Но таков уж мой отец! Он доверял мне как себе и, видимо, делал это, чтобы подтянуть мою самостоятельность и ответственность.
Уж не знаю, чего он таким воспитанием добился! Впрочем, я уже сознавался в том, что многое не понимал из его воспитательного воздействия на меня, но бесконечно уважал как человека непредсказуемого и всегда поступающего по своему разумению!
Стоп! Я опять не заметил, как удалился от заявленной мною же темы. Но теперь припомню уже действительно важный эпизод из нашей семейной жизни. Он очень хорошо характеризует отношение моего отца к нашей семье. Но кратко это у меня, пожалуй, не получится, поскольку ввести современного, да еще и молодого человека в те далекие года совсем непросто. Буквально всё тогда происходило по-другому.
Это нас лишь убаюкивают, будто люди всегда были одинаковыми, такими же, как мы сегодня! Мол, те же у них были чаяния, те же заботы, и, конечно же, те же самые эмоции, те же принципы и, разумеется, понятия о чести, совести и обо всём прочем.
Увы! Всё совсем не так! В действительности люди и их материальное окружение с каждым поколением сильно меняются. Подчас меняются до неузнаваемости. Потому-то одни других и не понимают, а мы все удивляемся: «Как же так? Вроде на одном языке говорим!»
Так вот! Во времена, которые отпечатались в моей памяти с детства, мой отец всегда был в военной форме одежды. И ничего удивительного в том не было, ведь он служил офицером-ракетчиком. Правда, это уже при мне он служил офицером, а с семнадцати годков мой будущий отец участвовал в боевых действиях на фронтах Великой Отечественной. Участвовал, но война для него продолжалась недолго, поскольку в одном из сражений он был ранен в руку. И как потом выяснилось, то лёгкое ранение коренным образом определило всю его, да и нашу судьбу.
Конечно, то случайное ранение оказалось, можно считать, досадной неприятностью, тем не менее, оно спасло моего будущего отца от неминуемой гибели. И я нисколько это не преувеличиваю! Призыв 25-го года рождения был выбит из строя почти полностью.
После излечения отец и еще две-три сотни таких же совсем мальчишек были отобраны специальной комиссией для выполнения какого-то секретного задания. Никто не знал, какого именно и чем оно грозит каждому из них. Спрашивать было не положено. Всю команду погрузили в воинский эшелон, который направился в тыл.
Допущу небольшое отступление, чтобы поделиться. Очень уж я был удивлён тем отбором, когда о нем узнал от своего отца. Был удивлён и одновременно восхищён.
Это же надо себе представить! В то время, шёл ноябрь 1943 года, еще никто не знал, когда и чем закончится измотавшая всех война. Еще были впереди новые боевые потери нашего народа, были впереди бесчисленные смерти, но кто-то мудрый, находившийся над всеми, уже позаботился, чтобы даже при самом тяжелейшем исходе войны в живых остались хотя бы эти отобранные сотни молодых парней. Они уже обстреляны. Они уже показали себя в боях и даже были ранены, хорошо, что не тяжело. После войны их никто не рискнет упрекнуть в том, что избежали печальной участи большинства своих одногодков…
Надо же! Кто-то позаботился даже об этом! А теперь… А теперь историю творят человеконенавистники-глобалисты, создающие совсем иное будущее для населения всей планеты!
В итоге, после нескольких месяцев тяжелой и напряженной солдатской учебы, после хронического недоедания (всё же не фронтовые нормы питания!) и недосыпания кое-кого из красноармейцев отчислили, как не выдержавших предельных нагрузок. Остальных бойцов два раза придирчиво проверял начальник тыла Красной Армии генерал армии Хрулёв Андрей Васильевич. Всё происходило на Красной площади, на которую генерал вышел через Спасские ворота. Правда, никакой торжественности не ощущалось, и на парад тот смотр готовности ничуть не походил.
После первого осмотра генерал Хрулёв выразил неудовлетворение подготовкой контингента. Учёба, недоедание и недосыпание продолжились еще почти на месяц.
Между прочим, генерал Хрулёв – весьма легендарная личность той войны! О нем я всегда слышал лишь хвалебные отзывы. Его особенные военные заслуги подчеркнул сам Сталин. То было на торжественном обеде в Кремле по случаю Победы советского народа над фашизмом. Когда закончились положенные по протоколу тосты в честь выдающихся полководцев, Сталин с наполненным бокалом предложил: «Теперь нужен тост за подлинного полководца и великого труженика войны, без которого и не было бы этой великой победы. Выпьем за товарища Хрулёва».
Секретность задачи для специально отобранных красноармейцев оказалась на такой высоте, что они узнали о своем предназначении только, оказавшись в Иране. Там из них формировался специальный полк охраны ленд-лизовских грузов, поставляемых для фронта из США.
С территории Ирана, оккупированной с началом войны войсками союзников (СССР и Великобритания), чтобы не допустить проникновения с юга советской границы нацистов, не было слышно грохота войны. Там стреляли редко, и не из орудий. И хотя несколько товарищей моего отца всё же погибли на постах от рук немецких диверсантов, но разве можно было сравнивать те потери с фронтовыми! В Иране, можно сказать, было спокойно.
При этом мне ничуть не стыдно за отца. Не стыдно, что судьба пощадила именно его, откомандировав с фронта до окончания войны. Он же не отсиделся где-то! Он же не ловчил! Всех отбирали вслепую, и вполне могло статься, что отбирали на верную смерть. Так тоже бывало. Но тогда никто и ничего не знал!
А ведь отцу всё-таки повезло! Только потому и мне повезло родиться в послевоенном 50-м году!
В чём отцу повезло, а в чём даже напротив – это еще можно обсуждать, но его не демобилизовали даже в 50-м! А ведь после победы прошло уже пять лет, но отец так и продолжал свою якобы срочную, а реально, бессрочную солдатскую службу, вырванный из послевоенной созидательной жизни своего народа.
В год моего рождения отца не только не надумали отпустить, наконец, домой, но даже более того. Постановлением правительства всех солдат его возраста было решено оставить в солдатах еще на несколько лет.
Как не увериться в том, что в судьбу отца вновь вмешался рок. Видимо, он брал плату за то, что отец остался в живых. Да только солдат – это же человек подневольный, бесправный, экономически не состоятельный и не самостоятельный. Всё ему запрещено, что другим можно. Сидит себе за высоким забором! В этом смысле солдат – он как ребёнок, разве что лишенный любящих родителей.
В ответ на происки злой судьбы отец решил, что дальше так продолжаться не должно! Потому он поступил решительно и мудро, действуя по поговорке, что клин клином вышибают. Чтобы навсегда не оставаться в солдатах, он подал рапорт о зачислении его в Одесское артиллерийское училище. Вроде бы сам навсегда напросился в армию, да ведь уже в ином качестве. После выпуска станет офицером – другое статус, другие возможности!
Впрочем, к тому времени солдатом отец формально уже не являлся, поскольку достиг максимально возможного для солдата-срочника воинского звания старшина, да и служил он старшиной комендантской роты одесского военного гарнизона.
По словам отца, это позволило ему два раза видеть вблизи маршала Жукова, а однажды даже здороваться с ним за руку. Жуков тогда был Командующим войсками Одесского военного округа и в штатском приехал на спектакль в оперный театр, а перепуганное начальство гарнизона, не зная, чего в таком случае ему следует опасаться, стянуло к театру патрулей со всей Одессы. Вот Жуков и рассердился. Он подозвал к себе один из нарядов патруля. Лейтенант, бывший начальником этого патруля, доложил маршалу по форме, хотя тот стоял перед ним в штатском. Приняв доклад, Жуков с каждым из трёх военнослужащих поздоровался за руку, а у лейтенанта ещё и уточнил с сарказмом:
– А что, разве теперь все одесские самовольщики стремятся попасть в оперный театр?
– Мне это неизвестно, товарищ Маршал Советского Союза!
– Даже так? – усмехнулся Жуков. – В любом случае, отправьте всех патрулей по своим маршрутам. Здесь им делать нечего! – он развернулся и пошёл к поджидавшей его у входа в театр женщине.
Вот, собственно, и всё о той встрече. Через много лет, узнав об этом случае от отца, я уточнил у него, какого мнения в тот момент он был о Жукове. «Высокого» – только и ответил отец и этим поставил точку. Впрочем, могло ли быть иначе при взгляде на прославленного маршала с высоты обыкновенного солдата? Разве он мог знать, кем по своей сути являлся Георгий Жуков?
Но я продолжаю.
Через два года после окончания с отличием артиллерийского училища отец оказался не в ствольной артиллерии, на что он рассчитывал, а в создававшихся в ту пору ракетных войсках. Оказался в одной из первых ракетных бригад, дислоцированной в украинском городе Кременчуг.
Всё в той бригаде считалось в высшей степени секретным. Даже слово «ракета» употреблять вне службы строжайше запрещалось, кому бы то ни было! В общем, не допускалось даже самых безобидных намёков на новые войска, которые были обязаны стать ответной угрозой для США, поскольку Штаты усиленно готовили против СССР новую войну и ставку в ней делали на дальнюю бомбардировочную авиацию! А вот советские бомбардировщики дотянуть до территории США тогда не могли. Штаты же пользовались аэродромами Европы, приближенными к территории СССР.
И снова к военной судьбе отца подключился вездесущий рок. Потому, видимо, отец, как самый неперспективный выпускник (еще бы – двадцатисемилетний «дед» среди двадцатилетних «мальчиков»-выпускников) оказался командиром взвода заправки ракет.
Эта должность считалась служебным тупиком, ведь в силу ее специфики она не предполагала дальнейшего кадрового роста, и можно было до конца службы оставаться в звании младший лейтенант (должность была рассчитана даже не на лейтенанта, а на младшего лейтенанта). Однако старшие начальники быстро разглядели деловые качества отца и…
Спустя всего три года (после дополнительно оконченных и также с отличием годичных курсов в Ростовском училище ракетных войск) его назначили на должность командира стартовой батареи.
Лейтенант – на должности подполковника!
То был для кого угодно совершенно необычный взлёт! Позже даже Юрий Гагарин, вернувшись из космоса и отправляясь туда старшим лейтенантом, перепрыгнул всего через одну ступень и стал майором, а здесь лейтенант назначен на должность подполковника! Через три ступени! А в придачу ему – персональная машина, целый парк тяжелой специальной техники и двести подчиненных, из которых даже два майора.
[justify]Кстати, с приходом моего отца они не только почувствовали себя незаслуженно обойденными, но и вызывающе продемонстрировали своё неуважение к новому командиру, якобы выскочке.
