Наиболее важным обстоятельством последующих перемен стало то, что очень скоро стартовая батарея нового командира оказалась лучшей в бригаде, а потом и лучшей в армии, а еще через два года лучшей в ракетных войсках. Можно сказать, что с тех пор моего отца знали все ракетчики. Об этом можно многое рассказать, но я-то собирался поведать о другом, об отношении моего отца к семье.
В 1957 году отец уехал поступать в Ленинградскую Военную артиллерийскую академию имени Калинина. Разумеется, зачисление в нее лучшего командира стартовой батареи было предопределено, но отец сдавал экзамены на общих основаниях. И всё шло, казалось, по намеченному плану.
Но пришла пора пояснить мне жизненную ситуацию семьи в то сложное время.
По приезду в Ленинград отец, как и договаривался со своей женой и моей матерью, провел разведку и сообщил ей, что за все годы учебы надеяться на предоставление жилья академией нет даже малейших оснований.
Кто бы знал заранее, что такая информация окажется решающей для моей матери. Она тут же ответила отцу, что на таких условиях ехать в Ленинград категорически отказывается: «Опять искать углы! Мы только получили с тобой первую в жизни свою комнатку, только как-то зажили и опять погружаться в рабское бесправие у чужих и недоброжелательных людей! Туда, видите ли, не ходи, это не включай, здесь не для вас! А деньги платить огромные! Опять придётся переезжать чуть ли не каждый месяц, поскольку ни одна хозяйка долго не терпит маленького ребенка! А у нас их теперь двое! Никто к себе и не пустит. Одна стирка чего стоит… Светочка вообще грудная! Представляешь, что нас ждёт? Что меня ждет! Ты-то целый день на службе! А я больше так не могу! Не могу! Я долго там не выдержу!»
Ну, что же! Отец знал, что у жены выплеснулась наружу не пресловутая женская истерика – жена абсолютно права. Уже ведь случалось крупозное воспаление легких, когда полгода жили в землянке на полигоне в Капустином Яре. Тогда врачи, извиняясь, признались отцу, «всё, что в наших силах, мы сделали», но жена каким-то чудом пошла на поправку. Потом откуда-то появился тяжелый ревматизм, ударивший по ногам и сердцу. Да! Тогда всё было очень непросто. И до сих пор не просто… И это не пустые женские капризы: «Не хочу и не буду!» Всё вполне обосновано – в Ленинграде жену действительно может подкосить множество новых бытовых перегрузок. Опять переезд… Опять в неопределенность… На руках двое маленьких детей…
И потому… И потому отец после успешной сдачи первого экзамена подал рапорт с отказом от поступления в академию.
Такого там еще не знали! Академия – это же высокий трамплин! Все офицеры стремились попасть в нее, да не у всех это получалось. Кого-то уже из академии отчисляли за неуспеваемость или за какие-то проступки, но еще не было случая, чтобы кто-то сам отказывался учиться в академии. В общем, никто не считал такой шаг разумным.
Потому последовали настойчивые уговоры и вразумления на разных уровнях. Всеми, вплоть до начальника академии.
«Вы же поймите! – внушал генерал-полковник старшему лейтенанту. – После окончания академии у вас появятся такие перспективы, что многие проблемы отпадут без вашего участия! В том числе, и квартирный вопрос. У вас же будет совсем другой должностной уровень! Как вы не понимаете?! Вы так успешно начали офицерскую службу, а теперь наступаете себе же на горло! Никуда я вас не отпущу! Сдавайте экзамены и учитесь! Я всё сказал! Можете идти, товарищ старший лейтенант!»
Отец тоже не сдержался: «И я всё сказал! Прошу подписать мой рапорт, а потом я уйду!»
Вернувшегося в Кременчуг моего отца уже ждал в своем кабинете раздраженный командир бригады. Он не стеснялся крепких выражений по поводу «выкрутасов» любимого им командира стартовой батареи. И надо же, в тот самый момент комбригу позвонил ещё и командующий ракетными войсками Главный маршал артиллерии.
Он резко отчитал командира бригады за необъяснимое «дезертирство» из академии его подчиненного, лучшего кандидата от ракетных войск: «Не надо мне ничего объяснять! Скажите мне лучше, куда вы все смотрели? Не можете с одним старшим лейтенантом справиться, а я вынужден на вас полагаться в воспитании тысяч? – рычал он так, что его телефонный голос гремел на весь кабинет. – Где теперь этот герой? Ах, рядом с тобой! Так передай ему трубку!»
«Что это за военные хитрости? – загремел Главный маршал артиллерии отцу в самое ухо. – Немедленно возвращайся в Ленинград!»
– Нет! Я как решил, так и сделал! – ответил отец.
– Я тебе приказываю!
– Нет, товарищ Главный маршал артиллерии! Это мой личный вопрос, и я его сам решил! Да и вступительные экзамены в академии уже закончились! – вставил отец свой последний аргумент под сильным напором маршала.
Тот заревел в трубку:
– Какое мне дело до всяких экзаменов! Я тебе сказал, что там тебя ждут! Ты зачислен! Моим приказом! Собирайся и сегодня же выезжай в Ленинград! И наш разговор окончен!
– Нет! Я уже всё решил и ничего менять не стану!
– Ну, знаешь ли! Видел я упертых хохлов, но таких… Передай трубку командиру бригады…
Бедный полковник сразу многое услышал в свой адрес и уже посчитал, пожалуй, что генералом после такого гнева командующего ему не стать. И всё это, надо же, по вине какого-то старшего лейтенанта! Но ведь напоследок Командующий еще и приказал доставить его в академию живым или мертвым! А как выполнить такой приказ, если лейтенант и слушать не хочет – нет и нет! Уперся рогом, словно баран, будь он неладен!
Вот так-то!
Теперь-то должно быть ясно каждому, на какую высоту мой отец поднимал жизненные интересы своей жены и своей семьи?
Любой офицер его решительный шаг оценит как чрезвычайный и необъяснимый! Надо же! Самому, будучи трезвым, отказаться от намечавшейся успешной карьеры лишь потому, что жена на захотела с ним поехать… Ну, знаете ли! Невиданный случай! Никуда бы она не делась, потерпела бы! Надо же понимать, что самое важное для офицера – это его карьера! Жена, видите ли, не захотела… Даже смешно!
Каково? И многие ли на такое способны? Меня даже дрожь пробирает, когда я вспоминаю об этом поступке отца! Когда думаю, когда сравниваю, когда представляю, как трудно было ему своими руками погубить столь большую удачу.
Но по всему видно, что у отца был абсолютно твёрдый принцип: «Семья всегда должна стоять выше всего остального!»
А как же служба? – спросят меня.
– Так ведь и она ради семьи! – ответил бы я. – Да! Она для Родины! Но у каждого офицера она и для семьи! И жертвовать семьей в мирное время офицеру недопустимо! И уж совсем подло, если такое жертвоприношение производится в интересах собственной карьеры!
Вот это – принципы! Вот это – мораль!
Но потом оказалось, что у той истории было продолжение. Вторую ее часть я узнал не сразу, и только частично от своего отца.
Я был уже не мальчиком, а целым майором. Но второй части этой истории ещё не знал, хотя мне она теперь кажется куда важнее, нежели первая часть, уже рассказанная мной. Важнее, поскольку еще сильнее подчеркивает не только истинно мужские принципы моего отца, но и его скромность.
Как-то в поезде я разговорился со случайным немолодым попутчиком. Он настойчиво выражал мне своё удивление тем, насколько я внешне похож на его давнего сослуживца. И попутчик вдруг назвал полные данные моего отца. Пришлось и мне сознаться, что он не ошибся – я его сын.
Сколько же радости выплеснулось в ответ, сколько рассказов посыпалось в подтверждение особых достоинств моего отца! В общем-то, я к этому давно привык. Стоит людям узнать, что я сын Ивана Ивановича, как они начинают им восхищаться. Стало быть, я по праву могу им гордиться!
После долгих воспоминаний попутчик вдруг уточнил: «А каким генералом стал ваш отец? Лейтенантом? Полковником? Может, генералом армии?»
– Нет! Генералом он не стал! – ответил я без сожаления и добавил с гордостью. – Зато после службы и заочного окончания юридического факультета стал заместителем генерального директора НПО «Специальных методов литья» в Одессе. Тоже ведь неплохо, да?
– Вон оно как повернулось… А Яшин-то генералом стал! Высоко поднялся! Заместитель Министра обороны СССР по науке. Генерал-полковник! А ведь когда-то был в подчинении у вашего отца…
– Я знаю его… У родителей дома семейное фото осталось, на котором я сижу у Яшина на руках. Только ведь у каждого свой путь, свои достижения…
– Да, что там говорить! – перебил меня попутчик. – Судьба играет человеком, а они играет на трубе! Но ведь ваш отец был просто обязан подняться очень и очень высоко. Его же, как весьма перспективного, взял под своё крыло сам Варенцов… Мог стать и командующим…
– Кто? – не сдержался я от неожиданности. – Тот самый Варенцов? Главный маршал артиллерии?
– Ну, да! Он же тогда был нашим командующим! А меня как раз перевели в Медведь… Там стояла другая ракетная бригада. В общем, наши пути с вашим отцом разошлись… Я-то считал, будто его дело решено раз и навсегда…
По приезду, дождавшись удобного случая, я попросил отца рассказать, понравилось ли ему под крылом маршала Варенцова?
Отец ухмыльнулся. Он всегда был готов на прямой вопрос дать такой же прямой ответ, но сначала спросил, откуда мне про крыло известно.
– Я расскажу, – обещал я. – Но сначала ты мне расскажи, батя, чтобы мы от темы не отклонились.
– Ладно, но никакого крыла не было! Была мохнатая лапа! – засмеялся отец. – Видимо, тебе встретился кто-то из моих войсковых сослуживцев?
Я подтвердил эту догадку кивком головы, а отец продолжил:
– Тогда всё произошло закономерно. Моя стартовая батарея много лет, так сказать, гремела в ракетных войсках. Ты и сам помнишь! Потому командующий не мог обо мне не знать, вот он и узнал! Однажды я даже беседу с ним имел. С глазу на глаз. То было в феврале 1957 года. Было сразу после возвращения нашего ракетного дивизиона с полигона. Он меня при разборе учений и именными часами наградил! Но если отбросить шелуху, то Варенцов сказал мне следующее:
– Мне нравится, как вы организовали свою работу. Мне нравятся ваши отношения с людьми, политико-моральное состояние батареи. Мне нравится ваш служебный напор, нравится военная биография фронтовика и ваш жизненный стиль! В общем, я высоко ценю вашу работу в должности командира стартовой батареи и вас самого, но вы достойны большего. Потому я решил не темнить и поставить вас в известность о следующем, но прошу не допускать разглашения.
Я, конечно, пообещал, а маршал продолжил, предупреждая моё очередное вскакивание со стула.
[justify]– Вы сидите, сидите! Поговорим по-простому, как товарищ с товарищем. Я вполне естественно
