А военная специфика языка, объяснял нам Пётр Пантелеевич, должна проявляться в четкости и краткости формулировок, а не в громком выкрикивании шаблонных фраз, даже если они прописаны в уставах. И, тем более, военная специфика не должна проявляться в лизоблюдстве. «Никогда не теряйте себя перед начальством! Вы обязаны исполнять служебные приказы, но не должны извиваться перед теми, кто старше вас по положению, не обязаны услуживать им лично. Вы присягали своему народу, а не начальству, какие бы погоны оно не носило!» И мы это впитывали.
Пожалуй, будет неверно понято, если кто-то решит, будто наш Пётр Пантелеевич был чрезвычайно немногословен, мол, каждое слово жалел. Совсем не так! Он весьма толково изъяснялся по существу любого вопроса, интересно рассказывал, если уж начинал рассказывать, прекрасно реагировал на чужие шутки, если они оказывались уместны. Шутил и сам. Но никогда не пустословил. Не рассуждал, бог весть о чём, не обсуждал действия командиров и начальников, не критиковал отданные ему и нам распоряжения.
Поставит задачу без сюсюканья и долгих разъяснений, и извольте выполнять! Только и уточнит напоследок: «Вопросы есть? Нет? Тогда вперёд!» Подразумевалось, что мы сами должны включать своё понимание и инициативу для решения любой задачи!
Впрочем, иногда Пётр Пантелеевич в сердцах задерживал нас в строю с полчаса и даже дольше. Задерживал в виде неявного наказания. Задерживал вплоть до того момента, когда его самого поджимал распорядок дня, нарушать который не позволено никому.
Подобное наказание оказывалось замаскированным, но надо признать, вполне заслуженным. Конечно же, мы ему не радовались, но и не особенно возмущались, поскольку понимали его справедливость. Такое случалось, если нас, как полагал сам Пётр Пантелеевич, следовало слегка повоспитывать нравоучениями, что-то объяснить, от чего-то предостеречь, что-то вдавить в наше путаное представление о действительности.
Например, в связи с чьим-либо вызывающим проступком. Но даже тогда Пётр Пантелеевич выражал своё резкое отношение, даже возмущение и презрение, но лишь к самому проступку, а оскорблений и унижений в адрес личности виновного ни в коем случае не допускал. Это я считаю признаком высочайшего педагогического таланта.
А каждый из нас, разумеется, сразу примерял всё сказанное начальником курса на себя, и был вполне убеждён в том, что Пётр Пантелеевич говорит не о нём. «Пётр Пантелеевич лишь предупреждает, чтобы и я такое же не сотворил! Чтобы случайно не споткнулся! Он не перестаёт меня уважать! Он верит мне!» – думали мы примерно так.
И не ошибались. Пётр Пантелеевич был уверен в том, что мы самостоятельно делали правильные выводы. Верил и доверял, не опекая. Опека ведь подсекает самостоятельность, заставляет действовать с оглядкой на авторитеты, а кому нужны офицеры, нуждающиеся в постоянных подсказках?
Меня давным-давно интересует, потому я часто задаю себе один и тот же вопрос: «Откуда у Пётра Пантелеевича и наших командиров взводов находилось столько житейской мудрости? Они всего-то на несколько лет были старше нас. Неужели потому, что они из другого поколения?»
К третьему, к четвёртому и, тем более, к пятому курсу училище успевало вложить в нас целый океан общественных, инженерных, специальных и военных знаний. Под их воздействием мы действительно росли как бамбук. И скоро очень во многом обошли своих командиров. По своей сути, мы уже были готовыми инженерами, разве что без дипломов, а наш Пётр Пантелеевич и командиры взводов по-прежнему оставались со средним образованием.
Формально они сильно отстали от нас во всех науках. Они и сами это понимали. Понимали это и мы. Тем не менее, их авторитет в наших глазах ничуть не снижался. Мы их по-прежнему уважали не за звёздочки на погонах и должности, не за дипломы, а за их роль в нашей жизни и за то, как образцово они ее исполняли.
Уже через много-много лет после выпуска мы часто вспоминали наших первых командиров. Вспоминали только добрыми словами! И ведь было за что! Они были настоящими! И как же нам в этом повезло!
Вот ещё мелкий штрих к портрету Петра Пантелеевича.
Моя милая супруга всегда удивлялась и никогда не могла понять, почему мне, профессиональному военному, целому полковнику, всегда предельно не нравилась строевая подготовка. Я действительно всегда относился к ней критически и, даже полностью соблюдая все требования службы, строевую подготовку молча ненавидел.
И всегда считал, будто природа напрасно наградила головным мозгом людей, марширующих под бравурные марши, ибо для такого занятия достаточно только спинного мозга! Это кто-то из великих подметил, прямо мне в унисон.
Я люто ненавидел тупость строевой подготовки ещё до той поры, когда узнал мнение на ее счёт Фридриха Энгельса. А у него, между прочим, был великолепный военный опыт! Так вот, Энгельс с присущей ему безупречной логикой сделал очень своевременный и гениальный тактический вывод: «С появлением автоматического огнестрельного оружия строй для армии утратил своё значение!»
Насколько же это верно! Пока воевали копьями и прочей колющей ерундой, строй обеспечивал силу и стойкость всего войска, где все сражались плечом к плечу, перекрёстно защищая один другого. Но под градом пуль из пулемётов такой строй лишь множил потери! Для сохранения людей, без которых врага не победить, предпочтительнее оказался уже рассыпной строй, неорганизованный, беспорядочный, при котором невозможно всех или почти всех поразить одной пулемётной очередью, одной бомбой или одним снарядом! Ну, не одним, так несколькими!
Следовательно, прежний смысл строя, отрабатываемого в современной армии в ходе многочисленных занятий, исчез. Пропал смысл и бесконечной муштры военнослужащих в строю. Если под этим смыслом не скрывается умышленное желание задавить подчиненных физически, утомить, измучить.
В общем, не буду особенно преувеличивать! В какой-то степени строевая подготовка до сих пор полезна, однако ее роль преувеличена до абсурда. Особенно, в тех случаях, когда она оказывается в компетенции некоторых своеобразных начальников, использующих ее как главное воспитательное средство.
Ну, что с таких начальников взять?! Они другими воспитательными средствами, возможно, не владеют!
А ещё строевая подготовка используется для всяких ритуалов и военных парадов! На мой же взгляд, любые парады – это вообще унизительный для армии цирк, превращающий военных людей, безусловно, достойных уважения своего народа, в оловянных солдатиков, услаждающих праздных бездельников. Явно – не порядок!
Но я всё же согласен и с теми, кто утверждает, будто строевая подготовка до сих пор в армии эффективно работает, как воспитательное средство.
Да, работает! Но как? Очень уж дико! Ведь это обычная дрессировка людей, словно, животных. И эта дрессировка нисколько не поможет им в бою.
Понятное дело! Если принуждать подчиненных часами вышагивать, – а это тяжёлая физическая нагрузка, – то можно легко довести их до сильнейшей усталости. Этого командиру добиться довольно просто, прохлаждаясь в сторонке. Но ведь в таких случаях воспитанию поддаются лишь самые слабые физически и самые слабые духом. Именно они, в конце концов, сдадутся командиру на милость: «Чёрт с ним! Подчинюсь! Лишь бы отстал! Лишь бы дал отдохнуть!»
Но разве солдаты со сломленной волей и подавленной инициативой – это лучшие солдаты в бою? Это лишь более удобные солдатики в мирное время для плохих командиров. А в военное время, как показывает опыт, таким командирам могут и в спину выстрелить, припомнив незаслуженные обиды и оскорбления. И такое на фронте случалось не раз!
Ну, а не самые слабые как поступят? Они ни за что не сломятся! Как бы их не гоняли по строевому плацу. Будут молча и безукоризненно всё выполнять, при этом зля командира своей улыбочкой, но виду, что их одолели изнеможением, не подадут. Они не покорятся. И уважать командира не станут! Он сам в этом и виноват!
И много ли толку от такого воспитания? Такие солдаты всё равно не станут уважать плохих командиров, потому и на смерть за ними не пойдут.
Впрочем, итак всё понятно. Без уважения к себе со стороны подчиненных командиры никогда и ни за что не смогут взять, условно говоря, ни крепости, ни города! Потому «чистые» строевики армии не нужны! Следовательно, не нужна и строевая подготовка, доведенная по своей сути до физического наказания или изнурения! Она лишь ослабляет армию!
С этих позиций (нам тогда именно так и казалось) подходил к строевой подготовке и наш Пётр Пантелеевич, но как-то в курилке ему процитировали Энгельса, и что же мы услышали в ответ:
– Ну, молодежь! Вы хоть себя не обманывайте! Вы же видите лишь то, что хотите видеть! А ведь Фридрих Энгельс служил в Прусской армии! Так? В ней действительно слишком много внимания уделялось строевой дрессировке, и всё же их армия была многократно бита русскими воинами! Я вам не советую воспринимать столь прямолинейно, будто строевая подготовка – всегда основа военного успеха. Но и не надо считать, будто сегодня она совсем не нужна! Это вам лишь хочется, чтобы так было! Но скоро вы заметите, что любой большой начальник, приезжая с проверкой и тем более с инспекцией, свою работу всегда начинает со строевого смотра. Хорошо это или плохо, но это непреложный факт! И если подразделения внешне не опрятны, их действия не слажены, военнослужащие плохо показывают себя при выполнении строевых приёмов и при прохождении с песней, то дальше, друзья, как вы не садитесь, а в музыканты… Мораль проста: и сегодня надо уметь себя показать, а строевая выучка в этом деле очень важна! Можете считать, что важна она только к сожалению, но всё-таки важна! И вам, в скором времени лейтенантам, – в первую очередь!
Возразить было трудно и ни к чему! Ещё и потому, что мы давно знали – пусть наш Пётр Пантелеевич и не уважает строевую подготовку, но сам-то любые строевые приемы, особенно, самые сложные, с оружием, выполняет настолько образцово, что его мастерство, доведённое до совершенства, просто завораживает наблюдателей. Цирк, да и только!
Коль уж офицеру положено владеть строевой подготовкой, то найти кого-то в этом деле лучше нашего Петра Пантелеевича было трудно!
54
Впрочем, помнится мне, как однажды вполне заслуженная слава нашего капитана Титова, слава лучшего строевика в училище, сильно нашему курсу навредила.
[justify]Это
