобы открыть ее расположение, и речи нет! Как сказывал Афанасию Паисий, монахи клятвенно порешили меж себя, прежде всего ради собственной безопасности, никогда не выяснять, что и как в тех описаниях.
      Очутившись первым в венгерском узилище, игумен подвергся чудовищным уязвлениям плоти, но, к чести своей, не выдал Паисия и Ефрема. Так и отдал Богу душу, немилосердно терзаемый уграми. Бывалые люди сказывают, что, не зная всей правды, умирать спокойней...
      Ефрему устоять было гораздо легче. Библиотекарь отмежевался от всего, притворился, что подгребли его беспричинно за компанию с игумном, в дела которого он не был посвящен. Но книжник так же подвергся несносным пыткам и вслед Мефодию принял мученическую смерть.
      Живописец Паисий аресту не подвергся по той причине, что уже находился одной ногой в могиле и вскоре представился. С него и взятки гладки.
      У венгров не хватило сообразительности и времени разрешить сию загадку. Слава Богу, благодаря вмешательству императора Фридриха князь Владимир с ляшским воеводой Николаем изгнали угров с Галичины.
      Афанасию пришлось объяснить порыв откровенности, но он сделал еще больше:
      — Коль я вздумал податься на Север, хранить при себе кусок той карты больше нет смысла, да и права не имею. План схрона нужно передать в надежные руки. Сегодня самой достойной рукой является десница Всеволода Суздальского, он Великий князь и внук кесаря(2), лишь один он ратует за сплочение Русских земель.
      Редко встретишь у жителя окраинных приделов-украины столь трепетную верность русскому единству. Афанасий был молодчина.
      Где точно упрятана вторая половина карты, богомаз не ведал. По его словам, особо и не интересовался. Инок руководствовался житейской мудростью: «Чем меньше знаешь, тем лучше спишь».
      Но все равно на такой успех я и не смел рассчитывать. Мне сегодня отчаянно повезло, это прямая удача!
      Внезапно сердце сжалось от нехороших предчувствий, получается, что Афанасий единственный человек, серьезно приобщенный к тайне клада. А если о том выведал еще кто-то? Скорее всего — так оно и есть, тем паче мне показалось, что за нашим походом в храм наблюдают чьи-то внимательные глаза.
      А вдруг тот некто решит убрать последнего посвященного. Вопрос — зачем? Ну, хотя бы спрятать концы в воду — получается, жизнь изографа находится под угрозой. Никак нельзя оставлять Афанасия одного, иначе боярин никогда не простит моего упущения, да и я себе не помилую. Я поделился с богомазом возникшими опасениями. Тот заметно перетрухнул.
      Мы решили немедля идти к Андрею Ростиславичу, непременно взяв самою карту. Благо, за ней далеко не ходить. Как оказалось, кусок пергамента хранился запрятанным в полости алтарной дверцы. Афанасий передал карту мне, я запихнул свиток за пазуху.
      Озираясь, мы вышли из церкви. Два монаха в надвинутых камилавках(3), выскользнув из-за угла храма, пристально наблюдали за нами. Я узнал в иноках вчерашних странников, нелестно характеризуемых послушником Акимом. Мы с Афанасием понимающе переглянулись, во взоре богомаза промелькнула затаенная тревога.
      Направились мы прямо в келью боярина. Однако, как назло, Ростиславич отсутствовал. Я посоветовал богомазу дожидаться меня, перепрятал свиток понадежней и подался на розыски. Нашел я Андрея Ростиславича во дворе возле настоятельских палат. Он оживленно разговаривал с мечником Филиппом, невдалеке, подбоченясь, стояли дядька Назар и оруженосец Варлам.
      Я сообразил: мужи обсуждают недавнее столпотворение, учиненное черноризцами. Перебивать старших не годилось. Пришлось нарочно мозолить глаза боярину. Андрей Ростиславич, заметив мои потуги, спросил: «В чем нужда?» Я интригующе намекнул на неотложное дело. Прервав беседу, боярин выслушал мой отчет. Не скрыв ликования, Андрей Ростиславич заторопился к Афанасию.
      Наконец-то я ощутил собственный вклад в общее дело. И это чувство услаждало меня...
      Таинственный план представлял собой обрывок лощеного пергамента. На отбеленной поверхности примитивно изображены одиночные деревья. Извилисто прочерчена река с притоками. Вполне понятно прорисована горная гряда, указан перевал меж вершин. Помимо того, лист во многих местах помечен заковыристыми значками. Я различил крест, плотоядную рожу, подобие толи клыка, толи скалы. Как я понимал, таким образом указаны особо приметные места. К тому же некоторые участки соединялись изломанными линиями со стрелками, указателями направлений. В самом низу листа нарисована двурогая рогатина, от нее к разрыву шла жирная линия, уходящая на другую половину карты.
      Андрей Ростиславич шепнул мне на ухо, что, имея даже неполный план, мы, используя знание местности охотниками, способны понять: где все-таки зарыт княжий клад.
      Относительно судьбы Афанасия решение пришло быстро: художника возьмем во Владимир, нам в том никто не указ. Князю Всеволоду нужны толковые богомазы, и этим все оправдано. Радостный инок заспешил восвояси заранее собирать вапницы и кисти, увязывать их к дальнему переезду. Боярин загодя подучил его, как лучше отказать в любопытстве уж слишком дотошным особям:
      — Вали на меня, с меня взятки гладки. Пусть только попробуют, я их быстро приструню!
      Оставшись наедине, Андрей Ростиславич заставил меня вычертить схожий план с нарочно перепутанными приметами и расстояниями. То делалось, дабы ввести в заблуждение наших противников, пусть, мол, помыкаются, коли что. На сей случай боярин прочел назидание:
      — Всякое может произойти. Твоя задача — прикинуться дурачком, выдать подделку за настоящую карту и твердо стоять на том, якобы больше ничего не ведаешь.
      Мы уже понимали друг друга с полуслова. Я согласился с рассудительным суздальцем. Бывалый мечник и под пыткой тайну не выдаст, а коснись меня — есть возможность выкрутиться.
     
      Примечание:
     
      1. Подкрестье — центр подкупольного пространства.
      2. Внук кесаря — мать Всеволода III, жена Юрия Долгорукого — Ольга (+1182), дочь или сестра византийского императора Мануила I Комнина.
      3. Камилавка — головной убор, клобук, покрытый платом.
     
           
      Глава 9
      Где князь и владыка галицкие решают судьбы обители, а боярин Андрей поучает их
     
      За кропотливым изготовлением подложной копии застал нас посыльный гридень. Он известил о прибытии епископа Галицкого Мануила. Надежно припрятав лукавую подделку и бесценный подлинник, расчесав бороды и оправив одежды, заспешили мы на княжий зов.
      Владыка Мануил, росточком низенький, лицом невзрачный и смуглый, морщавый, подобно грецкому ореху, показался мне еще не старым. Статью он вовсе не походил на сановного иерея, оттого и клобук носил необычайно высокий, чтобы лучше выделяться. Впрочем, его властные глазки-буравчики, будто уголья, жгли собеседника, заставляли быть начеку, сознавать, с кем имеешь дело. Одет епископ в рясу с фиолетовым оттенком, чем-то схожую с сутаной латинцев. В правой руке глянцем переливались агатовые четки, левой он цепко держал массивный золоченый епископский посох. Изогнутое навершие пастырской клюки облепили блестящие камни-самоцветы, видно, цены неимоверной. Сопутствовали епископу два консисторских(1) иеромонаха, чернявые и статные, богато наряженные, пахнущие розовой водой.
      Даже князь внешне преобразился к прибытию высокого гостя. На малиновую бархатную рубаху, расшитую у ворота каменьями, накинут зеленый корзно(2), прошитый золочеными шнурами, перехваченный золотой пряжкой с ликом барса. Княжью грудь украшала золотая цепь с увесистой резной гривной. На бляхе выбита галка с короной на голове — знак державного достоинства Галича. С серебряными гривнами столь же значительных размеров были и вельможные бояре Судислав и Горислав. Они, распрямив спины, словно статуи, недвижимо застыли на лавке у оконца. Я впервые познал блеск самовластного великолепия, оно ослепило меня, признаться — я почему-то оробел.
      Андрей Ростиславович, получив благословение епископа, смиренно выслушал нудную тираду владыки о богомерзких иноках. Князь успел посвятить Мануила в суть событий, что существенно облегчило задачу боярина — без лишних обсуждений наметить план разумных действий.
      Князь Владимир, горячась, как всегда, взялся настаивать на безотлагательном допросе богомилов, скором суде над ними и беспощадной показательной казни, преследуя цель суровой острастки неприкаянной братии. Также он потребовал смещения настоятеля Кирилла и отправки в отдаленный монастырь, причем со строжайшей епитимьей, ибо архипастырь не справился со своими обязанностями.
      Владыка Мануил оказался более осмотрительным и опытным в делах подобного рода. Конечно, воля княжья... но иноков-отступников все же следует отправить под стражей в Галич. В епископальном застенке нужно провести дознание по положенной форме, в соответствие с каноническими правилами. И, уже имея полную картину преступления, отлучить еретиков от церкви, передать светским властям для вынесения приговора и его должного исполнения. Сотворив глубокомысленную мину, архиерей добавил:
      — Игумен Кирилл поставлен в монастырь по недосмотру преосвященного Никифора, к моему мнению тогда не прислушались. А ведь я загодя упреждал вашу светлость, — колюче зыркнув на Владимира, епископ вздохнул, — с большой неохотой рукоположил я тогда Кирилла. Теперь же, князь, ты хочешь удалить его из обители с позором. Но лучше соблюсти правила, согласовать смещение с предстоятелем, чтобы тот не оскорбился. Хотя, если поразмыслить —митрополит не станет противиться княжеской воле, да и само отстранение уже предрешено православной традицией. Так что, Владимир Ярославич, уволь пока Кирилла от дел, отправь со мной в Галич. Я составлю надлежащую грамоту в митрополию, таким образом, окончательное решения его судьбы предоставим Киеву. В