Но для того, чтобы дать подобную команду, следовало думать не о том, как угодить маршалу, следовало помнить не о себе, а о людях, которые обязаны тебе повиноваться и исполнять беспрекословно все твои приказы, даже самые бессмысленные, самые бесчеловечные и абсолютно безответственные.
Кто из высоких начальников тогда думал о людях? И не только о брошенном на погибель почётном карауле в составе более ста человек, а вообще, обо всех самых простых людях, не занимавших высоких постов. А ведь именно таких в Советской Армии насчитывалось несколько миллионов.
Заботиться о них не значило выступать с высоких трибун, сверкая своими многочисленными наградами, а значило создавать этим людям человеческие условия в повседневной жизни с ее обычными и даже самыми необычными трудностями. С холодом, с жарой, с жаждой, с невозможностью выспаться или помыться! Создавать людям человеческие условия, чтобы они могли выполнять возложенные на них обязанности.
Много ли таких трудностей испытывали, как и мы, те люди с расшитыми золотом генеральскими погонами? И какая от них польза нашей стране, если они по факту давно служили не народу, а своим начальникам, оберегая тем самым только своё собственное и вполне безбедное существование?
В общем, мы для тогдашних командиров оказались лишь средством, способом, подразделением – чем угодно, но только не людьми, заслуживающими заботы!
К чему я опять это вспомнил? Да всё к тому же! Вспомнил к вопросу о роли личности на определенной военной должности! Наш Петр Пантелеевич, если бы он поднялся до больших должностных высот (чего с ним не случилось), вёл бы себя иначе. В этом я совершенно уверен и, думаю, что так же уверены были и все мои однокашники. Он в любой ситуации и с любыми погонами остался бы настоящим человеком, потому и о других людях бы не забыл! Но генералами всегда становились люди иного рода…
55
Вспомнил ещё одно маленькое происшествие, характеризующее Петра Пантелеевича.
Баня курсантам полагалась раз в неделю. За этим следил старшина. А чтобы ее не пропускали, если кто-то темнил, он каждую помывку пофамильно отмечал в специальном журнале. Всё как положено.
Вполне нормальная баня в нашем училище имелась собственная. Разумеется, имелся и график помывки всех подразделений училища. Курсанты (ведь в училище были и солдаты) всегда мылись во второй половине дня, после занятий и обеда. И лишь однажды, когда в нашей бане что-то вдруг сломалось, а по графику было положено мыться, Петр Пантелеевич повёл нас строем в городскую баню. Она располагалась неподалёку, на улице Красной Позиции. Менее получаса ходьбы от училища.
Вполне понятно, что городскую баню для нас тогда зарезервировали и оплатили, ведь одновременно в нее нахлынуло более ста человек. Чтобы штатский народ не сошёл с ума от внезапной огромной очереди, вызванной нашим нашествием, посещение бани штатскими было прекращено на два часа. На входе висело соответствующее объявление, и билеты штатским не продавались.
Но такой конфуз с баней случился всего раз. Обычно училищная баня сюрпризов нам не преподносила.
Но мне вспомнилось вот что. Как-то морозным вечером наш взвод, раскрасневшийся после плановой помывки, вернулся в казарму. В руках у каждого – обычная картина – мокрое полотенце (специально выданное только для бани), индивидуальная мочалка и завёрнутое в нее раскисшее наполовину мыло. Всё это, тоже нам выданное для бани, мы, как обычно, собирались разложить для просушки на батареи отопления, потом поменять постельное бельё, получив свежее в каптерке, и спокойно подшить свежие подворотнички к кителям. Всё, как водится. Всё давно отработано!
Но в коридоре, нетерпеливо выглядывая из дверей своей канцелярии в поиске первого встречного, нас поджидал Пётр Пантелеевич. Ему, как выяснилось позже, недавно звонили с одиннадцатой кафедры и просили, по возможности, прислать курсантов для отбрасывания снега от учебного корпуса. Мол, работы там минут на десять, но надо бы сделать прямо сейчас.
Первым под горячую руку попался я. Пётр Пантелеевич в двух словах поставил мне задачу («работы там минут на десять!»), но я, предчувствуя для себя большие неприятности, всё же не удержался от возражения в виде встречного предложения:
– Товарищ капитан! Разрешите, я всё там сделаю, но только через часок! Мы вспотевшие после бани, а мороз ниже двадцати! Заболею ведь ни за что…
– Ты задачу получил? – спросил Пётр Пантелеевич в такой форме, что возражать не имело смысла. И, действительно, после подобной фразы закономерно последовала предполагаемая ее концовка. – Вот и выполняй!
Делать было нечего. Я доложил командиру своего отделения, какую получил задачу, взял в известном мне месте фанерную лопату с жестяной окантовкой (у нее большой захват) и отправился отбрасывать снег. Работы оказалось много. Периметр здания – сто десять метров. Снег предстояло отбросить на метр. И хотя до меня его отбрасывали не однажды, но после последнего снегопада снова навалило глубиной с полметра, да ещё и прежний успел кое-где слежаться. Потому провозился я там не менее двух часов.
На следующий день меня всего ломало. Чувствовал, что тело запылало, все мышцы обессилили, клонит в сон. Отпросился у заместителя командира взвода в санчасть.
Вообще-то, следовало поступить иначе – еще во время утреннего осмотра заявить командиру отделения о плохом самочувствии, он сообщил бы по команде. Дежурный по курсу записал бы меня в специальную книгу больных на приём к врачу. Дежурный же после обеда отвёл бы всех записанных строем в санчасть, а там бы нас рассортировали, кого куда. Но мне повезло, всё получилось оперативнее, поскольку в тот период командование училища опасалось широкого распространения гриппа, потому для всех подразделений действовало указание: «При первых же признаках простуды – немедленно в лазарет!»
Оказалось, что моя температура поднялась выше тридцати девяти. Ангина. Определили в лазарет и стали усиленно лечить.
В общем-то – пустяк в том возрасте. Живые люди, случается, болеют, чем ни попадя! Потому сам факт болезни не должен был кого-то насторожить. Тем не менее, на следующий день в мою лазаретную палату явился Пётр Пантелеевич. Просто зашёл, как бы по пути. Просто поинтересовался: «Ну, как ты тут? – спросил он меня. – Ничего особенного, говоришь? Тогда хорошо! Выздоравливай поскорее и сразу начинай закаляться! В дальнейшей службе пригодится!»
Я-то знал, что начальнику курса ко мне было не по пути! Он приходил специально ко мне! Таким приемом он извинялся за мою болезнь, как я догадался. Не на колени же ему, в самом деле, передо мной падать! Я итак всё понял и был благодарен за понимание и заботу! Ведь сам и виноват, раз уж таким хлюпиком оказался!
В общем-то, если по-честному, то всё знать о подчиненных командир обязан. И заботиться об их здоровье обязан. Но в моём случае можно было бы ко мне и не заходить. Было бы достаточно позвонить в санчасть, чтобы всё узнать. Или, в конце концов, послать дежурного по курсу, чтобы выяснил все подробности.
Я и сам поступил бы так же в отношении своих солдат. Но с моей стороны это стало бы только признанием моей причастности к болезни, но не признанием вины и, тем более, не извинением, а Пётр Пантелеевич сделал иначе! И это мне было особенно дорого! Он людей не только понимал – он заботился о них по зову души. И не только потому, что это являлось его служебной обязанностью. Он как человек не мог поступать иначе!
Он и на аэродроме никого морозить бы тогда не стал. Петр Пантелеевич нашёл бы иной выход, приемлемый не только для него самого, но и для каждого из участников той встречи маршала.
Просто человеком он был таким – человечным!
56
И всё же, к чему я пришёл?
А пришёл всё к тому же, для многих совершенно непонятному, но для многих людей к очень важному выводу. Как говорится, ох, уж эти бравые генералы! Сколько на их счету погубленных запросто людей! А сколько раз их, таких великих полководцев, буквально играючи переигрывали немцы, множа наши потери от ран, от гибели в бою и от пленения сотен тысяч наших людей!
А сколько подленьких генералов оказалось изменниками? Явными изменниками или скрытыми, готовившимися предать родину, да только не дождавшимися благоприятного момента. Но ведь и у них потом (как же так?) вся грудь оказалась в орденах! Поди, разберись после драки, кто он на самом деле!
И кто же о генералах мог подумать плохо? Это при таком-то иконостасе, красноречиво за себя якобы говорящем! Кто мог усомниться в их генеральской порядочности? Ведь все они, в глазах народа, как на подбор, заслуженные-перезаслуженные и истинные герои! Нам так говорили, а мы верили и впитывали, совсем потеряв критичность!
А мне часто хочется воскликнуть: «Люди! Очнитесь! Неужели не видите, что битый небитого везёт! Разберитесь вы, наконец, кто на вас едет! Это они, все заслуженные, должны вас чествовать, а не вы их!»
Один лишь Сталин с высоты своего положения смог усомниться в преданности своему народу многих генералов Красной Армии! Правда, совсем не потому, что он изверг, никому не доверявший, как теперь злобно твердит подлая пятая колонна, стремящаяся отвратить людей от гениального вождя и человека, но потому что он детально проанализировал разгромное начало войны.
А когда проанализировал, то ему открылась потрясающая, прямо-таки невероятная причина. Оказалось, что сокрушительное поражение в начале войны Красной Армии, без сомнения мощной и достаточно хорошо подготовленной, стало возможно лишь в виду измены на уровне высшего командования. Иначе быть не могло! Сильная армия внезапно стала слабой лишь по их воле.
И изменили, прежде всего, именно самые главные генералы (это Тимошенко как нарком, Жуков как начальник генштаба, командующие Особых западных военных округов и многие их непосредственные подчиненные на уровне армий и дивизий, помогавшие в организации тайных диверсий). Только они все вместе перед самой войной смогли во многом подорвать нашу оборону, чтобы немецкие войска не встретили организованного и мощного сопротивления. А ведь только на это заранее организованное сопротивление народ и рассчитывал, на него надеялась вся страна. И оно бы непременно состоялось при верном народу руководстве войсками. И вермахт бы обязательно забуксовал в районе советских границ. По крайней мере, массового прорыва немецких войск на нашу территорию не случилось бы. Так рассчитывали в генеральном штабе до войны.
[justify]Состоявшееся массовое предательство генералов, то есть тайное содействие врагу, чтобы после победы в Германии учли услуги этих генералов, для Сталина стало очевидным. И он сделал то, что и должен был сделать для очистки Красной Армии от предателей. Сталин тайно возбудил расследование, которое поручил особо
